— От тебя столько пропущенных, что я начинаю в этом сомневаться.
От его слов у меня перехватило дыхание.
— То есть, ты видел мои пропущенные и не поднимал? — возмущенно спросила у него, впиваясь гневным взглядом в его наглое лицо.
Он сразу же поднял руки, как бы капитулируя.
— Не злись, детка, когда бы я увидел, вон, процедуры получал, — указал ладонью на перебинтованную голову, а мне стало стыдно за свои высказанные слишком экспрессивно эмоции.
— Да, точно, — пробормотала, а затем прищурилась: — Я тебе не детка, Кирилл.
— Как скажешь, детка, — улыбнулся он и подмигнул, а я закатила глаза.
По голове вроде как за самоуправство не треснешь, и без того вон сотрясение, а по плечам и груди сейчас жалко, вдруг поврежу чего.
— Ну вот, Соловьев, ты поправляйся, я, пожалуй, пойду. Учти, это уже четвертое свидание, — фыркнула и встала со стула.
— Но-но-но, не считается, не придумывай там, Самойлова, свидания я назначаю, а ко мне ты пришла по своей инициативе, — вскинул он голову и даже погрозил мне пальцем для наглядности.
Я посмотрела на него задумчиво и вынуждена была согласиться, ведь резон в его словах был. Выдохнула якобы печально и цокнула.
— Ну и хитрый ты жук, Соловьев.
— Может, поцелуешь несчастного? — подергал бровями, намекая.
— Еще чего, — фыркнула.
Развернулась и легкой походкой направилась к выходу.
— Через два дня меня выпишут, так что никуда не денешься, Самойлова, поцелую быть!
В этот момент я открыла дверь палаты настежь, так что его крик-обещание разнесся по всему коридору больницы, вынуждая меня покраснеть. Я напоследок обернулась и глянула на него грозно.
— Лечитесь, пациент, и не смущайте тут народ.
— Красивая доктор и непослушный пациент, — вдруг задумчиво произнес он и почесал подбородок, окидывая меня с ног до головы нечитаемым взглядом. — Мне нравится, это мы обязательно опробуем.
Я его странных намеков не поняла, но шея моя при этом всё равно покраснела. А когда сзади раздалось хмыканье медбрата, быстро ретировалась под смех Кирилла, который еще долго стоял в моих ушах.
Намек его дошел до моего сознания уже когда я вышла из здания. И вот тут я стала красной как помидор. Ну Кирилл, не бывать этому!
Глава 17
Спустя два дня у меня в душе стали разрастаться корни какого-то чувства, но я боялась назвать это влюбленностью.
— Готовься, Самойлова, сегодня меня выпишут, так что с завтрашнего дня у нас еще четыре свидания с тобой на кону.
— Да как я могла забыть, ты ведь обязательно напомнишь об этом, — усмехнулась, продолжая сидеть на привычном месте.
— Признавайся, скучно без меня, да? — вдруг протянул руку Кирилл и потрепал по щеке.
Я чудом не покраснела, благодаря свою кожу, что она не всегда выдает мое смущение.
— Да как обычно, — нахохлилась и ответила.
— Меня не обманешь, Самойлова, я, между прочим, соскучился, — дернул бровями, ухмыльнулся, а затем добавил, когда я уже успела себе всё нафантазировать: — по своему медведю.
Я перевела взгляд на окно, вспоминая, что все-таки выиграла в тот раз плюшевого зверя, которого Соловьев забрал к себе домой.
— Мог бы мне дать, всё же я девушка, а ты парень, — не удержалась и покачала головой, как бы намекая ему, что поступил неправильно.
— Но-но-но, не смей думать о моем подарке, я его честно заслужил.
— Чем это? За красивые глазки, что ли? — усмехнулась, глядя ему в лицо.
Нет, медведя я фактически ему не дарила, просто, когда парень протянул игрушку, Кирилл выхватил его первым из рук и посчитал своей законной добычей.
— Не переживай, Самойлова, в следующий раз и тебе повезет.
— Думаешь, сможешь выиграть? С твоим-то глазомером, — вздернула бровь, глядя на него ехидно.
На самом деле, не покидало чувство, что он мне поддался, хотя с учетом того, что я нервничала, он с легкостью мог бы выиграть.
— Как насчет реванша в дартс? Умеешь играть? — спросил Кирилл, а я задумалась, после чего отрицательно покачала головой.
