Читать интересную книгу Подари себе рай (Действо 1) - Олесь Бенюх

В ту же пятницу Крыся давала концерт в Летнем театре в Ogrodzie Saskim. Было открытие сезона, как всегда ее выступления шли при полном аншлаге. "Ах, наша Варшава - второй Париж!" - стоя за кулисами и наблюдая за "очаровательной примадонной всеевропейского калибра", Юзеф вспомнил эти слова дирижера Ставиньского. "Да, сердце Польши, красавица, как прекрасны твои бульвары и парки, твои памятники и костелы! А эти прелестные пани и паненки, эти блестящие ожерелья и кольца, эти восхитительные наряды и прически!" Он подумал о богатых магазинах, где вся эта роскошь в изобилии ювелирных, меховых, антикварных. Стоп, стоп - мысль его зацепилась за какое-то воспоминание. Лавки, пассажи, магазины... Вот оно, ну как же, конечно, этот антикварный магазин в Иерусалимских аллеях; его владелец Зденек Богуславский (клички "Нерон", "Душка" и "Винт"), один из единичных агентов, доставшихся ЧК от империи, недавно перевербован и стал двойником. Он доносил, что ожидает связника из центра. Не к нему ли пожалуют дипкурьеры?

И в субботу был разработан план операции "Дебют". Решающая роль в ней отводилась "Рыси", которую должен был вывести на русских Богуславский, представив ее как ярую почитательницу красной России. Это будет выглядеть так естественно, так подкупающе - известная, с европейским именем певица тайно симпатизирует власти рабочих и крестьян, восхищается отважным, гигантским экспериментом гигантской страны. Как тысячи и тысячи видных, известных, знаменитых ученых, артистов, художников, писателей, поэтов Старого и Нового света. Только бы вышли эти дипы на Зденека, именно на него, а не на кого другого. Конечно, их возьмут под наблюдение уже в поезде - как только поезд прибудет в Столбцы, и будут пасти все время их пребывания в Польше. И, похоже, осечки быть не должно. В объективке на Сергея, которую готовил польский агент в центральном аппарате НКВД, бесстрастно отмечалось: "Холост. Сильные стороны: умен; хитер; склонен к принятию неординарных решений. Слабые стороны: идеологический фанатик; легко идет на сближение с женщинами".

Впервые в жизни Сергей путешествовал в международном вагоне. Они с напарником занимали два смежных купе, поскольку они соединялись общим туалетом и душем. Разместив мешки с диппочтой в отсеке для багажа, Сергей с удовольствием плюхнулся на бархатный диван.

- Блеск! - воскликнул он, обводя взглядом надраенные до блеска медные ручки и полки, тяжелые бархатные портьеры в тон дивану и креслам, отделку стен и двери из красного дерева. - Вот так будет путешествовать лет через десять каждый гражданин Советского Союза!

- Совершенно излишняя роскошь! - отозвался из своего купе Игнат Савельич.

- А как же слова Ильича о нужниках из золота?

- Пока, я думаю - в обозримом будущем золото нам будет нужно совсем для других целей.

- Каких же? - Сергей прекрасно понимал, что может ему ответить напарник, но у него было отличное расположение духа и ему хотелось чуточку подурачиться.

- Строительство заводов, электростанций, армии, - Игнат Савельич ответил спокойно, заглянул в купе Сергея, долго смотрел на него. Уловил его настроение и рассмеялся.

- В таких вагонах я до революции исколесил всю Европу, - сказал он. Удобно, приятно. Не скажу, что всякий разз, но частенько я вспоминал о голодном русском мужике. И мне становилось не по себе. И я проклинал всяческую роскошь и всех, кто в ней купался за счет этого самого мужика.

В Столбцах поезд стоял довольно долго. Когда тщательнейшая проверка паспортов была наконец завершена, Сергей встал с дивана, сладко, с хрустом потянулся, сказал:

- Пойти в вокзальный буфет заглянуть, что ли? А то мы и чай пьем, и перекусываем в этих клетушках как бирюки-хуторяне.

- Думать не моги! - отрезал Игнат Савельич. Ты что - забыл инструкцию? Выход куда бы то ни было только вдвоем. А куда мы с тобой можем выйти, когда диппочта при нас?

Сергей резко сел, стал смотреть в окно. По платформе прогуливались нарядные пары, мимо окна проплывали причудливые прически и кокетливые шляпки дам, котелки и рогатывки кавалеров. Приглушенно доносились смех, воркующий говор, отдельные фразы. "Ничего, дядька Игнат, - думал добродушно Сергей, - погоди, приедем в Варшаву, там тебе расскажут, что на всякую инструкцию бывает своя особая конструкция". Рифмовка эта получилась непроизвольно и также непроизвольно он ей улыбнулся. Игнат же Савельич истолковал ее по своему:

- Молодец, дисциплина превыше всякой прихоти.

В Варшаву поезд пребывал утром. На Восточном вокзале их встретил работник консульской службы. Хмурый, усталый, он непрестанно оглядывался по сторонам, веки левого глаза вздрагивали. Его нервозность передалась Игнату Савельичу, он тоже стал бросать вокруг себя косые взгляды, изредка тяжко вздыхать, с силой выдыхая через ноздри. Когда погрузили мешки в полпредовскую "испано-сюизу" и отъехали от вокзала, Сергей с осторожной улыбкой спросил:

- Как обстановочка в Ржечи Посполитой?

