Посещение театра было целым событием. Позади императорской ложи находилась большая гостиная, в которой в антрактах пили чай. Чашки, тарелки, серебро и провизию доставляли из нашего дворца. Обычно на чаепитии присутствовал обер–полицмейстер, мы также приглашали тех из наших хороших знакомых, кому случалось быть на спектакле. Помимо того нам разрешалось приглашать в ложу артистов, певцов или танцоров, но чаю им не предлагали, согласно обычаю они стояли те несколько минут, пока шла беседа. Таким образом мы познакомились со всеми известными московскими артистами, которые в то время играли в императорском театре. К сожалению, тетя Элла не водила меня на спектакли знаменитого тогда Московского Художественного театра.
Я часто проводила воскресные дни в обществе подруг — сестер Клейнмихель. Они жили с родителями в просторном старом доме с двором и садом на тихой улице в приличном районе. Я предпочитала ходить к ним, чем приглашать их к себе в Николаевский дворец. Простота их семейной жизни очень привлекала меня. Графиня Клейнмихель, интеллигентная и еще довольно молодая, была настоящей подругой своим дочерям, она умела создать радостную обстановку в доме и быть незаменимой во всех наших делах. Зная о моем одиночестве, она очень старалась, чтобы я чувствовала себя как дома. Всякий раз, когда нужно было уходить и возвращаться к себе во дворец, я испытывала чувство грусти и некоторую зависть.
Помолвка
Та атмосфера таинственности, которая сопровождала любой тетин проект, отчасти была семейной чертой. Большинству наших родственников было свойственно делать тайну даже из несущественных дел. По этой причине у меня и Дмитрия выработалась привычка собирать собственную информацию, и без тени сомнения мы порой даже нарушали при этом правила приличия.
Тетя имела привычку повсюду разбрасывать свою корреспонденцию, и, вынуждена признаться, мы частенько нескромно заглядывали в письма и телеграммы, которые лежали открытыми.
Так однажды нам попалась телеграмма, содержание которой крайне меня удивило.
Она была за подписью принцессы Ирены, жены прусского принца Генриха, сестры тети Эллы. В ней говорилось, что шведская кронпринцесса хочет видеть мои последние фотографии, они должны быть незамедлительно отправлены в Стокгольм.
Мы с тревогой переглянулись, ведь нам сразу стало понятно, что это означает. Шведская королевская фамилия была мало связана с нашей брачными союзами и не поддерживала с нами семейных отношений. Подобное требование могло означать только одно — планируемый брак.
Хотя поначалу это меня поразило, в сущности, здесь не было ничего удивительного. Я знала, что настанет день, и мне придется выйти замуж за иностранца, и только невероятное везение даст мне возможность сделать выбор по велению сердца. Во все времена великокняжеские браки заранее планировались, я была воспитана так, что принимала это за неизбежность.
Я предположила, что фотографии уже отправлены, но ни слова о том не говорилось, и по прошествии нескольких дней я обо всем забыла.
На Пасху мы поехали в Царское Село. Как только прошли праздники, тетя объявила, что мы должны вернуться в Москву. Она сказала, что нас ждут неотложные дела, и моя просьба остаться здесь подольше даже не обсуждалась.
Когда мы вернулись в Москву, она попросила, чтобы я не планировала никаких дел на день, так как к вечернему чаю она ожидает гостя. И хорошо бы, добавила она, одеться мне подобающим образом.
В четыре, как было назначено, я без всякого воодушевления спустилась в гостиную и нашла тетю Эллу одну. Наполняя чайник для заварки, она, избегая моего взгляда, заметила, как бы между прочим, что гостем будет юный шведский принц Вильгельм, второй сын ее подруги детства кронпринцессы Швеции. Он путешествует инкогнито, сказала она, чтобы посмотреть страну.
Я усмехнулась про себя. Ее сообщение не взволновало меня, и когда через несколько минут двери открылись и вошел юный принц, я взглянула на него с холодным любопытством.
У него была привлекательная внешность, он даже был изящен, красивые серые глаза опушены густыми ресницами. Он был несколько узкоплеч и, казалось, слегка сутулился. Мы уселись за стол и вели светскую беседу. В основном говорили тетя и принц. Поскольку ко мне никто не обращался, я сидела молча. Дмитрия дома не было. Но перед тем как покинуть свою комнату, я написала ему записку, чтобы он пришел в гостиную, как только вернется. Когда он наконец появился — красивый мальчик в синей матроске с взъерошенными волосами, — то не смог скрыть своего удивления. Он и принц внимательно рассмотрели друг друга и обменялись рукопожатием. Беседа между тетей и принцем продолжалась. Когда он уходил, тетя пригласила его на обед, и он принял приглашение.
Когда мы остались одни, тетя захотела узнать мое мнение о принце. Я притворилась, что не понимаю, в чем тут дело. Дмитрий отвел меня в мою комнату и спросил: «Ты думаешь, что твои фотографии предназначались для принца? И он специально приехал, чтобы увидеть тебя? Ты выйдешь за него замуж?»
«Не надоедай, — сказала я. — А зачем еще, по–твоему, он приходил, если не из за меня? Но он еще ничего мне не сказал», — добавила я со смехом.
Я оделась для обеда, но в шестнадцать лет мне еще не было свойственно настоящее кокетство, а потому я лишь озабоченно и взволнованно разглядывала себя в зеркало, пока горничная Таня укладывала мне косу. За обедом принц сидел рядом со мной. Я чувствовала, что внимание всего стола сосредоточено на нас. Я преодолела свою робость, и мы довольно мило поболтали. Тетя отправила меня и Дмитрия спать около десяти вечера, в наше обычное время, а сама осталась с принцем после того, как разошлись все присутствующие.
На следующее утро тетя Элла позвала меня в свою гостиную. Я поцеловала ей руку и ждала, что она скажет; мы сидели напротив друг друга.
«Послушай, — начала она, глядя мимо меня и нервно комкая в руке носовой платок с черной каймой, — мне надо серьезно поговорить с тобой, и я хочу, чтобы ты хорошенько подумала, прежде чем ответить».
Ее лицо покраснело от сдерживаемого волнения, и она с трудом подбирала слова.
«Принц Вильгельм приехал, чтобы познакомиться с тобой. Ты ему понравилась, и он хочет знать, согласилась бы ты выйти за него замуж…»
Я испытала состояние шока. Хотя я была воспитана с представлением о том, что вынуждена буду выйти замуж из соображений политики, я никак не ожидала такой внезапности. Стремительный натиск тети, ее поспешность выдать меня замуж и полное отсутствие всякой мысли о чувствах, лежащих в основе брака, вызвали во мне возмущение, казались чудовищными.