еще продолжался.
«Подожди, Коля, не торопись», — сказал ему Пинчук, по поводу своих же слов о взводе, а Коля вдруг засмеялся и покачал светлой головой, и Пинчук на это ничего не ответил, только почувствовал, как ему стало очень грустно.
Поздним вечером, когда редкие звезды холодно мигали сквозь пелену облаков, Пинчук вышел из сарая. Негромко окликнув часового, прошел по тропинке к поляне, такой же темной, как и все вокруг, нащупал рукой ближнее дерево, прислонился.
Свежий ветер пахнул ему в лицо, Пинчук, прищурясь, бесцельно смотрел в темноту, вдыхал смешанные запахи запревающей листвы, стынущего после летних знойных дней дерева, уходящей на покой земли. Пинчук выспался, даже бока заболели от лежания на нарах: столько часов пролежал, никто не беспокоил его, на ужин и то не решились разбудить. А теперь сон отлетел от него и в голове копошилась какая-то смутная, неясная мысль.
Ночь стояла над землей, и где-то в этой ночи были его мать, и был меньшой брат Коля, и были тысячи других людей, причастных к жизни, к ее бедам и горестям, касавшимся их близко или отдаленно, к ее радостям, большим и маленьким, к ее надеждам и беспокойствам.
После того как Пинчук прочитал письмо из дома, он вскоре опять заснул, а потом просыпался, но лежал с закрытыми глазами, ни звуком, ни движением не выдавая, что не спит. Он вспоминал Пашу Осипова, с которым был рядом более двух лет, и думал о том, как сообщить о гибели его жене, а когда дрема вновь сковывала Пинчука, он вдруг снова обнаруживал, что перед ним сидит на нарах брат Коля и кивает своей светловолосой головой, говорит и говорит что-то, но слов его Пинчук не может разобрать.
Тихо шелестели вверху макушки деревьев, стукнул о землю сломавшийся под напором ветра сухой сучок. Пинчук пошарил рукой по нагрудному карману, ища мундштук, и ощутил что-то твердое. Он сразу вспомнил: кусочек сахару — маленькое сентиментальное воровство… Ему стало не по себе — собственный поступок показался сейчас ужасно глупым. Хорошо, что никто этого не видел, а то бы ребята житья не дали… Он подумал, что за свои двадцать два года, подчиняясь первым душевным порывам, он совершил немало разных глупостей. Его просто вело иногда на глупости. До сих пор краснеет, вспоминая прошлогодний госпиталь. Год тому назад он лежал в госпитале с осколком в бедре. Тяжелая операция, глубокий наркоз. Розовощекое лицо, будто распахнувшее темноту, которая повисла над ним. Конечно, это лицо показалось ему тогда самым прекрасным на свете. Он лежал в палате для выздоравливающих, он бродил на костылях по коридору, и чудилась ему всюду легкая походка медицинской сестрички и ее розовощекое лицо. Он страдал от невнимания, от чувств, которые переполняли его, а потом кто-то из госпитального персонала посвятил его во все тонкости ситуации, и он узнал, что с розовощекой медицинской сестрой живет как с женой пожилой толстый фельдшер, у которого в далеком тылу есть законная жена и дети.
Вообще, если говорить о любви, то ее у Пинчука не было. Были разные наваждения, что-то вроде красочных снов, которые приходили и уходили по мере того, как он взрослел, и которыми бывает полна голова любого юноши.
Одно из таких наваждений — луна, которую он раньше не замечал, когда учился в девятом классе, и рыжую Лельку из параллельного десятого «Б» тоже не замечал, и вдруг последняя школьная весна открыла ему сразу все: и луну, и рыжую Лельку.
Они шли тогда по узенькой полутемной улочке. Было пусто кругом и тихо. Старые липы нависли над тротуаром, звенела по карнизу капель, они шли и говорили о каких-то пустяках, которые сейчас невозможно вспомнить.
Тихая безлюдная улочка; освещенные теплым светом дома и зеленые брызги искр вдалеке, где проходила трамвайная линия… В те дни Леша Пинчук часто вел с собой немой разговор о том, где он окажется на будущий год, когда вот так же будет звенеть капель и будут пробуждаться от зимнего сна вековые липы, где и что с ним случится спустя двенадцать месяцев, какие оглушающие, великие события поджидают его в жизни.
Он не знал тогда, в ту минуту, что оглушающее и прекрасное событие произойдет с ним в тот же самый вечер. Как-то неожиданно возник небольшой дом с палисадником, в котором пока лишь торчали голые колючие кустики и белел кое-где спекшийся в лед снег; он услышал голос Лели, которая сказала, что они пришли, что здесь находится ее дом. Голос этот прервал размышления Пинчука, он рассеянно взглянул на девушку и в ту минуту, пожалуй, был даже рад, что они пришли, что сейчас Лелька уйдет и он останется один: ему очень хотелось побыть одному, чтобы еще побродить по тихим улочкам и помечтать о неизвестных будущих днях.
— Вот я и дома, — повторила Лелька и прислонилась к легонькой калитке палисадника, сколоченной из неоструганных реек.
— Здесь твой дом, — сказал он как будто удивленно, а на самом деле лишь для того, чтобы что-то сказать, потому что чудо, о котором он за минуту до этого даже не помышлял, уже надвигалось на него.
Куда и в какое необъяснимое мгновенье улетучилась та Лелька, которую он встречал ежедневно в школе? Сейчас ему в лицо светили широкие, таинственно преобразившиеся глаза незнакомки; брови, нос, губы, волосы — все изменилось до неузнаваемости. Леша смотрел на нее и не мог отвести глаз, и робость овладела им: да неужели это он сейчас шагал с нею рядом и говорил разный вздор? Неужели это он мог так небрежно смотреть куда-то по сторонам, когда она была рядом, мог мечтать непонятно о чем! Собственное поведение казалось ему теперь кощунственным, он подумал, он испугался, что будет жестоко наказан за свое легкомыслие, что Лелька сейчас уйдет и он останется на этой тихой улочке один.
— Ты здесь живешь? — опять переспросил он и оглянулся, чтобы запечатлеть все, что окружало ее дом.
Он поглядел на деревья по другую сторону улицы, на матово поблескивающие крыши двух больших домов, он увидел золотистый круг луны, которая, как ему показалось, улыбнулась ему очень ласково.
Они снова говорили с чем-то незначительном, но каждое ее слово звучало ему неизъяснимой мудростью, каждый ее жест поражал его своей красотой, и он опять подумал: «Да неужели это та Лелька, которую он видит ежедневно в школе?» И в голове теперь стучала лишь единственная мысль: как ему набраться храбрости, какой повод найти, чтобы не обидеть ее, чтобы она позволила ему повидаться с нею завтра или послезавтра,