Ничего не предвещало беды.
На работу я бежала, теряя тапки. Даже Кирино перекошенное лицо не способно испортить мне настроение.
В баре царило несвойственное оживление. Смех, цветы, алкоголь перед началом смены. Я не успела сопоставить факты, как меня оглушило новостью.
Я помню только, как Анины губы произнесли предложение, которое я поняла не сразу: «Гриша сделал Ксюше предложение».
Теперь я точно знаю, что значит выражение «прошиб ледяной пот».
Я четко вижу себя со стороны. Стою истуканом посреди веселья: жалкая, разбитая, оглушенная. Стоит мне поверить в чудо, как оно тут же испаряется из моих ладоней.
Пытаюсь сфокусировать взгляд на Ане. Прочищаю горло:
— Что прости?
— Вер, ты чего, — она осторожно трясет меня за плечо, — я тебе в который раз говорю, Гриша предложение сделал. Надо тебя в чат добавить. Кира нас всех пораньше для поздравления организовала. Кстати, с тебя пятьсот рублей на цветы и торт.
Киваю, не глядя на нее. В зал заходит сияющая Ксюша. По ее счастливому лицу я бы и так все поняла. Лавандовое платье ей очень идет. Она освежила цвет волос и накрасилась ярче обычного.
Так больно мне было в пятом классе, когда меня доставили в больницу с острым приступом аппендицита. Если бы не окружающие меня люди, то я бы также корчилась от боли, как в тот день на больничной кушетке.
Судорожно соображаю сбежать или остаться, но не успеваю принять решение: в зале появляется Гриша.
Он тут же находит меня взглядом. Гриша совсем не похож на себя. Исчезла живая мимика и привычная улыбчивость. Его лицо сейчас не выражает ничего. Челюсть плотно сжата. В праздничной суматохе этого никто не замечает кроме меня. Играет музыка, люди болтают и смеются. Девочки, в лучших традициях американских романтических комедий, рассматривают Ксюшино кольцо.
Резко разворачиваюсь и иду в раздевалку. Бросаю сумку на банкетку и закатываю глаза, чтобы не зареветь. Дышу. Делаю глубокий вдох и выдох. Но это не помогает. Я просто пытаюсь засунуть свою боль обратно и накрыть крышкой. Отчаяние нужно прожить, дать ему выход, чтобы обрести покой.
Я даже не могу сейчас позвонить Викусе. Что я ей скажу? Что целовалась с Гришей? Она не поймет меня. Плюхаюсь рядом с сумкой и достаю телефон. Кручу его в руках.
Без стука открывается дверь и в раздевалку заходит Гриша. Он закрывает за собой дверь и прислоняется к ней. Устало трет лицо. Он избегает моего взгляда, а я, наоборот, смотрю в упор.
— Это женская раздевалка. Выйди, пожалуйста. — мой голос вот-вот сорвется.
Какое-то время играем в молчанку, пока он не сосредотачивает на мне взгляд.
— Я не знаю, что сказать. — в глазах искреннее сожаление и померкшая зелень.
Скажи, что ты тупой или безответственный. А лучше скажи, что мне привиделся весь этот балаган. Что не было шумных поздравлений и шуток про предстоящую свадьбу, похопываний по плечу и радостных визгов девочек. И что я не видела торжества в Ксюшиных глазах.
— А я не хочу ничего слышать. Займусь поиском работы и сразу свалю, как найду что-то стоящее. — и следом злобно выплевываю, — Совет да любовь.
Поворачиваюсь к нему спиной и демонстративно начинаю доставать сменную одежду.
— Она нашла кольцо, которое я купил еще в ноябре.
Агрессивно завязываю волосы и расшнуровываю ботинки, игнорируя его. Гриша продолжает:
— И что я, по-твоему, должен был ей сказать? Мы пять лет вместе. Знаешь сколько всего прожито за все это время. Невозможно просто взять и отказаться от этого, даже ради красивой девчонки. Я запутался. — заканчивает невпопад.
