Читать интересную книгу Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

Снова разошлись и снова встретились.

В угловом кабинете дворца шла яростная борьба. Кандидатуры выдвигались и тут же отводились: ни одна не устраивала большинство. В зале томились, посылали в кабинет ходатаев с запросами: когда последует объявление, будет ля продолжение Военного совета?

Генерал Врангель, не скрывая озабоченности, нервно ходил по коридору. В последний момент, здесь, во дворце, он почему-то опять утратил уверенность, которая владела им с момента получения вызова — и на корабле, и по прибытии в Севастополь, и вчера, когда он бродил по аллеям Исторического бульвара, зная, что выберут его, и потом, когда он беседовал с епископом Вениамином и тот благословил его иконой Божьей Матери и сказал, что вся русская церковь уверена в его избрании. И вот снова возникли сомнения: уж больно долго заседают... Захотелось рвануть дверь, войти в кабинет, стукнуть кулаком по столу и приказать всем этим солдафонам, всем этим Драгомировым, Кутеповым, Богаевским... Мысль была дикая, совершенно ему не свойственная.

...В это время в кабинете неожиданно для всех генерал Африкан Богаевский — до революции свитский генерал, затем начштаба походного атамана великого князя Бориса Владимировича, Донской атаман, участник Кубанского похода и единомышленник Деникина, считавший себя «старым добровольцем», — назвал барона Врангеля преемником главнокомандующего. Почему он это сделал? Верил ли в полководческие и политические способности Врангеля и считал его действительно лучшим из претендентов? Боялся затяжки совещания и смуты среди офицерства? Или просто устал от бесполезных споров, почувствовал, что надо кончать, и в этот момент вспомнил решительного, не в пример многим, Петра Николаевича — это так и останется тайной. Но дело было сделано — фамилия названа. На миг в кабинете воцарилась тишина. Возражений не последовало. Каждый про себя удивился этому обстоятельству и посмотрел на соседа. И сосед молчал. И вовсе не из симпатии к барону, не потому, что не имел своего мнения о нем или не имел в душе серьезных возражений, но потому, что кандидатура главного врага Деникина в качестве его преемника парадоксальностью своей озадачила всех до столбнячного оцепенения, и еще потому, что все изрядно устали и понимали: нужно избрать кого-нибудь и тем самым окончить тяжкий спор.

— Пригласите, пожалуйста, генерала Врангеля, — обрадованно и поспешно провозгласил Драгомиров, словно боясь, что высшие начальники передумают и все их споры возобновятся вновь.

Кто-то из близсидящих генералов толкнул дверь и приготовился было пригласить начальника караула, чтобы выполнить приказание председательствующего. Толчок оказался сильным, обе половинки двери распахнулись. На пороге, точно дух, вызванный спиритическим сеансом, стоял генерал-лейтенант барон Врангель.

Его пригласили в кабинет. И Драгомиров тоном экзаменатора стал задавать ему вопросы — «како веруеши?». А Врангель, мгновенно погасив неуверенность, отвечал решительно и резко: он не представляет, что возможна серьезная борьба — особенно теперь, когда англичане повели тайную дипломатию на два фронта, когда армия пережила Новороссийск, а главнокомандующий в самый неподходящий момент решил отказаться от своего поста. Его ответы не понравились большинству, и он это отметил, но не стал отступать от продуманной линии поведения и заметил, что, если его поставят во главе армии, он тем не менее будет считать своим долгом с честью вывести ее из тяжелого положения. Это прозвучало нагло: никто ничего ему еще не предлагал. Глухой ропот прошел по кабинету, и Драгомиров, не давая возможности страстям вновь разгореться, поспешно попросил Врангеля на время удалиться.

Врангель нахмурился. Его волчьи глаза блеснули. Он сказал, сдерживая гнев, что считает своим долгом напомнить высокому собранию: он генерал-лейтенант российской армии, а не юнкер, не вольноопределяющийся, сдающий экзамены на чин, и ему не пристало... Он совершил длительное путешествие морем, не совсем здоров и не для того прибыл в Большой морской дворец, чтобы бесконечно прогуливаться по его коридорам.

Драгомиров заверил его в общем уважении к его личности и высоким заслугам перед отчизной, в том, что он, к сожалению, не может менять общее решение и поэтому не вправе допустить присутствия Врангеля, но в самом скором времени вопрос будет решен и его известят.

Врангель вышел, довольный своим самообладанием. Все шло хорошо: эти замшелые стратеги поспорят для вида между собой и через двадцать минут, судя по их тусклым лицам, сойдутся во мнениях относительно его кандидатуры.

