должны были подарить им магию и исцеление от ран — и стать знаком дружбы и уважения, ведь часть южного войска должна была после короткой передышки двинуться вместе к берегу вместе с восходным.
— Идем, акрай, — потянул ее за край платья мальчишка-близкий, и Шербера, опустив голову и стараясь не обращать внимания на слова и как будто случайные прикосновения, которыми ее награждали эти большие могучие воины, пошла за ним. Мальчишка так ловко пробирался сквозь толпу, что ей оставалось только позавидовать. Самой же Шербере пришлось буквально пробивать себе путь локтями.
Она вошла в палатку фрейле, и сухощавый старый близкий, тот же, что и раньше, отдернул перед ней занавесь. Шербера сделала два шага вперед и упала на колени, увидев, что в комнате фрейле не один.
Их было двое таких, с чужими треугольными лицами и повадками нездешних среди нездешних. Два фрейле, и голос второго, когда он заговорил, звучал насмешливо.
— Ты, похоже, и в этот раз обставил меня, Тэррик. Не успел потерять акрай с глазами цвета песка, а уже выбрал акрай с волосами цвета пламени.
Шербера почувствовала шаги, а потом ее взяли за волосы и откинули ее голову назад. Незнакомое лицо было одновременно знакомым — и этого фрейле она видела в городе, который покинула так много времени назад — и чужак ухмыльнулся, наверняка заметив и ее припухшие губы, и чуть заметное свечение золота в глазах.
— Ты связался с ней? — Он не отпустил ее волосы, когда обернулся, и Шербера чуть приподнялась, когда стало больно.
— Еще нет.
— Отдашь ее мне? Я готов меняться. В моем войске есть те, кто готов сражаться под знаменами восхода.
Сердце Шерберы замерло.
— Я не отдам того, кто уже с ней связался, — сказал господин Тэррик, отпивая вино и не глядя на нее, словно ее здесь и не было. — Но твои воины всегда могут сразиться за нее в честном бою, если пожелают поднять меч против кароса каросе.
Чужой фрейле, наконец, отпустил волосы Шерберы, и выпрямился, смеясь.
— А ты ловок. Безумцев в моем войске нет, но если ты сам до сих пор не связан с ней, она будет присутствовать на отборе.
— Я и не говорил, что будет иначе, — сказал господин Тэррик. — Чербер, поднимись и присоединись к нам.
Она послушно поднялась и подошла к его ложу. Темные, как потухшие угли костра, глаза господина Тэррика тоже заметили золотистые крапинки магии на ее коже, остановились на шее, закрытой сегодня скромной одеждой — в дни, когда в войско приходили мужчины, акрай не должна была показывать свою женственность. Ей показалось, она заметила одобрительный кивок.
Отбор.
Все знали, что случается на межвойсковых отборах, и все знали, что иногда только вмешательство ведущих войско останавливает кровопролитие. Когда Шербера сегодня заглянула в палатку акраяр, они были почти в панике. Некоторые еще не успели связаться, другие связались, но их воины изъявили желание уйти с южным войском: в знак дружбы войска обменивались людьми. Волета плакала, обнимая Илбиру, и в потоке рыданий Шербере не сразу удалось разобрать, в чем дело.
— Мои господа уйдут с южанами к городам, — сказала Илбира, и сердце Шерб упало, когда она поняла смысл этих слов. — Мы прощаемся навсегда. Я никогда больше не увижу вас.
Они провели вместе всю жизнь, а теперь их пути расходятся, как расходится путь воды, когда ручей натыкается на камень. Илбира была ей почти старшей сестрой, а теперь она уходит и уносит с собой ту жизнь, которая у них когда-то была, забирает с собой ту часть прошлого, которую они потеряли.
Шербера опустилась на шухир, чувствуя, как к груди становится тяжело, и Илбира села рядом с ней и прижала ее огненноволосую голову к своей груди.
— Будь благоразумна, Шербера. Я не знаю Номариама и фрейле, но я говорила с Фиром. — Шербера подняла голову и удивленно посмотрела на нее. — Он хороший человек. Он готов был убить Сайама и остальных, когда увидел, как они с тобой обращаются. Я едва удержала его, и он не убил меня за мою дерзость, когда я схватила его за руки.
Илбира выдержала ее взгляд.
— Я верю, что его послала тебе Инифри. Не отказывайся от милости богини, Шербера. Служи верно своим господам. И будь осторожна на отборе.
— Отбор, — сказал чужой фрейле, и Шербере вдруг стало холодно оттого, как созвучно было это слово ее мыслям. — Пора начинать, Тэррик. Мои воины хотят насладиться праздником сегодня, но сначала они захотят насладиться женщинами, которых выберут для себя. А ты расскажешь мне о пленнике, кишки которого я видел сегодня разбросанными по пустыне. Что сказала эта собака перед смертью?
Господин Тэррик приказал Шербере дождаться Фира и остальных в палатке. Она слышала голоса, и их вокруг становилось все больше, и среди говоривших было так много обладателей грубого южного выговора, что совсем скоро шепот восходного войска потерялся за ним.
Их так много. Южан. Мужчин, и хоть далеко не каждый из них был славным, а значит, мог претендовать на акрай, Шербера понимала, что желающих завладеть собственным магическим сосудом окажется предостаточно.
В палатку вошел Прэйир, и мысли ее оборвались, а сердце упало вниз. Темные, как воды Океана, глаза Прэйира остановились на ее лице, и почти тут же усмешка искривила его губы.
— Как же ты будешь связываться со мной, акрай, если даже мое присутствие пугает тебя до смерти?
Он стоял перед ней: огромный мужчина с ладонями, каждая из которых могла легко обхватить ее шею и сломать ее, мускулистый, могучий воин, заставляющий врагов трепетать одним своим взглядом… и не понимал, что не его она страшится больше всего, не боли, которую он причинит, когда овладеет ею, нет.
Она страшилась выдать себя.
Если Прэйир поймет, что она, акрай, посмела полюбить его, он откажется связываться с ней и разорвет клятву. Кому нужна помешавшаяся от чувств девка, вешающаяся на шею и заливающаяся слезами от сердечных мук?
Прэйир был воином, убивающим во славу Инифри. Шербера была сосудом магии, служащим Инифри, и если завтра один из ее спутников погибнет, ее сердце не должно умереть вместе с ним, а должно жить дальше, чтобы она могла делать то, ради чего носит на руке метку богини.
Если он свяжется с ней и погибнет, ее сердце умрет.
Прэйир не должен был узнать.
Никто не должен был узнать.
— Ты не пугаешь меня, Прэйир, — она все-таки выговорила его имя, и это было как если бы она выжгла его на своем сердце каленым железом, оставив метку. — Меня