Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отвергая греховный мир, первые христиане активно отрицали языческую обрядность и мораль, что составляет еще один особенный аспект раннехристианской идеологии. Апокалипсис буквально пестрит повторяющимися выпадами против идоложертвования, то есть принесения жертв по античным языческим обрядам, и против любодействования, против любых форм порока и разврата. Это отрицание не сопровождается пока сколько-нибудь четким и систематическим развитием собственного вероучения. Помимо общих идейных установок, о которых только что шла речь, нет никакой определенной догматики, столь характерной для позднейшего христианства. Нет, в частности, представления о троичности божества, нет таинства причащения плотью и кровью христовой, весьма туманно говорится о крещении.
В целом христианство, отраженное в Откровении Иоанна, отличается неразработанностью чисто религиозной догмы. Зато оно с избытком пропитано откровенными бунтарскими настроениями, которые в дальнейшем будут чужды учению церкви. Это особенное качество первоначального христианства подчеркивал Ф. Энгельс. Завершая характеристику раннехристианских общин по Откровению Иоанна, он писал: «Итак, мы видим, что христианство того времени, еще не осознавшее само себя, как небо от земли отличалось от позднейшей, зафиксированной в догматах мировой религии Никейского собора; оно до неузнаваемости не похоже на последнее. В нем нет ни догматики, ни этики позднейшего христианства; но зато есть ощущение того, что ведется борьба против всего мира и что эта борьба увенчается победой; есть радость борьбы и уверенность в победе, полностью утраченные современными христианами и существующие в наше время лишь на другом общественном полюсе — у социалистов»[27]. Равным образом и В. И. Ленин считал возможным отметить «демократически-революционный дух» первоначального христианства, от которого позднейшее христианство начисто отказалось[28].
Характеризуя первые христианские общины, необходимо коснуться еще одного вопроса — их организации. Соответственно стихийному характеру возникновения христианского движения его организационные формы на первых порах были достаточно рыхлыми. Единой церковной организации не существовало: в Откровении Иоанна слово «ecclesia» используется для обозначения лишь отдельной общины, и нет никаких следов того, что семь малоазийских общин, которым адресовано Откровение, могли быть связаны какими-либо организационными узами. Христианское движение поначалу было представлено именно рядом отдельных, не связанных друг с другом и не обладавших правильной организацией общин.
При возникновении эти общины могли использовать такие бытовавшие ранее формы частных религиозных сообществ, как синагоги в иудейской среде, а за пределами иудейства — религиозно-профессиональные объединения типа греческих фиасов или латинских коллегий низших людей (collegia tenuiorum). Впрочем, очень скоро христианство переросло эти формы.
Внутренняя жизнь первых христианских общин отличалась демократизмом и равенством. Деяния апостолов упоминают — но именно как нечто изначальное и давно уже пережитое — практику благотворительности и даже имущественного уравнения в первых общинах: «Все же верующие были вместе и имели все общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца» (2, 44–46; ср. 4, 32, 34–37). Кроме того, в христианские общины наравне со свободными людьми входили также и рабы, о чем есть прямые свидетельства и в новозаветной литературе (Павел, Эфес., 6, 5–8; 1 Тим., 6, 1–2), и в античной языческой (Плиний, Цельс).
Необходимо подчеркнуть, что это равенство провозглашалось и осуществлялось первоначальным христианством прежде всего в духовном плане, как равенство всех верующих перед лицом Христа, в какой-то степени также и в плане организационном, поскольку в христианские общины допускались люди самого различного происхождения и положения. Однако никогда христианство не пыталось реализовать данный принцип в миру, за пределами общин. Это следовало из его характера и природы, ибо оно всегда было движением релнгиозным, подменявшим достижение реального переворота мистическим утешением. Таким образом, его революционность была иллюзорной. «Христианство, — писал по этому поводу Ф. Энгельс, — знало только одно равенство для всех людей, а именно — равенство первородного греха, что вполне соответствовало его характеру религии рабов и угнетенных. Наряду с этим оно, в лучшем случае, признавало еще равенство избранных, которое подчеркивалось, однако, только в самый начальный период христианства. Следы общности имущества, которые также встречаются на первоначальной стадии новой религии, объясняются скорее сплоченностью людей, подвергавшихся гонениям, чем действительными представлениями о равенстве. Очень скоро установление противоположности между священником и мирянином положило конец и этому зачатку христианского равенства»[29].
