«Прочь иронию, — сказал себе Орлов. — Не мое дело, с каким заданием прибыл сюда ротмистр. Он русский офицер, он мой боевой товарищ, и я не моргнув глазом перебью всех, кто его сцапал. Будет им наука».
Рядом с фургоном стояли три лошади, подбирая с земли ошметки кукурузных стеблей. Капитан Орлов попытался прикинуть, сколько народу сидит в таверне. Получалось, что двух револьверов должно хватить на всех.
Накануне турецкой войны он, тогда еще поручик, несколько раз ходил за Дунай, уточняя маршруты готовящегося наступления, и однажды попал в неприятную ситуацию. Его агентом был пекарь-армянин в болгарской деревушке. Как-то Орлов прибыл к нему в крестьянской одежде, с ишаком, навьюченным двумя мешками муки. Остался переночевать, как обычно. На рассвете в пекарню ворвались башибузуки. У них были какие-то свои счеты с армянами, и, узнав про несчастного пекаря, они бросили патрулирование дорог и свернули в богом забытую деревушку на перевале.
Орлов ночевал на чердаке. Услышав звуки погрома, он через щели сосчитал башибузуков. Затем свесился из люка, да и перестрелял всех четверых. После чего натянул на плечи более или менее чистый халат одного из убитых, надел косматую папаху, нацепил кривую саблю, сел на чужого коня — и в таком виде спокойно добрался до реки, где его в камышах поджидали казаки с лодкой.
«Тогда было проще, — подумал капитан. — Тогда шла война, хоть еще и не объявленная. Тогда кругом были враги. Тогда я был моложе и глупее, потому-то все и казалось простым. Мог ли я тогда поступить иначе? А ведь мог. Мог ускользнуть незаметно. И не провалить явку. Тем более, что сам хозяин-армянин благополучно смылся со всем семейством, и турки крушили всё со злости. Так что я тогда поступил глупо, безрассудно, рисковал неоправданно и совершенно напрасно гордился своим подвигом. Справедливо получил выговор от командира. Всё так. Но что делать теперь?»
План действий, предложенный Прайсом, был по-своему хорош. Рейнджер тоже не собирался соваться в «незнакомую дырку», по крайней мере, сам. А вот послать туда другого — это пожалуйста. Если тому повезет, он вернется и доложит обстановку. А не вернется — значит, надо ждать подмоги. Сколько времени понадобится шерифу, чтобы собрать отряд и придти сюда по знакам, оставленным Прайсом? Не меньше часа.
«Успею», — решил Орлов. Он еще и сам не знал, что именно успеет сделать, но ждать уже не мог.
С трех сторон таверну окружали близко подступившие камыши. Наверно, она неслучайно стояла в таком не слишком уютном месте. Подъехать к ней можно было только с дороги, что шла между холмами, и приближающегося гостя было видно издалека. А камыши предоставляли возможность скрытно покинуть таверну.
Или так же скрытно подобраться к ней.
Из таверны выскочил негритенок с пустой корзинкой, забежал в пристройку, и через несколько минут показался оттуда, бережно прижимая корзинку к груди.
— В сарае у них курятник, — сказал Шон Прайс. — Пацаненок собрал яйца. Ты поспеешь как раз к яичнице.
— Там и без меня едоков хватает. — Орлов переложил кольт из кобуры в карман плаща. — Человек шесть или семь.
— Хозяина тоже прими в расчет.
— Обычно хозяин не вмешивается в дела гостей.
— Ты не знаешь Родригесов. Таверну держит младший брат, Эстебан. Отсидел лет семь по разным делам. Сейчас, вроде, завязал, но старая дружба не ржавеет. Старший братишка, Педро, был знаменитым взломщиком. После отсидки вернулся в город, пьет не просыхая.
— Это у него останавливался Джерико? — припомнил Орлов.
