Читать интересную книгу Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь - Георгий Курбатов

Но, разумеется, вопрос о реальном существовании Иисуса Христа и других персонажей евангельской легенды достаточно интересен и заслуживает специального внимания, тем более что его решение вовсе не безразлично для марксистской концепции происхождения христианства. Надо только принять во внимание условность этого решения, его зависимость от имеющихся источников. Огромное, захлестнувшее весь античный мир духовное движение, каким было христианство, формировалось главным образом стихийным творчеством масс, в котором роль отдельной личности, даже самой выдающейся, была достаточно ограниченной. А в атмосфере страстного ожидания божественного спасителя, мистических поисков, видений и чудес, которым охотно верили, всякое конкретное событие и каждый персонаж этой духовной драмы моментально окутывались покровом легенд, за которыми не всегда возможно различить реальные контуры. Добавим к этому своеобразную одержимость тех, кто закладывал основы христианского предания. Эти люди с готовностью соединяли воедино и реальные факты, и быстро рождавшиеся легенды, и, наконец, собственные видения и домыслы. Сказанного достаточно, чтобы понять, сколь трудно решение интересующего нас вопроса на основе самой христианской традиции, которая, однако, является нашим важнейшим источником. Конечно, мы привлечем и дополнительные свидетельства античных языческих авторов, однако убедимся, как мало они помогают решению проблемы.

Из персонажей, встречающихся в первоначальном христианстве, два безусловно представляют наибольший интерес — это Иоанн Креститель и Иисус Христос. Об Иоанне Крестителе свидетельствуют прежде всего евангелия, а из языческих писателей — Иосиф Флавий. Евангельское предание повествует о том, как еще до Христа с проповедью духовного обращения выступил Иоанн Креститель: он предсказывал скорое пришествие мессии, призывал людей к покаянию и свершению под его началом священного омовения. Среди тех, кто свершил таким образом ритуал омовения, был и Иисус. Критикуя прегрешения людей, Иоанн не щадил даже и сильных мира сего: он порицал за разврат местного правителя Иудеи тетрарха Ирода. Последний, в конце концов, распорядился схватить Иоанна, а позднее казнил его (см., например, Евангелие Матфея, гл. 3 и 14).

Этот евангельский рассказ подтверждается свидетельством Иосифа Флавия, которое для нас тем более ценно, что древнееврейский историк мог опираться на независимую традицию. Флавий подтверждает казнь Иоанна Иродом, причем приводит более широкое основание для преследования тетрархом праведника, а именно опасение по поводу огромного его влияния на народную массу. Особенно интересна даваемая Флавием характеристика проповеди Иоанна. По словам историка, Иоанн «убеждал иудеев вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг к другу, питать благочестивое чувство к предвечному и собираться для омовения, При таких условиях (учил Иоанн) омовение будет угодно господу богу, так как они будут прибегать к этому средству не для искупления различных грехов, но для освящения своего тела, тем более что души их заранее уже успеют очиститься» (Иосиф Флавий. Иудейские древности, XVIII, 5, 2).

Судя по всему, Иоанн был фигурой вполне реальной. В нем можно видеть одного из тех пророков, которые предрекали скорое пришествие мессии. При этом, подобно ессеям и кумранитам, он придавал большое значение ритуальному, благочестивому омовению, отчего за ним закрепилось прозвище «Баптист», то есть «свершающий омовение». Позднее, с развитием христианской символики, оно стало пониматься и переводиться как «Креститель». Проповедь Иоанна могла пользоваться большим успехом у оппозиционно настроенных масс народа, что и заставило Ирода расправиться с этим пророком. Подчеркнем еще раз большую близость Иоанна Крестителя к кумранитам: его деятельность проходила в том же районе Иудейской пустыни, он так же придавал большое значение ритуальному омовению, в его фигуре угадывается сходство с кумранским учителем справедливости. Подобно ессеям и кумранитам, он был предшественником христианского взрыва, откуда идет и другое его прозвище — «Предтеча».