Завершая характеристику организационного устройства первых христианских общин, подчеркнем его примитивность и неразвитость. В то время не было еще настоящего клира, то есть управляющей верхушки, четко отделенной от паствы. Стихийно развивавшееся движение, разумеется, имело своих руководителей, но они являлись от случая к случаю и еще не обладали ни четким профилем, ни устойчивым названием. В Апокалипсисе руководители отдельных христианских общин именуются ангелами, кроме того, там упоминаются апостолы, пророки, священники, никак далее не определяемые. В посланиях апостола Павла фигурируют апостолы, пророки, учителя, евангелисты и пастыри (1 Кор., 12, 28; Эфес., 4, 11), а в более поздних, так называемых пастырских, посланиях того же Павла появляются дополнительно епископы и диаконы. Судя по всему, ведущими фигурами в христианском движении на первых порах были странствующие проповедники и организаторы, обладавшие особенным даром проповеди и потому, как считалось, наделенные божьей благодатью, харисмой. Такой тип проповедника являл собой евангельский Иисус, а более конкретными и несомненными его воплощениями являются апостолы — персонажи Деяний апостольских. Среди этих странствующих проповедников, разумеется, встречались и шарлатаны, что и подчеркивали в первую очередь ранние критики христианства из числа язычников — Цельс и Лукиан, но большинство, несомненно, отличалось искренностью веры, глубоким религиозным фанатизмом. В какой-то степени мы можем судить об этом по облику и судьбе заглавных новозаветных персонажей — Иоанна Крестителя и самого Иисуса Христа.
Творцы христианстваОбращаясь к проблеме исторического существования тех, кого само христианство считало своими создателями, и в первую очередь к проблеме историчности Иисуса Христа, необходимо подчеркнуть, что эта тема, при всей ее важности, является частным сюжетом в общей проблематике первоначального христианства. Один из ведущих советских исследователей христианства Я. А. Ленцман справедливо писал: «Вопрос о том, жил ли в действительности в начале нашего летосчисления казненный в Иерусалиме проповедник Иисус, не следует считать, как это зачастую делается в нашей популярной литературе, основным критерием марксистского или, наоборот, немарксистского подхода к раннему христианству». И ниже он продолжал: «Главной задачей марксистского подхода к проблеме происхождения христианства является исследование реальных, конкретно-исторических причин возникновения новой религии, изучение того, каким изменениям подвергалась христианская идеология в зависимости от социально-экономического развития Римской империи, определение классовых корней различных группировок внутри христианства, наконец, критика социальных принципов христианства…»[30]
Но, разумеется, вопрос о реальном существовании Иисуса Христа и других персонажей евангельской легенды достаточно интересен и заслуживает специального внимания, тем более что его решение вовсе не безразлично для марксистской концепции происхождения христианства. Надо только принять во внимание условность этого решения, его зависимость от имеющихся источников. Огромное, захлестнувшее весь античный мир духовное движение, каким было христианство, формировалось главным образом стихийным творчеством масс, в котором роль отдельной личности, даже самой выдающейся, была достаточно ограниченной. А в атмосфере страстного ожидания божественного спасителя, мистических поисков, видений и чудес, которым охотно верили, всякое конкретное событие и каждый персонаж этой духовной драмы моментально окутывались покровом легенд, за которыми не всегда возможно различить реальные контуры. Добавим к этому своеобразную одержимость тех, кто закладывал основы христианского предания. Эти люди с готовностью соединяли воедино и реальные факты, и быстро рождавшиеся легенды, и, наконец, собственные видения и домыслы. Сказанного достаточно, чтобы понять, сколь трудно решение интересующего нас вопроса на основе самой христианской традиции, которая, однако, является нашим важнейшим источником. Конечно, мы привлечем и дополнительные свидетельства античных языческих авторов, однако убедимся, как мало они помогают решению проблемы.