– Какой камень?
– Тот самый, не обозначенный на карте. Вспомнил?
– А, ну конечно.
– Только покажите ему все то, что вы мне показали, транслируйте прямо на борт. Передай также, чтоб к камню близко не подлетал. И пусть его подстрахуют. Пара ребят с охранными роботами, не меньше. Предупреди Барановского.
– Ты думаешь, камень… это то самое? – с волнением спросила Ио.
– Мы теперь в чем угодно должны видеть то самое. Игнац, запроси с «Вихря» подробную информацию о Виттоне и Джумагулове.
– Хорошо. Чем тебе-то помочь?
– Когда влезу в скафандр, погаси свет.
– И все?
– Все.
Игнац хмыкнул. Рональд невозмутимо принялся натягивать скафандр. Под мышками и в паху жало, а в остальном – ничего. Виттон был крупным мужчиной.
* * *
– Ну что, что? – нетерпеливо спрашивала Ио.
Спрашивала не в первый раз, как понял Рональд. Он вспомнил боль и яркую вспышку. Боль в затылке и характерную вспышку. Вспышку, которая сопровождает проникающее ранение черепа.
– Его нет в живых, девочка.
– Ты уверен?
– Да. Не грусти.
– Ничего. Этого можно было ожидать, правда?
– Где второй скафандр?
– Ронни, второй скафандр – это третий сеанс подряд. Может, передохнешь? Маша просила…
– Присмотреть за полковником? – усмехнулся Рональд.
Он открыл бар и залпом выпил полстакана неразбавленного виски.
– Боюсь, у нас мало времени.
Ио понимающе опустила глаза.
– Приготовлю что-нибудь вкусненькое.
– Замечательно. Послушай. Перчатки я надевать не буду. Если температура кисти упадет градусов до двадцати двух, введешь мне что-нибудь ободряющее. Договорились?
– Договорились.
– А куда делся Игнац?
– Прогнала. Глупый он еще.
– А ты?
– Поумнее.
– Как удалось?
– Попробовала. Понравилось.
Рональд выпил еще четверть стакана.
– Ты похожа на мою пятую дочь. Это похвала.
– Я поняла, – улыбнулась Ио. – Спасибо.
– Видеоматериалы о Джумагулове есть?
– Да, Джетти подобрала в архивах. Сейчас будешь смотреть?
– Потом. Времени мало.
* * *
Рональд закрыл глаза и сосредоточился.
Получалось плохо. Опять возникла Маша, причесывающаяся у зеркала. Необходимо было ее прогонять, а это трудное дело. Рональд несколько раз открывал глаза, разглядывал тени на потолке, вновь их закрывал. Лежать на спине, к которой приделаны кислородные баллоны устаревшего образца, очень неудобно, но в свои последние секунды Шеген лежал именно так, приходилось терпеть.
Заранее никогда не знаешь, что послужит зацепкой – обрывок фразы, интерьер какой-нибудь гостиной, или зрительная ассоциация, связанная с объектом психоскопии. А иногда – ощущение позы, в которой объект находился при пиковых обстоятельствах. Впрочем, если уж быть точным, размышлял Рональд, в момент пика событий Шеген Джумагулов стоял, подняв лицо к нависшей массе. Но он должен был подсознательно разгадать положение своего тела в следующий миг. То положение, которое заняло бы его тело, если б сохранилось. В таких случаях срабатывает не медленный разум, а быстрые инстинкты, наследие череды животных предков человека. Это азы, Рональд хорошо их знал. Тем не менее, провел проверку – встал, запрокинул голову, попробовал представить висящую черноту. Это было противно, липко, но не страшно. Червяк, слизняк и пиявка, такие получались ассоциации.
Нет, не получалось. Не связывалось. Маша продолжала причесываться. Что ни говорят о стабилизирующей роли любви, Рональдовой профессии она не столько помогает, сколько мешает. Но Рональдова профессия настолько оттачивает восприятие, так заостряет чувства, что любовь абсолютно неизбежна. Остается с ней только мириться и быть ненормально выносливым, чтобы выдерживать всю полноту эмоций.
Рональд вернулся в исходную позицию, то есть на пол. Он находился внутри принадлежавшего другому человеку скафандра, где еще сохранились слабые запахи, и пытался проникнуть глубже, под кожу этого человека, быть может, уже не существующего. Им овладела естественная брезгливость. На короткое время, но с большой силой. Таким же коротким, но еще более мощным усилием тренированной воли он подавил ненужное чувство. И как раз это усилие дало всегда неожиданный эффект вплывания. Возник контакт. Совершенно несомненный контакт.
