Читать интересную книгу Огонь неугасимый - Абдурахман Абсалямов

Оживление на лице Сулеймана погасло.

— Нет, сынок, не будем пока беспокоить Матвея Яковлича, — сказал он, глубоко вздохнув.

— Что, не в настроении, что ли?

Сулейман-абзы встал и быстро заходил взад и вперед по комнате. Его черные глаза посверкивали двумя угольками, когда он круто поворачивался на своих кривых ногах, шлепая чувяками.

— Настроение!.. Чуть что, сейчас у вас, у молодых, это словечко — настроение…

Иштуган принялся успокаивать отца. Только что сидел тихо-смирно и вдруг вскочил с места. Ярость в нем так и кипит…

— Погоди-ка, отец… объясни толком. Ольга Александровна захворала, что ли?

— Захворать не беда. К больному человеку доктора можно позвать, а тут никакой доктор не поможет…

Сулейман вдруг резко остановился посреди комнаты и сильно хлопнул кулаком по ладони.

— И кто бы мог подумать… га… Зять Уразметова!.. Чем так обидеть человека, лучше бы своим автомобилем задавил его… Нет, я не я буду, если сию же минуту не отправлюсь к нему. Я ему в глаза грохну, кто он такой! Это для других он директор, а для меня… Он меня отцом называет, а коли так, — пусть соизволит выслушать отцовское слово!

Иштуган слышал уже на заводе об этой злополучной встрече, но не придал этому особого значения. Почел за стариковскую придирку. Старики в этом отношении, как дети, чуть что не по-ихнему — смотришь, уж и в обиду ударились.

— Послушай, отец, а может, это простое недоразумение?

Сулейман-абзы, воспринимавший всякую обиду, нанесенную Матвею Яковлевичу, как свою собственную, вскипел:

— Недоразумение?! Га… хорошенькое недоразумение. Говорить с человеком и не узнать его… Тысячу лет, что ли, прошло, как они не виделись?

— Что за спор? — спросила, распахивая обе половинки двери, Гульчира. Она только что вернулась с учебы и завязывала нарядно вышитый девичий передник. На смуглом лице ее сияла улыбка.

Увидев дочь, Сулейман-абзы тотчас умолк. Иштуган объяснил сестре, чем расстроен отец.

— Что ж, отец, удивляться, он ведь и к нам еще не заглядывал, — без особого огорчения, все так же сияя улыбкой, сказала Гульчира.

Но Сулейман не собирался сводить это дело к простому недоразумению.

— Мы, дочка, другая статья. Мы свои люди, придет время — сочтемся, а Матвей Яковлич…

— А за это, отец, прежде всего тебя следовало бы побранить. То все вместе-вместе, а в самый нужный момент оставил его одного.

Старый Сулейман молча с укоризной посмотрел на дочь.

— Да, будь я там!.. — сжал он кулаки.

Иштуган с Гульчирой растерянно переглянулись, увидев, как страшно изменился в лице их отец. Но Сулейман, переборов себя, опустил сжатые кулаки и сказал как только мог тише:

— Ладно, сынок, спроси, о чем хотел посоветоваться, и кончим на этом… Сейчас невестка вернется. А ты, Гульчира, иди накрой на стол.

Иштуган подождал, чтобы отец немного успокоился, и стал объяснять устройство приспособления, которое надумал. Хлопнула наружная дверь. Пробежала Нурия, и тотчас по коридору разнесся ее звонкий радостный голос:

— Марьям-апа вернулась!

Иштуган, выйдя навстречу жене, помог ей снять пальто. Стесняясь ли своего положения — она была в широкой блузе, какие носят беременные женщины, — или потому, что устала, поднимаясь по лестнице, Марьям не зашла в свою комнату, где сидел свекор, а прошла на кухню, к девушкам.

Сулейман, с большим уважением относившийся к невестке, частенько говаривал своим дочерям наполовину в шутку, наполовину всерьез:

— Смотрите вы у меня, Сулейманова кровь, знаю я вас — на камень наступите, и из того воду выжмете… Если хоть пальцем тронете невестку, даю одну из своих голов на отсечение, не ждать вам от меня добра.

Когда Марьям забеременела, Сулейман еще внимательнее, еще бережнее стал относиться к невестке.

— Га!.. И мне пора стать наконец дедушкой, отрастить бороду. Мать ваша так и померла, не увидев в своем доме внуков. Ну, уж я — то не умру… дождусь внука. Мне внук во как нужен.

Но первые два ребенка Марьям умерли, едва появившись на свет. Потому Сулейман теперь не очень шумел, но в душе мечтал, чтобы невестка народила ему мальчиков, которые ввели бы рабочую династию Уразметовых в коммунизм, мечтал, пока жив, заложить в их души необходимую «рабочую закалку».

