- Это твоё желание? - Нарушил молчание джинн. - Хочешь ли ты призвать ведьму?
- Нет. Ты же знаешь, что нет.
Хол спросил Тоноака о птицах сразу же, как вернулся на постоялый двор. Раб задумчиво глядел на огни - так, словно понимал зачем это всё нужно.
- Мостовые люди приносят Змее в жертву мёртвую плоть, живую кровь и ветер, чтобы он дал реке скорость добраться до Океана. Они верят, что сжигая птиц высоко на шестах смогут поймать в их прах ветер.
Хол лизнул палец и поднял вверх. Огоньки на столбах тоже не колебались.
- Ветра нет. - Заключил он. - Как они собрались ловить его в прах?
- Не знаю, хозяин. Об этих людях я почти ничего не знаю.
"Но явно больше меня", - подметил про себя Хол. Если подумать, то наёмник и не пытался этого исправить. Он, как и его раб большую часть дня проводил без дела, но запертый в своей комнате. Тоноак же слонялся без дела по постоялому двору и порой разговаривал с постояльцами.
- Зачем они кормят реку трупами? - Вспомнил он глядя на тринадцать огоньков змей, что питались мертвечиной и обладали человеческими головами.
- Верят, что в Океане их ждёт новая жизнь.
- А кровь, стало быть, нужна для воскрешения. - Кивнул Хол и зевнул. Пожалуй, он слишком часто спал эти несколько недель. - Ты же из земель у подножий, верно? Видел вновь живых мостовых людей?
- Нет. - Коротко ответил раб. - Я не слышал о таком.
Разговор не шёл, и Хол отправился наверх.
- Развеселился? - Лукаво спрашивал джинн. - Развеялся? Думаешь, что всё не так уж и плохо?
И ударил в печень и сердце. Хол скривился, но продолжил идти. "Я научился не обращать на это внимания", - повторил он про себя. Одной лишь боли недостаточно, чтобы испортить ему настроение.
- Брось, Хол. Тьма - твоя доля. Вспомни тех, кто умрёт от твоей руки и забудь о светлых чувствах.
Мимо вниз по лестнице пробежала Надья с горой грязного тряпья в руках. Она торопилась сменить постели на чистые, пока постояльцы не вернулись с праздника.
- Я не собираюсь её убивать.
- Но убьёшь. - Ухмыльнулся джинн.
"Резаки при мне", - пощупал их на всякий случай Хол, - "Она не могла их тронуть". Под громкий смех чёрта Хол кинулся в свою комнату. Минуя постель без простыни он остановился у шкафа и попытался вспомнить, в каком положении оставил дверцу когда уходил. Кажется, приоткрытой - а сейчас предмет мебели был плотно закрыт.
- Любопытство сгубит её. - Шепнул джинн. - И жадность! А тебя, Хол - упрямство. Почему бы тебе не убраться из этого города? Тут ты точно станешь убийцей.
- Меня не смогли убить дракон, минотавр и рогатый жнец. - Перебил Хол. - Ты надеешься, что сможешь?
- Но змеи почти тебя достали.
- Почти. Всегда почти. Тысячи раз случались эти "почти", а я всё ещё жив и здоров, в отличие от тех, кто пытались меня убить. Сколько хозяев ты пережил, джинн? А я пережил схваток ещё больше.
- Я не пытаюсь тебя убить, Холстейн. Вспомни, что я твоё отражение, и никогда больше этого не забывай. Во мне нет зла - оно в вас, людях. Желания, что вы загадываете идут из сердца. А за ними, за добром для вас, идёт зло, как тень следует за светом. Не я убиваю - хозяева делают это сами, раскрывая свои желания, самые чистые и самые грязные всему миру.
Этой ночью Холу вновь снились сны. Он тренировался в саду с отцовым мечом, а братья показывали пальцами и смеялись. До боли он стискивал кулаки, желая отрезать этим болванам всё, что выпирает. Они были недостойны этого меча - ни старший, которого Шестак мог бы побить, доведись им сразиться, ни младшие, один из которых чурается вида крови. Все они его боялись - и потому пытались делать вид, что не воспринимают всерьёз. Сколько раз Шестак бросал вызов Боромеру, и столько же раз ему отказывали.
"Малявка". Вот и всё, что говорили ему. И смеялись хором - они никогда не оставались с ним наедине.
Небо в тот день было грузным. Шестак стащил меч у спящего отца и побежал в поле - тренироваться у старого и засохшего, перекрученного дерева. Подальше от дома и братьев, чтобы не мешали. Но они нашли его и избили впятером. Боромер затем забрал меч и отнёс отцу.
А Шестака подвесили на ветку. Он барахтался, сучил ногами, пытался вывернуться из одежды, но всё бестолку. Крики его никого не достигали, и, казалось, все забыли о Шестаке. К вечеру его так никто и не нашёл - а затем пошёл ливень.
Собрав все силы в кулак мальчик смог раскачаться и уцепиться за ветку, а затем вытащить одежду из цепких деревянных лап. Шестак успел промокнуть до нитки, да и не смог бы дойти до дома под таким проливным дождём. Он сел под деревом, дававшим какой-никакой уют.
Вспышка.
Шестак оказался в поле, потерявшийся, обожжённый и мокрый. Он то полз, то шёл в какую-то сторону, всё время сбивался и никак не мог собраться с мыслями. В конце концов он так устал, что перспектива спать в грязи и под дождём казалась заманчивой.
Но он пересилил себя. Чем дальше Шестак шёл, тем больше понимал, что находится где-то не там. На краю сознания он видел пылающее под дождём дерево, но понять где оно никак не мог. А земля под ногами не была похожа на поле, да и высокой пшеницы вокруг не было. Камни, грязь, торчащие из неё кости - он точно попал куда-то не туда.
Прямо перед ним едва различимая в темноте зияла пропасть в земле. Пещера. "Хоть какое-то укрытие", - думал Шестак тогда, и залез внутрь. Здесь и обитал тот чёрт. Шестак не знал, сколько он орал от боли и о помощи. Первая никак не уходила, застилая разум, а вторая никак не приходила, сводя с ума.
И он возненавидел. Всех, кого знал, желая растерзать их на части. Мысли о том, как на мёртвых глазах братьев застынет ужас, как их кровь и внутренности прольются на землю, как Шестак станет их пожирать и выть на звёздное небо никогда больше его не покидали.
Когда на утро его пришёл искать Боромер, сжимая отцовский меч в руках, он познал гнев своего маленького брата. Шестак отобрал оружие и по рукоять вогнал ему в грудь и прибил к стене пещеры. Сила переполняла его, никогда ещё он не чувствовал себя так хорошо. Больше возвращаться к разуму он не хотел - желал лишь жить в этой пещере и убивать своих братьев и пожирать их внутренности.
Хол всё боялся отпустить рукоять и ненароком закончить этот сон. Кровь на его губах была такой сладкой, что он почти ощущал её наяву. Блаженно разглядывая пещеру он вдруг нашёл отцовский меч. "Но что же тогда у меня в руках?", - не понял он.
А затем он проснулся и увидел перекошенное от боли и удивления лицо Надьи. И рукоять ножа-резака, вогнанную ей в грудь.
- Любопытство! Жадность! Упрямство! Хи-хи-хи!
Надья схватила его за руку и попыталась вытянуть нож из груди - тщетно. Хол держал крепко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});