как раз озеро, кровопийц, должно быть, водилось много.
– Брехня, – равнодушно заявил Пельмень. Интерес к теории друга у него пропал, он уже понимал, к чему тот клонит: все бросай и погнали Анчуткино любопытство тешить, трещать кустами по окрестностям.
Яшке-то уже есть в чем ходить, а Андрюхе не в чем. А деньги на сапоги – вот они, тут, надо только работать, а не ловить мух по опушкам.
– Да ну тебя, – разозлился Яшка, – сам пойду гляну.
– Не пойдешь, – отрезал Андрюха, – нечего отлынивать. И, дав другу воспитательный подзатыльник, погнал обратно к стене и указал на промоину: – Вот тут и надо попробовать. С нашей стороны полный завал, бомба ближе к нашей части подвала угодила, щебня много. Если там, внизу, что-то и есть, то с этой стороны прокопаться проще.
Надувшийся Яшка все-таки вынужден был признать, что похоже на то. Принялись за работу в новом месте. И тут выяснилось, что, вопреки Анчуткиным опасениям, земля и в самом деле раскапывалась легко. Углубились на полметра или чуть больше, пошел щебень, потом песок, немалая «подушка», а потом внезапно Андрюха, налегший на инструмент, почувствовал, что проваливается. Он едва устоял на ногах, лопата ухнула в землю, не встречая сопротивления.
Ребята плюхнулись на карачки, принялись руками и палками разбрасывать землю, и вскоре показалась кирпичная кладка, уложенная куполом. То ли от времени, то ли от сотрясения земли при бомбежке, но целый ряд кладки провалился внутрь, а вот куда именно – сказать было нельзя. Куда-то вглубь земли, но там царила полная темнота.
Сбегали за фонарем и ломом, принялись расширять лаз, сбивая кирпичи вниз, и услышали, как довольно далеко внизу, один, потом второй, они ударились обо что-то деревянное. Несмотря на то что оставшаяся кладка сопротивлялась, воодушевленные мальчишки трудились с энтузиазмом. Вскоре в земле зияла черная дыра, в которую вполне пролез бы тощий оборванец.
Поостыв и сообразив, к чему идет дело, худой Анчутка боязливо спросил:
– Спускаться, что ли?
Однако друг был настроен великодушно:
– Обожди. – Пельмень, затеплив фонарь, улегся на живот, опустил в темноту сперва прибор, потом голову. Через некоторое время вылез и решительно заявил: – Не. Веревка нужна. Или лестница. Высоко, шею сломаешь.
– А есть там что? – жадно спросил Яшка.
– Есть, – кратко уверил Пельмень.
Пока они соображали, как действовать дальше, со стороны кладбищенской аллеи послышались шаги, шарканье и сопение. Вскоре компания пополнилась дедом Лукой, благодушным и сияющим, хотя и несколько недовольным. Он выставил на камень очередной узелок и бутылку кваса:
– Вот вам гостинцы, рабочий люд. Я вас в подвале разыскиваю, а вы тут, с другой стороны. Чего это вы без команды самовольничаете?
Пельмень доложил:
– Да мы вот с другой стороны думали прокопаться.
– И тут дырка в земле, а там что-то есть.
Дед пытливым глазом просверлил их замурзанные, воодушевленные физиономии и, не обнаружив подвоха, успокоился.
– Ну и слава богу. Сейчас глянем, что там.
– Только там глубоко, – заметил Пельмень.
– Разберемся, – пообещал дед.
С помощью двух палок, привязанных друг к другу, замерили расстояние до нижнего пола – получилось почти два метра. Дед Лука, улегшись на живот, спустил в лаз фонарь:
– Отлично, отлично, пляшет огонек, – чему-то порадовался он, поднимаясь, – топор и бечевочку я принес, сейчас лесенку сварганим.
Спровадив пацанов искать подходящий лес, дед Лука снова заглянул в лаз. «Устроено со вкусом. Вентиляция, и даже сыростью не пахнет… ничего себе расстарались».