Коридор был полон офицерами всех родов войск. При появлении Врангеля воцарилась тишина. Десятки глаз с нескрываемым любопытством обернулись к нему. Но никто не посмел остановить его, даже задать вопрос. Глядя поверх голов, широко шагая на тонких журавлиных ногах и громко позвякивая шпорами, Врангель прошел сквозь толпу, как тонкий и длинный нож сквозь масло, и двинулся прочь, к лестнице. Толпа опять загомонила десятками голосов, и, как показалось ему, загомонила осуждающе, но он и тут не обернулся, лишь замедлил шаги, а затем остановился возле широкого окна, думая о том, что эти двадцать минут лучше подождать здесь, и даже не двадцать, а минут десять всего придется постоять, наверное, а потом и уходить можно: понадобится — найдут, разыщут. И почти сразу же послышались крики: «Генерал Врангель! Генерал-лейтенант Врангель!» Возбужденный, потный от усердия, краснолицый от весеннего солнца поручик подскочил к нему и, доложившись, сообщил, что господина генерал-лейтенанта велели пригласить. «Вот оно, — подумал Врангель. — Скорее, чем я думал». Ему захотелось сказать что-нибудь приятное поручику, стоявшему навытяжку, ободрить его, пожелать доброй службы, но он раздумал и только кивнул и, сопровождаемый им, пошел обратно к кабинету.

Поручик открыл и закрыл за ним двери.

Генерал Драгомиров объявил ему решение. Врангель выслушал его совершенно невозмутимо. Даже не дав себе труда изобразить на лице сомнение, он показал всем, что ни на минуту и не терял веры, что высшие начальники выберут именно его, хотя они могли выбрать и не его, а любого из них, потому что любой из них был ближе к Деникину. Но Врангель еще не до конца выполнил задуманную им программу. Оставался еще один пункт, весьма важный, и надо было посмотреть, как господа генералы отреагируют на него, не изменят ли они своего решения о назначении его преемником Деникина.

Врангель заявил, что готов принять предложение Военного совета, но лишь в случае выполнения одного его решительного требования. Какого же? Извольте дать подписку в том, что условием принятия им высокого поста не будет переход в наступление против большевиков, а лишь вывод армии из создавшегося тяжелого положения.

— Зачем вам это? — недовольно спросил Драгомиров.

— Хочу, чтобы все — и прежде всего мой родной сын! — не упрекали меня в будущем в том, что я не исполнил своего долга.

— Я не понял, — бросил с места Кутепов.

— При помощи такого заявления я собираюсь нейтрализовать англичан, господа. Англичане призывают нас не вести неравной борьбы. Прекрасно! Мы не будем нападать на большевиков, пусть и большевики не нападают на нас. В первое время, разумеется. Теперь вы понимаете?

— Готов подписать все что угодно! — снова подал реплику Кутепов. — Для меня это не имеет сейчас никакого значения. Извольте дослушать, — оборвал его Врангель. — Моя идея: никаких переговоров с красными, пусть, если хотят, это делают англичане. Наша цель — не дать англичанам выйти из игры, всячески затягивать их переговоры с большевиками, укрепить армию и флот, достать флоту уголь и масло на случай эвакуации.

— Благодарю. Я понял, ваше превосходительство, — отступил Кутепов. — Но к чему подписи? Эдакое школярство, простите меня.

— Это мое непременное условие, — твердо сказал Врангель. — Впрочем, после утверждения моей кандидатуры главнокомандующим, естественно. — И он вышел.

Прошло десять минут. Двадцать. В соседней комнате продолжались споры. Наконец дверь отворилась, появился Кутепов.

— Мы просим ваше превосходительство вернуться: без вас все равно никто ничего не решит.

— Не понял вас, господин генерал.

— Все сознают, другого решения нет, а подпись свою поставить отказываются.

— А кто собственно?

— Генерал Турбин... Генерал Улагай.

— Я подчиняюсь вам, генерал, идемте.

Они вошли.

— В чем ваши сомнения, господа генералы? — строго спросил Врангель.

— Получение подписей участников Совета — признак недоверия к вашим будущим сотрудникам! — обиженно сказал Улагай.

— Я поражен слышать это именно от генерала Улагая. Мы пережили немало вместе и не раз имели возможность испытать друг друга. Каждый из нас должен дать ответ перед будущим, перед Россией, перед историей. Разве я не прав, генерал Улагай?