— Перестань задавать дурацкие вопросы! — шепнул германцу гет. — Ими ты напоминаешь прокуратору, что он такой же раб, как мы с тобой, и жизнь его тоже оборвется на этом самом острове!
Изумленный такой новостью германец замолчал, и прокуратор, немного успокоившись, приказал:
— Всем домой! Бегом! Рабам ходить по улицам Рима запрещено, рабы обязаны только бегать!
Голос прокуратора и быстрые шаги удалились.
Прот приоткрыл мутные глаза. Он увидел вдали строгий силуэт Тарпейской скалы, пустынной и безмолвной в честь праздника. За ней виднелись торжественные макушки римских храмов. От быстрой, грязной воды Тибра веяло холодом. Сколько раз в мечтах и во сне покидал он этот проклятый Рим: и в отплывающей в родной Пергам римской триреме, и в повозке внезапно разбогатевшего и приехавшего выкупить его отца, и просто с кошельком монет, утаенных от Луция… А оказалось все так просто и страшно.
Прот пошевелился, пытаясь встать, но боль в боках и груди прижала его к земле.
Вспомнился сегодняшний вечер в доме Луция, когда его вдруг схватили двое рабов
и поволокли в эргастерий1, горящие глаза прокуратора, кричавшего потным рабам: «Бей! Бей еще!!! Поддай! А ну, бросай плети! Ногами его! Ногами!!!»
Прот застонал, заново переживая случившееся. Боль слегка поутихла. Он повернулся на бок, затем присел и обхватил голову руками.
Вот что особенно обидно было ему: знать о том, где спрятаны пятьдесят миллионов сестерциев, и не иметь никакой надежды добраться до них, услышать, зачем Луций едет в Пергам и не предупредить своего отца, мать об опасности тоже стать рабами этих проклятых римлян… Вместо богатства и спасения близких он должен был умереть на острове вместе с другими несчастными.
Прот обвел глазами брошенных на острове рабов: трое лежали ничком, один — на спине с широко раскрытыми глазами. Еще один лежал поодаль — лицо его уже тронуло тление. Вздохнув, он представил, что через день–другой так же будет лежать и он, уже ничем не отличаясь от них, как вдруг услышал невнятный шум, идущий со стороны Палатина.
Прошло несколько минут. На мосту показалась толпа нарядно одетых римлян. Впереди шел молодой патриций в козьей шкуре, наброшенной на белоснежную тогу, и жрецы–луперки. С шутками и смехом они торопились закончить по традиции праздник Луперкалий у храма Фавна — родственника бога Пана, виновника сегодняшнего торжества.
Не в силах глядеть на веселящихся рядом с мертвецами людей, Прот невольно закрыл глаза и мечтательно подумал: а что, если бы в роще, посвященной теперь Пану, не оказалось в давние времена потайной пещеры и тенистой смоковницы? Тогда волчице негде было бы вскармливать Ромула и Рема, латиняне построили б свой город в менее богатом и удачливом месте, и, глядишь, не стали бы такими могучими и всесильными! Отец не продал бы его тогда за долги римскому ростовщику, тот не перепродал бы его отцу Луция, и был бы сейчас Прот вольным человеком, имел жену и шептал ей самые нежные слова…
Хохот римлян и луперков, приблизившихся к храму Фавна, оборвал мысли Прота.
— Веселятся… — послышался неожиданно рядом свистящий голос.
Прот, вздрогнув, повернул голову. Лежавший ничком в двух шагах от него раб оказался живым.
— Помоги мне… — прошептал он, делая попытку повернуться на бок.
Прот подполз к нему и увидел, что ноги раба покрыты пятнами свежей крови.
— Потерпи! — сказал он, зубами разрывая на полоски свою тунику. Приподнял окровавленную полу и отшатнулся. Вместо ног перед его глазами возникло месиво из белых костей, мяса и жил.
— Кто тебя так? — с трудом выговорил Прот, борясь с подступившей к горлу тошнотой.
— Кто? — через силу усмехнулся раб и показал подбородком на толпу римлян. — Они… Мы умираем, а они веселятся… У них это в порядке вещей…
— За что? — не зная, как наложить повязки и опуская полу, спросил Прот.
— А тебя? — вопросом на вопрос ответил раб.
— Я случайно узнал государственную тайну! — вздохнул Прот. — Они собираются превратить в свою провинцию Пергам, убить царя. Это моя родина… — пояснил он, умалчивая о пятидесяти миллионах.
— Кровососы… Мало им Македонии и моей Греции, мало Карфагена, Испании… Сардинии… Теперь решили прибрать к рукам и Малую Азию?..
— Туда едет мой господин! — объяснил Прот, слегка удивленный такой образованностью раба. — Он должен убить царя Аттала.
— Тогда тебе надо предупредить своего базилевса, опередить хозяина…
— Как?
— Надо бежать…
— Отсюда?!
— Бежать можно отовсюду… Даже из Мамертинской тюрьмы или вон — с Тарпейской скалы! Была бы только цель…
— Но они не оставили на мне живого места! Я не могу даже встать! — пожаловался Прот. — Нет… Я не смогу!
— Цель! — упрямо повторил раб. — Ясная, нужная, которая не позволит тебе умереть спокойно… Она подарит тебе крылья, возвратит силы…
— Да ты философ, как я погляжу! — пробормотал Прот, думая, что сокровища Тита могли бы стать для него такой крылатой целью. Да только разве теперь доберешься до них?
— Да, — услышал он слабый вздох. — Когда–то я был философом… Мечтал сделать всех людей счастливыми, ответив им на главный вопрос смысла человеческой жизни. Увы! На него нет ответа… Потом я невольно стал воином. Та же цель поставила меня на высокую стену родного города, вложила в мои руки лук и меч… Увы, это тоже не помогло ни мне, ни городу… Я стал рабом. И цель моя стала рабской – выжить… «Даже домика не нажил он, куда бы раб принести бы мог известье о конце хозяина»… — шепотом докончил философ, и Прот встревоженно склонился над ним:
— Ты бредишь?
— Нет… Это стихи… Я переписывал их сегодня утром со стены по приказу госпожи…
Философ изучающе посмотрел на Прота:
— Ты спросил, за что они меня так. Хорошо, скажу… Не так давно у меня вновь появилась цель. Я и еще семь моих товарищей решили воспользоваться сегодняшним праздником и — бежать!
— Из Рима?!
— Опять ты за свое… Я ведь уже объяснял тебе, что бежать можно отовсюду.
— Но куда? Как?!
— Хорошо, отвечу… В полночь мы уговорились встретиться у стены Сервилия Туллия между Виминальскими и Эсквилинскими воротами. Я договорился с одним владельцем парусника…
— С римлянином?!
— С вольноотпущенником… Он отвезет нас в Сицилию. Там — свобода. Там Евн образовал целое царство из бывших рабов! Но владелец парусника затребовал с нас большую сумму. И тогда мы договорились обворовать своих господ. Хотя… я считаю, что мы взяли лишь то, что заработали…
— И сколько же ты взял? Неужели столько, сколько заработал?! — не поверил Прот.