Читать интересную книгу Рассказы - Константин Мелихан

Я говорю:

– Да. У меня жены нет.

Она говорит:

– А чулок-то тогда для чего?!

Я говорю:

– Грязь на ноге прикрыть.

Она говорит:

– Так вы что, испачкались?

Я говорю:

– Нет, завтра только.

Она говорит:

– Вот завтра и придёте.

Я говорю:

– Да завтра я вам его уже назад верну.

Она говорит:

– Вы что, придурок?

Я говорю:

– Нет, я ушибленный. Я ногу ушиб.

Она говорит:

– Вот и хромай отсюда! Пока вторая нога цела.

Прихожу к соседке.

– У вас, – говою, – чулки есть?

Она говорит:

– А что разве не видно?

Я говорю:

– А вы мне поносить не дадите?

Она говорит:

– Может быть – подержать? И вместе со мной?

Я говорю:

– Вы меня не так поняли. Мне лично ничего не надо. Это моему здоровью требуется. Врач велел. У меня жены нет. Я больной.

Она говорит:

– Правда?! Почему ж вы из всех женщин именно меня выбрали?

– Да я, – говорю, – неразборчивый. И потом мне одна уже сегодня отказала. Продавщица.

Только она сняла чулок – муж входит…

Теперь мне нужны колготки. На обе ноги.

Пасквили

Что в стране делается! Памфлет.

Что в стране делается!

Семилетний пассажир автобуса, угрожая пеналом, потребовал у водительницы изменить маршрут и отвезти его в деревню к бабушке.

Житель Урюпинска во время просмотра в местном кинотеатре американского фильма залез за экран и попросил политического убежища.

Работники мясокомбината в знак протеста против ревизии объявили трехминутную голодовку. Один не выдержал и скончался.

Вся страна теперь с утра до вечера занимается капитализмом.

Старушки продают книжку «Тайны секса». Хотя непонятно, какие у секса могут быть тайны, если такие книжки продаются на каждом углу.

Дети бросаются на автомобили: «Стекла помыть?». В одной руке наш дезодорант, в другой импортный газовый баллончик, которые по эффекту ничем не отличаются. Ну, как тут отказать ребёнку да ещё с газовым баллончиком! «Ладно, пачкай!».

Что в стране делается! Все куда-то пишут, что-то требуют!

Рабочие требуют, чтобы им платили инвалютными рублями, а не инвалидными. Школьники требуют избирать учителей из числа школьников. Владельцы кооперативных туалетов требуют понизить цены на продукты питания.

Проститутки требуют ввести им пенсии по старости с двадцати пяти лет и открыть свой орган печати, который так и будет называться – «Открытый орган». Что ж они там будут публиковать? «Людмила Стоеросова передовик. Многостаночница. её прокатный стан – всегда в исправности».

Ничего не требуют только пенсионеры. Только пенсионеры у нас счастливые. Потому что наработались до безработицы, навоевались до путча, оделись, наелись и напились до свободных цен и нагулялись до СПИДа. Кстати, говорят, что СПИД родился в нашей стране, потому что у нас все делается через одно место. И здесь уже пора коснуться ценных бумаг. Я имею в виду туалетную.

Вы заметили? – туалетной бумаги становится все меньше, а денег все больше. Может, деньги на ней и печатают? Тогда уж лучше печатать деньги отрывные в рулонах, а туалетную бумагу выпускать многоразовую.

А то у нас все одноразовое: и мосты, и лифты, и табуретки. Многоразовые у нас только презервативы. А шприцы – многозаразовые. А обувь – вообще! Такое ощущение, что нашу обувь выпускает не легкая промышленность. А тяжелая.

Недалеко от обуви и наше нижнее белье. Ниже не бывает. А потом удивляемся, почему наша женщина раздевается быстрей француженки! Да потому что ей стыдно показаться в этом перед мужем, не говоря уже о товарищах по работе.

Вот государство! Все государства иностранные, а наше – странное.

Взять эти острова японские. Отдавать или не отдавать Японии японские острова? Ну, ребята, как говорил наш шкипер, ну, отдайте японцам остров Сицилию. Тем более, что он – итальянский.

Потом – этот бесконечный телесериал под названием «Конституционный суд». Выходит к микрофону молодая коммунистка, кстати, с прекрасной конституцией, и говорит: «Это – не я. Это – Берия». Хорошо ещё – они Ленина в суд не привезли.

А то ведь у нас как: сперва расстреливают, а потом судят.

У нас страна крайностей. То на всех стенах матом писали, теперь по-нерусски шпарят.

Вместо «Пирожковая» – «Пиццерия».

Вместо пивного ларька – «Бистро».

Вместо магазина «Товары» – «Шоп».

Вместо «Хозтовары» – «Секс-шоп».

