Читать интересную книгу Ганнибал. Роман о Карфагене - Гисперт Хаафс

Гимилькон, представлявший партию «молодых», в короткой речи особо подчеркнул, что если бы Народное собрание наказало Совету выделить ему подкрепление, война бы успешно закончилась.

Антигон от неожиданности даже тихо свистнул. Первый ход оказался довольно удачным — на собравшихся здесь людей повлиять было гораздо проще, чем на членов Совета.

На помост широкими шагами взошел Гамилькар, и над площадью раскатисто зазвучал его мощный голос:

— Я не хочу вас долго задерживать и потому сразу объясню суть дела. У нас принято незадачливых стратегов казнить, а победоносных отзывать в Карт-Хадашт.

В ответ послышались смех и какие-то невнятные выкрики. Внезапно рядом с Гамилькаром оказался Ганнон, и даже на таком расстоянии Антигон увидел, как у него, будто студень, трясутся жирные щеки.

— Год оказался очень удачным для нас, — невозмутимо продолжал Гамилькар, и в его голосе отчетливо прозвучали горделивые нотки, — Надеюсь, в будущем году я сумею убедить вас послать на Сицилию как можно больше воинов и военного снаряжения. Но не следует забывать также и о Ганноне Великом, которому, правда, с большими издержками удалось все-таки усмирить Ливию, Мы оба одержали много побед во славу наших богов и нашего города, и мне кажется безумной сама мысль о назначении новых стратегов в Сицилию и Ливию.

Когда смолк восторженный гул, Ганнон вскинул правую руку и срывающимся в хрип, но тем не менее довольно звучным голосом прокричал:

— Я благодарю Молнию за добрые слова. Подобно вам я также горжусь его победами. Он вновь доказал, что с малыми силами можно также достичь великих целей. И поэтому я прошу собрание ничего не менять до окончания войны. Полагаю, Гамилькар и дальше сможет обойтись без подкреплений, как, впрочем, и я. И да избавят нас боги от самых тяжких испытаний!

Радостный клич, нарастая подобно грозовым раскатам, прокатился над площадью и примыкавшим к ней шести улочкам, которые также были заполнены народом.

Ганнон запахнул длинный черный плащ и даже положил руку на плечо Гамилькару.

— Так пусть же мое предложение рассмотрит Совет. Уверен, что он, как обычно, проявит мудрость. Мы же пока отпразднуем окончание года.

Он со звонким хлопком сдвинул ладони, и на заранее расставленных вокруг площади накрытых пунцовыми скатертями столах быстро появились красные, украшенные черными узорами глиняные грелки с похожими на диски кругами сыра, щедро присыпанными анисом сдобными румяными хлебами, разрезанными на ломти и дольки арбузами и лимонами, маринованными угрями и сочащимися жиром огромными кусками мяса. Ганнон распорядился зажарить для торжественного угощения простого люда несколько быков. Не забыл он и об амфорах с вином.

Теперь собравшихся на площади ничего больше не интересовало. Антигон взглянул на помост. Гамилькара там уже не было. Стратег, как никто другой, умел признавать поражение и уходить вовремя.

Ни на одно из своих писем Изиде Антигон так и не получил ответа. Когда же он нашел время и собрался было навестить ее, началась война между двумя эллинистическими государствами — Египтом и Сирией. Место правившего почти сорок лет Египтом и почти полностью разорившего страну Птолемея Филадельфа занял Птолемей Евергет, на сестре которого был женат также скончавшийся представитель династии Селевкидов Антиох II. Когда его преемник Селевк Каллиник лишил всех прав на престол Беренику и ее маленького сына, она обратилась за помощью к брату. В ответ островные эллинистические государства — союзники Селевкидов — на несколько месяцев отрезали Александрию от внешнего мира.

Летом Антигон получил послание из Лилибея, куда вместе с детьми и слугами переехала Кшукти. В нем говорилось следующее: «Хвала шкуре ламы, наш добрый друг Антигон. Тебе шлют привет Кшукти, Саламбо, Сапанибал и их братья Ганнибал и Гадзрубал».

Минул еще один год, и Антигон наконец смог выбраться в Александрию.

Деревянный домик на песчаном берегу, видимо, снесли. Во всяком случае, Антигон так и не сумел найти его и после долгих блужданий по плохо вымощенным улицам Канопоса был вынужден обратиться с вопросом к одному из рывшихся в куче мусора нищих. Так он оказался в одном из самых заброшенных кварталов, где обычно жили забытые певцы, танцоры, музыканты и фокусники и где в почти пустой комнате под самой крышей поселилась Изида.

Лицо ее сохранило прежнюю красоту, но голос звучал так, словно звуки вырывались из горла сквозь кучу раскаленных углей.