— Вот именно. Так что следи за Родригесом. И помни про его дробовик под стойкой. Я буду в камышах с той стороны, где мусорная куча. Идем?
— Идем. Только не дыши мне в затылок, — попросил капитан. — Дай мне минуты три.
— Договорились.
«Знал бы ты, каких дел можно натворить за три минуты», — подумал Орлов.
Рейнджер знал.
— За три минуты можно перебить всех, кто там сидит, добить раненых, а потом доесть за ними яичницу, — сказал он. — Надеюсь, у тебя нет таких мыслей?
— Нет, — ответил Орлов. — Ненавижу яичницу.
— Шутки в сторону, Пол, — сказал Шон Прайс. — Давай сделаем все тихо. Мы не на войне.
* * *
Капитан Орлов оставил аппалузу возле курятника. Сюда, по его расчетам, не будут залетать пули, когда в таверне начнется стрельба.
Он держал руки в карманах плаща. Кольт в правой руке, «веблей» в левой. Дверь открыл, поддев ее носком сапога.
Внутри было накурено и темно, свет едва сочился сквозь узкое окошко сквозь слои табачного дыма.
Четверо сидели в углу за столом. Оружие лежало кучей на полу.
Еще двое болтали с хозяином таверны возле плиты.
Он сразу заметил краем глаза белую сорочку и едва удержался, чтобы не повернуться к ротмистру. Тот сам догадается, что делать.
— Тебе чего, амиго? — спросил трактирщик, прерывая беседу.
— Где тут у вас… — начал Орлов, медленно разворачиваясь в сторону ротмистра. — Где тут…
Ротмистра в таверне не было. В его белой шелковой сорочке с оторванными пуговицами щеголял коренастый лохматый мексиканец.
Капитан Орлов бесшумно спустил курки и вынул руки из карманов. Протирая ладони, словно пытаясь их согреть, он еще раз огляделся. Точно. Ротмистра Бурко здесь не было.
— Что ты ищешь? — спросили из-за стола.
Орлов сдвинул шляпу и почесал затылок.
— Где тут у вас хижина дяди Тома? — спросил он.
7
— Мы не на войне, — сказал Шон Прайс.
Он солгал, чтобы немного остудить пыл нового напарника. Война шла уже много лет, и конца ей не было видно. Однако знали об этом лишь те, кто был готов принять в ней участие. Такая уж это война.
«Я пойду на войну», — сказал отцу Шон Прайс. Он уже тогда был высоким, выше своего отца — однако тот глянул на него так, что Шон сразу почувствовал себя младенцем.
«Воевать любой дурак может. Уйти легко, — сказал отец, — вернуться труднее».
«Все идут на войну, — говорил ему Шон, — чем я хуже других?»
«Мне нет дела до всех», — отвечал отец.
«Мятежники напали на нас!»
«На меня никто не нападал».
«Ты хочешь, чтобы у нас в Иллинойсе заправляли южане?»
«Мы сами приехали в Иллинойс из Вирджинии. У нас тут почти все — бывшие южане. И ничего страшного пока не случилось».
На этом спор прекращался. Не мог же Шон сказать, что ему, двадцатилетнему здоровому парню, просто хочется носить красивую военную форму. Такую же красивую, в какую нарядился сын мельника — тот уже приезжал в свой первый отпуск. Они были друзьями, и обнялись, случайно встретившись на улице, но оба чувствовали, что теперь между ними что-то оборвалось. Сын мельника, в роскошном синем мундире, шел в салун, и старые охотники уважительно отодвигались, пропуская его на лучшее место у стойки. А Шон направлялся в лавку, чтобы купить немного муки. Мука и порох, вот и все, что он брал с собой на охоту. Все остальное давал ему лес. А завтра сын мельника будет шагать среди огня и дыма разрывов с огромным знаменем в руках. А Шон будет тянуть за собой лодку по мелководью, пробираясь в верховья реки, где живут бобры… И так — всю жизнь?