Смастерили лестницу из двух молодых стволов, навязали бечевкой ступени. Старик, отодвинув в сторону горящего любопытством Яшку – «Рано тебе еще во тьму кромешную», – с неожиданной сноровкой принялся спускаться в лаз. Фонарь при этом держал на вытянутой кверху руке.
Спустившись на пол – замощенный и плотный, – Михаил приспособил фонарь на одну из последних перекладин лестницы так, чтобы его свет мешал увидеть сверху то, что делается внизу.
– Теперь подсолим рудничок, – он вывалил из карманов заранее прихваченные мелочи: полподсвечника, обломок чугунного литья, статуэтку безрукой Венерки, пепельницу в виде тошнящей рыбы, монетки пустяковые – и распинал их по углам, – это деточкам на подарочки. Для меня будет что-нибудь?
Он достал из-за пазухи потайной фонарь, зажег – яркий свет немедленно заметался по поблекшим надписям, нанесенным белым по трафарету: «Хрупкое», «Не кантовать». Фонарь запрыгал в руке, дыхание перехватило:
– Аж в зобу сперло, – пробормотал Михаил, пытаясь унять дрожь, – нашел. Нашел… за ноги вашу мамашу, ей-богу…
Титаническим усилием воли он заставил себя успокоиться и осмотреть помещение. Что это было изначально: подвал, подземный ход или колодец непопираемый, – сказать было трудно. Возможно, что и остатки более древнего сооружения. Плотная кладка стен, потолок – кирпичная сфера, которая выдержала и бомбежку, и пожар, частично спасовала лишь потому, что когда-то какой-то строитель на каком-то ряду вдруг решил, что сойдет и так. Именно его стараниями просел, а потом и обрушился фрагмент кладки, открыв тайну второго входа в подземелье.
Вдоль стен располагался ряд ящиков. Михаил без труда узнал те, из горящего вагона, – наспех сколоченные, но добротные, ребристые, перехваченные полосами жести. Некоторые, помимо надписей на боках, имели и сохранившиеся бумажные наклейки.
Расправив одну из них, Михаил увидел чуть поблекший, но по-прежнему четкий фиолетовый штамп «Наркомпрос РСФСР». Скривившись, оборвал бумагу везде, где она была, скомкал, собрался брезгливо отбросить в темень. И тут увидел такое, отчего схватился за сердце.
Михаил как во сне простер руки к чемодану, гладил стальные накладки, тускло блестящие уголки, ощупывал замки, целовал вишневый бок, на котором проступали буквы «…И. В…енский», выведенные от руки потрескавшейся и потому осыпающейся белой краской.
Дрожащими пальцами он расправил обрывок пожелтевшей бумажной наклейки с печатным словом «Накладная» и рукописным адресом.
Упав на колени, он судорожно отщелкнул замки – как сухо было в тайнике, даже не закисли. Медленно, едва дыша, поднял крышку: «Не тронуто, даже не открыто. Как упаковал тогда, в сорок первом. Нашел. Нашел. Нашел!»
Происходящее дальше помнил смутно. Точно помешанный, шарил в стружке, разрывая оберточную бумагу. Одна за другой перед глазами запрыгали золотыми зайчиками до боли знакомые бесценные вещи – пряжки и браслеты, ожерелья, гривны, фигурки всадников, оленей, терзаемых и не терзаемых львами.
– Где же, где?.. – бормотал он исступленно.
Все это было ценно, но не то, не то…
Вот оно!
Михаил дернул бечевку, разодрал несколько слоев вощеной бумаги: тускло засияло золото рыбьих боков, заплясали в свете фонаря странные фигуры: головы баранов, рыбочеловеки, львы, кабаны…
Он поцеловал находку, потом прижал ко лбу, потом вообще отложил в сторону, отошел в темноту, прижался лбом к стене – он понял, что находится на грани помешательства, что прямо