- Как всегда, - был мрачный ответ. - Вчера опять обстреляли здание полпредства. А завхоза, который с двумя дежурными комендантами выехал на рынок за продуктами, оэнеровцы так изволтузили, что пришлось его госпитализировать.

Все остальное время ехали молча. Лишь когда въехали за ворота, консульский сотрудник глазами показал на два авто, оставшиеся за оградой, заметил:

- Наш постоянный почетный эскорт. Дефензива не дремлет.

Игнату Савельичу и Сергею отвели маленькую комнатку на втором этаже. Сдав диппочту, они собрались было позавтракать (у них оставались еще, как радостно объявил дядька Игнат, добровольный провиантмейстер, "московские харчишки: буханка ржаного, шмоток сала, две каспийские селедочки и аж три цибули"), как дежурный сообщил, что их вызывает на ковер "сам". "Сам" оказался радушным, интеллигентным, гостеприимным. Сразу предложил побеседовать "за английским завтраком".

- Ничего особенного, - тихо сообщил он, проходя в комнату за обширным кабинетом и усаживая гостей за стол, который уже был накрыт на три персоны. - Овсяная каша, яичница с беконом, тосты с медом и повидлом, кофе.

Разговор вели полпред и Игнат Савельич. Из него Сергей с удивлением узнал, что "сам" активничал в "эксах" вместе с Кобой в Тифлисе; что потом он и дядька Игнат принимали участие в Лондонском съезде; что в Гражданскую вместе воевали против Колчака, попали в плен, были приговорены военно-полевым судом к расстрелу и за час до казни бежали.

Полпред жадно расспрашивал о московских новостях, обрисовал обстановку в Польше.

- У нас здесь много друзей, - говорил он тихим голосом, близоруко щурясь и покашливая. - Увы, у власти не они, а те, кто лютой ненавистью ненавидит не только все советское, но и вообще все русское. С тоской вспоминают начало семнадцатого века и свои три похода на Московию, "царя" Гришку Отрепьева и "царицу" Марину Мнишек.

- Еще небось злорадствуют, что совсем недавно, в двадцатом отменно высекли красного маршала Тухачевского. А ведь дошел почти до Варшавы! воскликнул в сердцах Игнат Савельич.

- Бездарно профуканная кампания, - тихо согласился полпред. И без всякого перехода, без паузы даже продолжал: - Как в литературе знамя поляков - Мицкевич и Сенкевич, а в музыке - Шопен, так в политике Пилсудский. Вопреки интересам Польши идет сближение с Германией. Нынешняя "санация" - не что иное, как фашизм славянского пошиба. Убийство моего предшественника, Петра Войкова, правительство и пресса расценили не как злодейское преступление, а как героический подвиг. Работать нам здесь предельно трудно.

Он помолчал, посмотрел на Сергея, добавил: - И весьма опасно. Впрочем... впрочем волков бояться - в лес не ходить...

"Толковый, знающий мужик, - Сергей молча пил кофе, слушал разговор как прилежный студент - диалог двух многоопытных профессоров. - И гостеприимный. А то дядька Игнат обрадовал - сало, цибули. Только вот увалень и тихоня наш полпред. Бережет себя чересчур, что ли?"

- Такой вроде бы тихий, такой спокойный, медлительный, - сказал Игнат Савельич о полпреде, когда они с Сергеем вернулись после завтрака в свою комнатку. - А я мало встречал бойцов такой отваги. Самоотверженный! В бою быстрый, как сабля, и взрывной.

Было начало двенадцатого. Игнат Савельич отправился в душевую а Сергей, сославшись на головную боль ("Мигрень, сынок, это барская болезнь!"), прилег на койку. Встреча с "Нероном" должна была состояться в четырнадцать ноль-ноль и он, едва прикоснувшись к реальной обстановке и почувствовав всю ее истинную серьезность, почел за благо слегка расслабиться. Подложив руку под голову, он закрыл глаза и вдруг увидел откуда-то сверху здание полпредства, и улицы вокруг него, и скверы, и дворцы, и костелы. Они медленно кружились, кружились. И он понял: это вращается земля и он наблюдает за ней из поднебесья. Почувствовав чье-то прикосновение к щеке, прикосновение сладостно-нежное и вместе с тем будоражаще-земное, Сергей осторожно повернулся и... Элис, это была Элис в прозрачном, сиреневом, газовом платье, с пышным венком полевых цветов на голове. Темно-синие, ярко-желтые, бледно-розовые, цветы издавали терпкий дурманящий аромат. Элис, сидевшая на золотистом облачке, подплыла к нему вплотную и он обнял ее и поцеловал долгим радостным поцелуем. И тут почувствовал, что Элис выскальзывает из его рук и он медленно падает как парашютист, у которого не раскрылся парашют. "Слабенькое облачко, - успел подумать он. - Двоих не выдержало". Раскрыл глаза - в окошко легонько постукивали ветви липы. Среди ярко-зеленых листочков вырисовывалась головка серенькой птички. Заглядывая в комнату, она склонила ее слегка набок, довольно пушистый хохолок на ней вздрагивал.