За стол семья Уразметовых села, как всегда, в полном сборе. Перебрасываясь заводскими новостями, ели традиционную татарскую лапшу. Усерднее других отдавал должное стряпне Нурии Ильмурза. Нурия, сияя от удовольствия, то и дело подливала ему лапши в тарелку.

Сулейман, любивший обычно посидеть за столом, — это был единственный час, когда он видел всех своих детей вместе, — сегодня торопился скорее кончить с обедом. Переодевшись, он ушел.

— Пошел учить уму-разуму джизни, — сказал, посмеиваясь, Ильмурза. — Читайте молитвы, не то вернется и спать нам не даст.

Но никто не подхватил его шутки. А Нурия, когда ушли старшие, сказала Ильмурзе, собирая посуду:

— Не смей насмехаться над отцом, за собой лучше смотри, буфетчик.

Ковыряя в зубах зубочисткой, Ильмурза сказал с усмешечкой:

— Э-э, сестренка, тебя замуж не возьмут, непорядок на столе! — И пошел на кухню следом за мгновенно зардевшейся Нурией, которой пришлось вернуться за забытой на столе ложкой. — Не сердись, Нурия, — не унимался он, хоть и видел, что сестра дуется на него. — Пойдешь со мной в кино? А то, хочешь, куплю билет в кукольный театр.

Когда Ильмурзе хотелось позлить Нурию, он обязательно говорил о кукольном театре, чтобы подчеркнуть, что она еще ребенок в его глазах.

— В кукольный театр!.. В медвежий цирк с удовольствием пошла бы, только билеты купи. А то все обещаниями отделываешься!.. — И, поцеловав Марьям, наливавшую горячую воду, чтобы мыть посуду, и сказав, что справится одна, Нурия чуть не насильно увела невестку из кухни.

— Иди отдохни, Марьям-апа. Устала…

Ильмурза курил у открытой форточки.

— Нуркай, скажи, — спросил он, глядя из окна кухни и темный провал двора, — ведь ты меня не любишь?.. В этом доме никто меня не любит, верно?

В тоне, каким сказал это Ильмурза, сестра уловила необычную нотку. Быстро обернувшись, изумленная Нурия воскликнула:

— Что ты говоришь, Ильмурза? Как мы можем не любить тебя? Если когда поругаем, так это совсем не значит, что не любим…

Склонившись над тазом с горячей водой, она внимательно присматривалась к брату. Какой-то странный сегодня Ильмурза. Нет на лице обычной холодноватой насмешливой улыбки, он, кажется, даже немного задумчив и грустен нынче. С чего бы это? Неужто из-за того, что отец поругал? Но ведь ему не в новинку выслушивать выговоры отца.

— Ах, сердце мое, молодое сердце,Что ж ты убиваешься? —

запел чуть слышно Ильмурза. Резко обернулся и сказал немного растерявшейся сестре:

— Нуркай, я скоро уеду.

— Куда?

— Куда сейчас молодежь уезжает, туда и я. В деревню!

— Правда?! — переспросила Нурия. В ее больших глазах засветилось радостное удивление.

В ответ на призыв партии сотни и тысячи молодых людей уезжали в те дни в деревню. Это было так прекрасно, так романтично, но где-то там… И вот, оказывается, ее брат тоже едет в деревню. Значит, эта чудесная, но далекая романтика здесь, в их доме.

— Комсомол посылает?.. — быстро спросила обрадованная Нурия.

Закинув голову, Ильмурза расхохотался.

— Эх, Нуркай, дорогая, разве ты не знаешь, я давно уже вышел из комсомольского возраста. — Ильмурза смеялся, но Нурия заметила, что по его красивому лицу пробежала легкая тень. — Нет, сам я надумал, сестренка. По собственному желанию еду.

— Ах, Ильмурза, прошу тебя, говори серьезно… Ведь это такой замечательный шаг. А что папа говорит? Давеча он из-за этого и шумел у тебя?.. Не хочет отпускать тебя в деревню?

Нурия была восхищена решением брата. Блеск глаз, возбужденное лицо говорили: «Брат, милый брат… Я всем сердцем на твоей стороне. Не бойся… Никого не бойся. Поезжай в деревню!..».

3

Иштуган наносил на чертеж последние линии. В большой квартире Уразметовых стояла тишина. Нурия ушла в кино с Ильмурзой. Гульчира тоже унеслась куда-то. Отец еще не возвращался от зятя. Марьям сидела напротив на диване и шила детскую распашонку. Матовый абажур отбрасывал на ее белое лицо и золотистые волосы мягкий рассеянный свет. Время от времени она поднимала голову, и темно-голубые глаза ее с любовью останавливались на муже. Точно почуяв это, он тоже поднимал глаза. Их взгляды встречались, оба чуть смущенно улыбались при этом, словно влюбленные, только что признавшиеся друг другу в своем чувстве. Марьям даже слегка краснела. Шестой год живут они вместе, а ей все кажется, что еще не кончился их медовый месяц. «Всю бы жизнь так прожить», — мечтала она про себя.