— Патент?
— У нас называется «привилегия».
— Это понятно. Но долго. К тому же идей у всех, как грязи. Мне бы хотелось опытный образец, чтобы продемонстрировать, что это работает. Есть у вас выходы на таких людей?
— Английский клуб.
— Может быть. Что бы я без вас делал!
— И государь, — заметил Гогель.
— Хорошо. Только не говорите ему, что я сумасшедший.
— Вы не похожи на сумасшедшего, Александр Александрович.
— Это радует, — усмехнулся Саша. — Классно бы было такую ручку сделать, а то гусиное перо — это, конечно, очень романтично, но совершенно ужасно!
Гувернер хмыкнул.
— И еще один вопрос, — сказал Саша. — Григорий Федорович, здесь есть библиотека?
— Конечно.
— Покажете?
— Пойдемте!
— Далеко?
— Около версты.
Спокойным шагом дошли минут за пятнадцать и оказались перед двухэтажным строением совершенно эльфийской архитектуры. Высокая крыша, балкончик, высокие окна и арочки, обрамленные неким белым кружевом. Ковка что ли? Саша был совершенно уверен, что из камня этого сделать нельзя. Даже полоток готической церкви «Сен Шапель» в Париже казался куда грубее.
И тогда он совершенно четко понял, что американцы полные лохи. Ну, зачем они изобретали из головы и строили зачем-то декорации для Лориэна во «Властелине колец»? Вот же! Приезжай — и снимай! Явный дворец Галадриэли!
— Не узнаете коттедж? — спросил Гогель.
— Нет. Я его не помню. Здесь живет королева эльфов?
Гувернер помрачнел.
— Не воспринимайте все так всерьез, Григорий Федорович, — сказал Саша. — Я прекрасно понимаю, что это дворец кого-то из моих родственников. Но, исходя из архитектуры, трудно же предположить других хозяев, кроме короля Оберона и королевы Титании. Хотя, хотя… Может быть, еще фея Моргана или королева Медб.
— Королева Медб?
— Не знаете? Это из ирландского эпоса. Древняя королева, воительница и колдунья. Ее обычно изображают на резном деревянном троне, с копьями и щитом, а перед ней на треножнике что-то дымится. Так чей это на самом деле дворец?
— Это дворец-коттедж вашего покойного деда государя Николая Павловича и его супруги Александры Федоровны, вашей бабушки.
— С ума сойти! Совершенно не бьется с образом! Я ожидал от деда скорее чего-то тяжеловесно-классического, чем псевдоготики.
— Это он строил для государыни.
— Бабушка жива?
— Да. Но она сейчас в Ницце.
— Там красиво, — улыбнулся Саша. — Но очень жарко. Полдень. Юг. Midi[13].
Внутри дворец оказался еще более эльфийским, чем снаружи.
Готические потолки, готические люстры из кованого кружева, готическая резная мебель и камины с изящнейшими белыми изразцами, а в окнах — цветные витражи. Лестница — сказочное чудо с тоненькими балясинами. Стены, с нарисованными окнами готического храма, светильник на тяжелой цепи.
— Боже мой, кто это строил? — восхитился Саша. — Глава выколоть, голову отрубить, и чтобы нигде больше!
— Фермерский дворец вас так не восхищал, — заметил гувернер.
— А что там интересного? Классика, как классика. Скукотища! А здесь! Собор-вокзал, что в Кельне, тихо курит в сторонке.
— Почему «Собор-вокзал»?
— Потому что прямо у его подножия железнодорожная станция.
— Вы там были, Александр Александрович?
— Неважно. Возможно кто-то рассказывал. Даже Нотр-Дам отдыхает, несмотря на реставрацию шпиля Виолле-ле-Дюком. Я понимаю, что Собор Парижской Богоматери и храм Волхвов аутентичнее, но здесь такая феерия!
— Александр Александрович, а что за Виолле-ле-Дюк?
— Парижский архитектор и реставратор, Григорий Федорович.
Библиотека была выдержана в красных тонах. Всю стену напротив входа занимали книжные шкафы с резной деревянной отделкой в виде стрельчатых арок. Жаль только, что с непрозрачными дверцами.
— Вы здесь ориентируетесь? — спросил Саша. — Мне нужен какой-нибудь медицинский справочник или энциклопедия.