Я так и продолжаю возиться с ботинками, потому что, если подниму голову – он увидит, что я плачу. По-детски крупные слезы падают на пол, оставляя малюсенькие лужицы.
Гриша подходит и садится передо мной на корточки:
— Не плачь, — тянет за плечо, заставляя выпрямиться и мучительно-нежно вытирает слезы. — Я не хотел, чтобы ты все так узнала. Мне жаль, что все так вышло.
Им всем жаль: моей маме, Грише, любовнице отца. Как я чудовищно устала.
— Скажи что-нибудь. — он смотрит на меня как побитый пес.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я не хочу спрашивать, любит ли он Ксюшу, потому что боюсь услышать ответ. Мы едва знакомы. Вообще не знаем друг друга. Это пыль против пяти лет отношений.
— Считайте, что ничего не было, Григорий Александрович. — бью его по руке и некрасиво шмыгаю носом. — Сначала я Вас поцеловала, затем Вы – меня. Мы квиты. Теперь я хочу переодеться.
Выражение его глаз меняется.
Он мог бы пойти в атаку и сказать, что я первая полезла к нему со своими чувствами, но не стал. Сейчас я не способна оценить его честность и способность признавать собственное несовершенство.
В груди арктический холод.
Он поднимается и уходит. Я утыкаюсь лицом в сложенные руки. Словно в насмешку, до меня то и дело долетают взрывы хохота из зала.
Я умываюсь, прикладываю к векам ледяные пальцы и долго машу ладонями себе в лицо, чтобы приобрести приличный вид. На кухню нет смысла краситься: все потечет.
Потихоньку все занимают рабочие места. Зал наполняется гостями. Ксюша с Кирой снова исчезают. Хоть в чем-то мне сегодня повезло. Я бы не выдержала созерцать ее сияющую физиономию весь вечер.
Гришин помощник – Юра, долговязый парень с татуировкой на шее, показывает мне все, что нужно делать: мыть овощи, наполнять вовремя контейнеры, собирать простые в исполнении салаты, следить за чистотой полотенец. Все просто и скучно.
Весь вечер больше путаюсь под ногами, чем помогаю. Постоянно ловлю на себе Гришин взгляд. Внутри образовалась пустота, спровоцированная разочарованием. Нормальное для меня чувство вот уже пару месяцев.
Наверное, я производила совсем плохое впечатление, потому что уже в девять Гриша меня отпустил домой. Он подошел сзади, когда я складывала полотенца и тихо сказал:
— Иди, кошка, выспись как следует. — и осторожно коснулся талии.
«Да пошел ты», – подумала про себя, хотя очень хотелось сказать вслух. Молча оставив, все лежать, я пошла переодеваться. Потом вышла в зал.
— Текилы налей, пожалуйста. — я положила деньги на стойку.
За баром симпатичный парень в очках. Не знаю его имени.
— Не надо. — он ставит передо мной рюмку. — Плохой день?
Хорошо, что сегодня работает не Паша. Очередную тупую историю я бы сейчас не осилила.
— Типа того. — опрокидываю рюмку. — Спасибо. Хорошей смены.
Он кивает в ответ и возвращается к полировке бокалов. Я почти не пью, поэтому один шот дарит мне расслабление и изгоняет из груди холод.
Выхожу на улицу. Сейчас куплю бутылку вина и буду смотреть с Дорой какую-нибудь документалку. Жизнь не кончилась. Я это переживу. Правда, на хорошее вино денег у меня не хватит. Я и на среднее то по качеству не наскребу. Это печалит.
Телефон загорается в темноте проспекта. Входящее от Макса:
«Маслова, ты же помнишь, что я настойчивый. Погнали в клуб?»
Наверное, мое сообщение с извинением и благодарностью за подарок вернули Максу веру в себя.
Хотя, почему бы и нет? На душе погано, и я чувствую потребность еще в одном шоте.
Макса мне сам Бог послал.