Невероятно, но Шеген Джумагулов был жив. Точнее, его психоэмоциональная матрица где-то продолжала существовать, иначе контакт попросту невозможен. Как только Рональд это осознал, он приступил к восприятию характеристик связи. Контакт оказался страшно слабым, самым слабым из всех контактов, в которых ему доводилось участвовать. Расстояние не определялось даже приблизительно. Единственным результатом попыток его оценить стало сильное головокружение. Еще более удивляло то, что вектор связи отсутствовал. То есть нельзя было понять, не только где находится штурман «Альбасете», но и в каком направлении. Объект одновременно находился везде.
Это могло значить лишь одно, а именно: четырехмерная система координат недостаточна для описания случая. Иными словами, Шеген Джумагулов покинул мир, доступный для наблюдения землян. В том, что его собственных способностей для подобного перемещения маловато, сомневаться мог только младенец. Рональд к таковым не относился.
Он решил больше не задерживаться на технических деталях, сил оставалось мало. Решительно скомкал всю стандартную программу и попробовал поймать мнему. Сложность заключалась в том, что он совершенно не представлял, какого рода вещи и явления наблюдал Джумагулов в своем невообразимом везде.
Рональд поспешно выстроил короткую логическую цепь: раз штурман в некотором роде жив, есть вероятность того, что мир, в котором он находится, позволяет жить. Следовательно, имеется подходящее сочетание кислорода, температуры, воды, уровня излучений. От этого следовало отталкиваться, и он оттолкнулся изо всех оставшихся сил.
* * *
Возникло видение огненного канала, заполненного пылающей же тьмой. Это впечатляло. Но канал быстро сменился расходящимися концентрическими кругами неизвестно чего. Затем все погасло. Рональд успел испугаться. К счастью, контакт не исчез. Через короткий и звенящий миг он увидел мокрые кусты, чье-то склоненное лицо, какого-то юноши, тени рогатых животных. Здесь, почему-то – с запозданием, хлынула смесь прочих ощущений. Мычание, шум дождя, запах молодой травы. Одышка, боль в груди и отчаянная озяблость.
Рональд надсадно закашлялся. Его так заколотило, что Ио была вынуждена впрыснуть стимулятор.
– Что, сильно охладился? – спросил Рональд.
Ио испуганно кивнула.
– Жаль. Неизвестно, когда еще получится.
– А получилось?
– Весьма прилично.
– Где он?
– Там, где бывает дождьи где бродят коровы.
– Коровы?
– Да, с рогами.
Рональд снял шлем и увидел Хосе с Игнацем, стоящих на пороге с самым невозмутимым видом.
– Выкладывайте, – хрипло сказал он.
– Камешек-то исчез, – гордо сообщил Игнац.
– На земле даже вмятин не осталось, – добавил Хосе.
– Образцы грунта?
– Взял, взял. Ничего особенного.
– Это было оно, – возбужденно заявил Игнац. – То самое. Что делать?
Рональд взглянул на экран внешнего обзора.
– Темнеет, – сказал он. – Всем пора ужинать.
– Больше тебе нечего предложить? – удивился Игнац.
– А тебе?
– Нужно всех созвать на базу!
– Я и говорю: всем пора ужинать. Алло, «Вихрь», вы нас слышите?
– Да, Ронни, – отозвался Мбойе. – Будем думать. У нас тоже есть новость.
– Какая?
– Получен SOS с Эстабриона.
Дневник командира звездолета 23 августа. Только начала прощупыватьсяниточка на Кампанелле, как нас позвал Эстабрион. Что это, отвлекающий маневр? Я уже готова ожидать чего угодно. Хотя Эстабрион – самая дальняя планета системы Эпсилона, скорость «Вихря» позволяет обернуться за несколько суток. Но эти несколько суток Орешец останется без прикрытия. Эвакуировать десантников можно только после длительного карантина, а сигнал бедствия есть сигнал бедствия. Сложная ситуация. Если она подстроена, то очень умело, со знанием человеческой психологии.
После жарких дебатов решили рискнуть, Рональд настоял на том, чтобы его команда оставалась на месте. В качестве компромисса согласился до нашего возвращения из базы никого не выпускать. Бертран и Абрахам со своими «Гепардами» останутся тут же, будут ходить дозором. Достаточно ли этого? Что-то мне подсказывает, что двух шнелльботов для данной задачи мало, но ничего лучшего придумать не смогли. Производит впечатление несокрушимая уверенность Ронни в том, что на этот раз ничего плохого не случится. К нему прислушались. Интравизор все-таки.