— Есть энциклопедический словарь, — сказал Гогель. — Вот здесь!
Саша открыл рекомендованный шкаф. Словарь имел кожаные переплеты с золотыми надписями и толстенные тома числом тридцать с хвостиком. Из длиннющего названия Саша понял ровно четыре слова: «Universal», «Lexikon», «encyclopādisches» и «Künst». А также тот печальный факт, что словарь на немецком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— «Но всё же мы не привыкли отступать!» — процитировал Саша — Григорий Федорович, вы знаете немецкий?
— Да, немного.
— Знаем мы ваше немного. Судя по тому, как Зиновьев немного знает французский. Значит, как только я скажу «пас», вы мне поможете.
Буква «L» была в 17-м томе.
Глава 11
«Laudanum» нашелся. Статья про него состояла ровно из одной строки: таинственное сокращение «f. u.» и слово «Opium». Сокращение очевидно означало «смотри ниже» или что-то в этом роде. Впрочем, какая разница, все было ясно.
Он положил том на письменный стол и поискал что-нибудь, что можно использовать в качестве закладки. Заложил карандашом.
Гогель сидел на стуле у входа.
— Что с вами, Александр Александрович? Вы мрачнее тучи! Нашли то, что искали?
— Да… почти. Минуту…
Буква «O» была в 21-м томе. И про «опиум» была здоровая статья на несколько страниц, в которой Саша не понял ничего.
Он положил 21-й том на стол, раскрытым на «Опиуме».
— Нужна помощь с немецким? — спросил гувернер.
— Нет. Мне все понятно. Я знаю, что такое опиум.
— Опиум?
— Лауданум — это спиртовая настойка опиума. Судя по запаху водки. Но, если ваша жена это принимает, вам, наверное, стоит прочитать.
— Вы так говорите, словно это яд.
— Это и есть яд. Причем весьма опасный. Вы знаете, почему сейчас англичане воюют с Китаем?
— Воевали. За свободу торговли и открытие портов.
— Угу! За свободу торговли опиумом, которую полностью запретил китайский император, в чем был совершенно прав, как бы не надмевались над ним так называемые «просвещенные» европейцы. Это гораздо опаснее водки. От опиума, правда, не буянят, а спят, зато смертельная доза гораздо меньше. А проспать всю оставшуюся жизнь не входит в мои планы. Слышали о притонах для курильщиков опиума?
— Да, но это же курение, а не настойка по рецепту врача.
— Разница небольшая. Так что я бы посоветовал вашей жене как минимум принимать его только в исключительных случаях, а лучше отказаться совсем, если она еще на это способна. Будете читать?
И он открыл и 17-й том со ссылкой, положил рядом с 21-м и оба повернул к Гогелю.
— Я не знаю, что написано в статье, — сказал Саша. — Я совсем не помню немецкого. Чувствую себя инвалидом.
Прямо напротив стола стоял очень странный рояль. Он был словно сломан посередине, и часть, которая обычно расположена горизонтально, была поставлена вертикально к стене и на ней выгравирована огромная лира.
Саша встал, подошел к роялю, открыл крышку, дотронулся до клавиш. Музыка всегда помогала ему думать, словно изолируя от внешнего мира. С лауданумом надо было что-то решать.
Кажется, вот эта октава. Нажал на белую клавишу, потом на черный ре диез, потом попеременно.
«К Элизе» была единственная пьеса, которую он прилично помнил после брошенной в пятом классе музыкалки.
Типично, в общем. Почему-то именно «К Элизе» выветривается у всех из головы в последнюю очередь.
Родители не сразу, но смирились, потому что было ясно, что ребенок собирается то ли на мехмат, то ли на физтех. В самом конце 80-х музыкальное образование в интеллигентных московских семьях уже не считалось необходимым.
А потом, лет в 14, Саша понял, что для соблазнения девочек гитара гораздо эффективнее фоно. И переключился на шестиструнку. В следующий раз о брошенной музыкалке он вспомнил уже абитуриентом, когда выяснилось, что на физтехе она добавляет баллы к экзаменам. Видимо, в память об Эйнштейне, который играл на скрипке.
Но диплома музыкалки не было, на физтех не хватило одного балла, и пришлось идти в МИФИ. А после второго курса вдруг стало ясно, что защищать невиновных от судебного произвола гораздо важнее физики.