— О чем мне тебе писать? Видишь, как я живу? — Она всхлипнула и ткнула пальцем в покосившийся деревянный топчан.

— Но я бы мог послать тебе денег, — тихо сказал Антигон, чувствуя, что внутри возникает ледяной шар, а кончики пальцев начинают неметь, — И я бы тут же приехал… Пусть даже в разгар войны.

Она молча пожала плечами с таким видом, будто каждое движение причиняло ей страшную боль.

— Чем здесь так пахнет? — брезгливо скривил рот Антигон.

— Флейта и лира, — сокрушенно произнесла она, закрыв глаза. — Я продала их, когда думала, что смогу вылечиться. На, смотри…

Она рывком сбросила заплатанную накидку, и Антигон непроизвольно поднес ко рту руку, чувствуя почти неудержимый позыв к рвоте. Лаская когда-то стройное крепкое тело Изиды, он совершенно не обращал внимания на маленькие узелки, превратившиеся теперь в омерзительные бугристые наросты и гнойники. Грек скрипнул зубами и отвернулся.

— У меня даже слез больше не осталось. — Изида тяжело разлепила веки, как-то странно посмотрела на него и хрипло выдохнула: — Пойдем!

По скрипучей лестнице они спустились этажом ниже. Старуха в ветхом клетчатом плаще без всякого интереса взглянула на них и вновь склонилась над жаровней, вытянув морщинистую, как у черепахи, шею. В соседней комнате на полу сидел тощий и грязный мальчик.

— Два года и четыре месяца, — словно подслушав мысли Антигона, с вызовом сказала Изида и близоруко прищурилась. — Я назвала его Мемноном.

Она дернулась и схватилась за стену скрюченными пальцами с обломанными ногтями, когда-то покрытыми черным лаком.

* * *

Мертвая возлюбленная воспринимаюсь им как мгновенная ослепительная вспышка света. Но как мать его ребенка, Изида навсегда осталась в памяти Антигона. Мемнон набрался сил, выучил много новых слов и вполне освоился в Карт-Хадаште. Большую часть времени — полгода и дольше — он проводил в маленьком селении на берегу моря, где с удовольствием играл с детьми Аргиопы, бродил вместе с ними по окрестным рощам и полям и бегал в соседние имения смотреть коз и овец.

Мемнону было три года, когда пошел двадцать пятый год войны. Именно тогда купцы и лазутчики сообщили, что богатые римские граждане под очень высокие проценты одолжили своему городу деньги на постройку новых военных кораблей. Но в Совете не восприняли эти донесения всерьез. Ведь Рим уже был на грани истощения, на Сицилии военные действия ограничивались мелкими стычками, а на море безраздельно господствовал флот Карт-Хадашта, даже после многих поражений сохранивший свою мощь. Таким образом, большинство членов Совета не видано никаких оснований для тревоги.

Осенью Кшукти умерла при рождении третьего сына, получившего имя Магон. Антигон был вне себя от горя, Карт-Хадашт как бы погрузился в сон, а Рим бросил все силы на строительство судов по образцу захваченных несколько лет назад пунийских пентер. В результате Вечный город смог выставить свыше двухсот военных гребных судов и больше пятисот парусных кораблей, доставивших к берегам Сицилии целых семь легионов, то есть почти сорок тысяч воинов в дополнение к уже имевшимся там десяти легионам. Сторожившая Мессенский пролив пунийская флотилия была полностью уничтожена, и римский консул Гай Лутаций Катул, совершив неожиданный бросок, без особых усилий захватил Дрепан и осадил Лилибей, считавшийся едва ли не важнейшим сицилийским городом. Через шесть лет после блистательных побед на море и гибели нескольких римских флотов Карт-Хадашт жестоко поплатился за ошибки и упущения своих властителей.

Гамилькар вернулся только поздней осенью. Он перевез своих детей в Мегару и тут же поспешил с отчетом во Дворец Большого Совета. В зал заседаний он вошел с гордо поднятой головой, готовый выслушать любые упреки и принять любой приговор. Однако вопреки ожиданиям даже Ганнон поддержал его. Тяжело дыша, как вытащенная из воды рыба, он привстал из-за длинного прямоугольного стола и предложил не только послать на Сицилию новые войска, но и оплатить из казны все понесенные Гамилькаром расходы.

Узнав об этом, Антигон даже засопел от возмущения. Остовы для военных кораблей изготовлялись на небольшой судостроильне, недавно проданной «Песчаным банком» жениху младшей сестры Ганнона. Крупнейшие оружейные мастерские Карт-Хадашта принадлежали брату Ганнона. Вдобавок глава партии «стариков» потребовал продления своих полномочий на посту стратега Ливии и назначения навархом одного из своих приверженцев. Гамилькар был вынужден скрепя сердце одобрить эти предложения.