— Ну значит, это будет наше четвертое свидание. Должен же я тебя хотя бы чему-то научить, раз стрелять ты у нас умеешь. Кстати, не расскажешь, как так вышло?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вопрос был закономерный, и я сразу вспомнила свое детство.
— Мой отец всегда хотел сына, так что я в принципе умею многое из того, что должен уметь парень, — растянула губы в улыбке, хотя внутри царила горечь.
Всю жизнь не покидало ощущение, что мне следовало родиться мальчиком.
— А как же Дамир? — вдруг отвлек меня и спросил Кирилл.
— А причем тут он? — нахмурилась, затем улыбнулась: — Он мне не родной брат, а двоюродный. Сын брата отца, так что сам понимаешь, не катит, — пожала плечами.
— И что, кроме тебя больше никого в семье нет? Ты единственный ребенок?
— У мамы были тяжелые роды, — наклонила голову набок, — так что кроме меня у них других детей нет.
— Значит ты у нас ребенок избалованный, — ухмыльнулся Соловьев.
— Ну, избалованная, не избалованная, но сыну отец был бы рад больше, — не сдержалась и сказала сгоряча.
Кирилл в этот момент взял меня за руку и пожал ее.
— Он не понимает своего счастья, — погладил меня по коже. — Я был бы рад дочери.
Наши взгляды встретились, и я покраснела, когда до меня дошел смысл его слов. Потупила глаза, не зная, куда бы их спрятать. Мне показалось, или это был намек?
— А вас с сестрой в семье двое? — спросила его, меняя тему разговора, вот только мой вопрос вместо того, чтобы вызвать у него улыбку, заставил нахмуриться и свести на переносице брови.
Кирилл промолчал, словно ударился в какие-то тяжелые воспоминания, а я прикусила язык, коря себя за этот вопрос, хотя логики в этом не было абсолютно, ведь знала я о нем довольно мало.
— Прости, я тебя чем-то обидела? — подалась вперед, чувствуя, что ступаю по тонкому льду.
— Было двое, — встряхнул парень головой и ответил с какой-то тоскуй.
— Прости, я не знала, — тут же поняла всё без слов и сглотнула, затем глянула в его глаза, надеясь на лучшее.
В этот момент его страдания отозвались внутри меня болью, я прикусила нижнюю губу и не знала, что сказать.
— Это была моя вина, — опустил он глаза и зажмурился.
Кулаки стиснул так сильно, что побелели костяшки пальцев, а я замерла, чувствуя потребность погладить его по плечу, но опасаясь гневной реакции.
— Что случилось? — спросила и с замиранием сердца коснулась мужской руки.
Не ожидала, что он ответит, всё же Соловьев был довольно закрытым парнем, когда дело касалось личного, но он меня удивил.
— Она была младше на пять лет, бегала за мной хвостиком, — выдохнул, голос был полон тоски. — Я должен был смотреть за ней, как никак, старший брат.
Его губ коснулась усмешка, уголки опустились. Я молчала, не перебивая и не сбивая его с мысли.
— Знаешь, она в детстве раздражала меня, ведь я вынужден был брать ее везде с собой. Стыдно было перед пацанами на районе. Вернуть бы это время, — с тоской пробормотал и протер ладонями лицо: — В тот день она напросилась со мной на речку, и я не смог отвязаться. Если бы я только знал…
Он не договорил, многоточие повисло в воздухе, но у меня перехватило дыхание от догадки, промелькнувшей в голове.
— Она утонула, — произнес безжизненным тоном и уставился бездумным взглядом в стену. — Такая ирония, я ведь с детства плаванием занимался, вот мама и не поверила, что я не смог ее спасти.
Воцарилась тишина.
— Что на самом деле случилось? — нарушила молчание.
Я не ожидала, что он ответит, но он прикрыл глаза и откинулся на подушку, словно возвращаясь в прошлое.
— Я сказал ей сидеть на берегу, а сам ушел купить мороженое. Она его так хотела, — процедил сквозь зубы, лицо у него выглядело уставшим. — Если бы я знал, что она ослушается и зайдет в воду… Не отходил бы ни на шаг… Ненавижу мороженое…
— А ты попытался спасти? — первое, что я произнесла, но затем прикусила язык, злясь на себя за вырвавшиеся слова.