Гораздо сложнее обстоит дело с центральным персонажем христианской традиции — Иисусом Христом. При этом мы имеем в виду собственно научное решение проблемы, то есть отношение к теме Христа как к возможному историческому факту, а не как к мистической концепции сына божьего. Круг источников, относящихся к этой теме, достаточно обширен и разнообразен. Из них можно выделить две главные группы — новозаветные сочинения и произведения античных языческих писателей. Правомерно начать наш разбор с первой группы свидетельств, поскольку она и в данном случае является основной. Новозаветная традиция как будто рисует нам облик Иисуса Христа в развитии. В самом деле, в Откровении Иоанна облик нового мессии рисуется достаточно абстрактно: автор Откровения исповедует веру в помазанника божьего — Иисуса Христа, он знает, что Христос уже был среди людей, пострадал за них, приняв на себя их грехи, вновь воскрес, и он истово верит в скорый новый приход мессии. Однако в остальном представления его о мессии — Христе туманны и расплывчаты. Христос в Апокалипсисе лишен конкретных черт, практически не обладает земной биографией. Более того, его образ является множественным, дробясь на ряд более или менее сказочных воплощений. Можно насчитать по крайней мере четыре такие главные ипостаси мессии — Христа в Откровении Иоанна. Первой является уподобление мессии Сыну человеческому: «Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников, и, посреди семи светильников, подобного Сыну человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи его — как пламень огненный; и ноги его подобны халколивану, как раскаленные в печи; и голос его — как шум вод многих. Он держал в деснице своей семь звезд, и из уст его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо его — как солнце, сияющее в силе своей» (1, 12–16).

Образ, как видим, совершенно сказочный, слепленный нехитрыми, традиционными средствами народной фантазии. И тем не менее это образ мессии. Сомнения устраняются последующим описанием: «И когда я увидел его, то пал к ногам его, как мертвый. И он положил на меня десницу свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний. И живый; и был мертв, и се жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти» (1, 17–18). И как бы в подтверждение этого несколько позже «подобный Сыну человеческому» вновь появляется в Апокалипсисе — на этот раз он является сидящим на светлом облаке, на голове его золотой венец, а в руке — острый серп, которым он свершает мистическую жатву на земле — творит страшный суд (14, 14 слл.).

Это первая, но не единственная ипостась мессии в Откровении Иоанна. Другая, играющая особенную роль в срединной части Апокалипсиса, — «агнец как бы закланный», который также является образом вполне сказочным — он имеет семь рогов и семь очей, каковые суть семь духов божьих, — и который также мыслится воплощенным мессией. «Ибо, — возглашается в Откровении, — ты был заклан, и кровию своею искупил нас богу из всякого колена и языка и народа и племени, и соделал нас Царями и священниками богу нашему; и мы будем царствовать на земле» (5, 6–10).

И наконец, еще два образа, в которых тоже надо видеть воплощения мессии: рожденный женою, облеченною в солнце, «младенец мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным» (12, 1–5), и «сидящий на белом коне» вождь воинств небесных, грозный воитель и судья, одолевающий силы зла и сковывающий дракона (последний и есть дьявол и сатана) на тысячу лет. Облик этого «сидящего на коне» по-своему замечателен, являя собой причудливое переплетение сказочных и мистических элементов: «Очи у него как пламень огненный, и на голове его много диадем; он имел имя написанное, которое никто не знал, кроме его самого; он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя ему: Слово божие. И воинства небесные следовали за ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; он топчет точило вина ярости и гнева бога вседержителя. На одежде и на бедре его написано имя: Царь царей и Господь господствующих» (19, 11 слл.).

Разумеется, все эти образы суть ипостаси мессии, в их прорисовке без труда обнаруживаются и единая духовная концепция, и повторяющаяся комбинация некоторых излюбленных автором элементов (исходящий из уст обоюдоострый меч, железный жезл, серп, предназначенный для жатвы, и т. п.). Однако примечательна именно вариантность образа мессии, выдающая, по-видимому, раннюю стадию его формирования, когда и самый облик его мыслился достаточно туманно, и возможны были различные его варианты.