Но, конечно, кое-что наше осталось. Стою около магазина – у слова «Шоп» буквы «п» не хватает. Какой-то приезжий у всех спрашивает:

– Это «шо»? Украинский магазин? Или шо? Или где я?

Ему говорят:

– В «Шопе».

Он на цены взглянул и говорит:

– Шоп вы сдохли!

Теперь вот новое счастье на нашу голову свалилось. Ваучер называется.

Только у нас может быть такой аукцион:

– Десять тысяч рублей! Кто меньше?

– Семь тысяч!

– Семь тысяч – раз! Семь тысяч – два!

– Пять тысяч!

Иду мимо метро, стоят два мужика. У одного на груди – табличка: «Куплю ваучер». У другого – «Продам ваучер».

В конце дня иду обратно, они все стоят. Только табличками поменялись.

В другом месте читаю объявление: «Пропал ваучер, сука. Нашедшему – хорошее вознаграждение».

В нашей стране что ни делается, все к худшему.

Сейчас всех волнует только один вопрос: что будет дальше? Не волнуйтесь: дальше будет лучше, потому что хуже некуда!

И я там был Непутевые заметки о Дании

Большое видится на расстоянье…

С. Есенин

Я люблю ругать своё правительство и свой народ, но не люблю, когда это делает иностранец.

Приписывается А. Пушкину

Самая дешевая гордость – гордость национальная.

А. Шопенгауэр

Прелесть каждого путешествия – в возвращении.

Ф. Нансен

Что я знал о Дании перед поездкой?

Знал, что есть такая страна.

Уже – хорошо.

Что находится она недалеко от Ленинграда.

И что похожа на Ленинград: тоже на севере, тоже 5 миллионов и тоже много каналов.

Туманная такая страна.

Капли датского короля зачем-то вспомнил. Когда я был маленьким, я думал, что это – капли, которые падают с короля.

Ещё что-то такое из тумана выплыло: Снежная Королева, Дюймовочка, Русалочка…

Это – детский датский писатель Андерсен, любимый писатель Хрущева и Фурцевой, потому что рассказывал сказки.

Художник Херлуф Бидструп, любимый художник Хрущева и Фурцевой, потому что обличал буржуазный строй.

Шахматист Бент Ларсен, любимый шахматист Хрущева и Фурцевой, потому что проигрывал советским шахматистам.

Философ Серен Кьеркьегор, нелюбимый философ Хрущева и Фурцевой, потому что слишком хорошо отзывался о боге.

Ну, и Владимир Иванович Даль, создатель толкового словаря ЖИВАГО ВЕЛИКОРУСКАГО ЯЗЫКА. Правда, Даль был датчанином лишь наполовину, а точней, полудатчанином-полунемцем-полуфранцузом. Здесь не могу сказать ничего плохого о Хрущеве и Фурцевой, потому что не знаю, приходилось ли им заглядывать в этот словарь.

О том, что я еду в Данию, мне сообщили за 3 дня до отъезда. Я понял, что пришло время начинать учиться английскому языку, и позвонил по телефону своёму знакомому профессору:

– Можно ли изучить английский за три дня?

– Можно, – сказал профессор. – Но для этого надо сначала изучить греческий, латинский, итальянский, испанский, португальский, немецкий и французский.

Поскольку времени у меня было мало, я успел выучить только одну фразу: «Я говорю по-английски». Да и то – по-русски.

Что касается других языков, то я довольно свободно говорил по-французски. Хоть и не понимал, что говорю.

Вообще, изучение языков мне давалось всегда легко, особенно на ранней стадии, благодаря некоторым закономерностям, которые я заметил в произношении. Я заметил, что каждый язык что-то напомиает:

Английский – жевательную резинку.

Испанский – дуэль на рапирах.

Французский – полоскание горла. И носа.

Немецкий – марширующих солдат.

Польский – жарющуюся картошку.

Арабский – кашель.

Китайский – мяуканье.

Японский – сюсюканье с ребёнком.

А русский – не напоминает ничего. Свой язык – как воздух: не замечаешь, какой он, потому что только им и дышишь.

В Дании с вами говорят на том языке, на каком вам удобней. Каждый датчанин знает несколько языков: английский, немецкий, датский и остальные скандинавские – обязательно. Некоторые знают французский. Плюс для разнообразия – итальянский или испанский. Ну, и для развлечения – какой-нибудь экзотический: например, русский.

– Вы говорите по-немецки? – спрашивают они меня по-немецки.

– Чего? – отвечаю я.

– По-немецки говорите? – спрашивают они по-английски.

– Ась?

– По-немецки могешь? – спрашивают они уже по-русски.

– А, по-немецки! – восклицаю я на ломаном русском. – Я, я! Я учил немецкий в школе номер пятьсот пятнадцать и могу говорить по-немецки с любым, кто учил его в той же школе.