Дед попытался сказать что-то, но Рита остановила его:
— А некоторые бывшие белогвардейцы тоже стали против России… против коммунистов воевать. Краснов, Шкуро… Краснов даже официально обратился к белогвардейцам. Что, мол, эта война не против России, а против большевиков и атеистов, торгующих русской кровью. И Бога призвал Гитлеру помочь. Сравнил его даже с царем Александром Первым.
— С императором, — поправил дед.
— Ну, с императором…
— Не нукай. Между императором и царем, наверно, есть разница?
— Какая?
— Сама думай. И вот что я тебе скажу. Краснов всегда под немцев ложился. А Шкуре лишь бы шашкой помахать. Чем они закончили-то?
— Повесили…
— И хрен с имя… А генерал Деникин, Антон Иванович, что сказал?
— Ну… Вроде не поддержал.
— Флаг, говоришь… Флаг — это флаг. Он больше жизни, но меньше веры. Ежели под моим флагом и без спросу в мой дом они войдут — я винтовку все равно возьму.
— А если с крестом?
— Крест-то он тоже от веры зависит. Веришь, что крест — спасение, поможет всегда. Не веришь — так мимо твое спасение и пройдет.
— Как сложно все…
— Просто все. Вот твое небо. Вот твоя земля. Вот ты между ними. И делай, что желаешь. И получишь по желанию. Кто с чем приходит — тот это и получает.
После долгого молчания Валера вдруг озадаченно сказал:
— Дед, ты же Сократ!
— А енто еще кто? — удивился Кирьян Васильевич. Или сделал вид, что удивился.
Валера махнул рукой.
— Вот-то то же… — поднял палец дед — Давайте-ка оружием займемся. Почистить надо бы.
А железного барахла они и впрямь притащили немало.
До самого утра шагали — кто с двумя винтовками, кто с двумя автоматами. Дед тот вообще тащил тонькин пулемет — как ни странно «Дегтярев» — и два вещмешка. Один сзади — набитый гранатами, второй на груди — с пулеметными дисками, масленками, ремнаборами и прочими мужскими радостями. Включая три фляжки со шнапсом. Одну, правда под утро уже выпили. Когда на место пришли. Шнапс оказался, как ни странно, не очень крепким и сладким, отдающим черешней. Кирьян Василич, обозвал его киршвассером и уложил всех спать, а сам остался на карауле, как он выразился. И разбудил только днем, когда зайца приволок.
И принялись они чистить.
— Оружие оно что баба! — философствовал дед. — Не погладишь — обидится. Трехлинейка она хоть и не капризная, но ласку любит. Чистить не будешь — внутри заржавеет. Пульнет, конечно, но разброс выстрела увеличится. Баба такая же. Делать все будет, но все назло и мимо. Да еще и механизмом застучит. Потому чего делать надо? Берем ершик, керосином мочим и туда-сюда, туда-сюда. Рита, видишь будто личинка у затвора? У личинки чашечка такая. Ее обязательно протри. Там из капсюля порох прорывается и газами забивает. Дерево старайся не трогать. Хрупчеет оно от керосину. А так мосинка — баба верная. Рассказывали мне про то как приемку у них делали. Сто винтовок разбирались, значицца до винтика. Детали все в кучу смешают, а потом оружие снова собирают. При контрольном отстреле на сотню сажень разброс каждой винтовки не должен был превышать уставного уровня. Иначе всю партию в несколько тысяч штук бракуют. Во как!
— А вот и мы! — перебил его Андрюшка Ежов. За спиной его стоял хмурый, даже на вид голодный Костик Дорофеев.
— Ну и хорошо. Не спал, Константин?
— Ни как нет, — отрезал тот. — И ничего подозрительного не было. Тихо.
— И вороны не гайкали?
— Даже сороки не трескотали.
— Добро. Садись кушай. А боец Ежов будет пулемет чистить.
— Я же не умею! — растерялся Еж.
— Ак ты ж вроде не в «медали за гонор», прости Господи, ну или в чего там играл-то… А на войне. А на войне чего главное?
— Чего?
— Чтобы тебя твое оружие спасло. А чтобы спасло — надо за ним ухаживать. Потому учись. И не балуй. Автомат положи!
— Да я просто глянуть хотел… — заоправдывался Ёж.
— Пулемет бери. Автоматы я сам погляжу. А ты, товарищ Дорофеев, как покушаешь — подь сюды. Задание тебе дам. Ответственное.
Костя молча кивнул, обгрызая заячьи косточки.
— Пойдешь в село. Но сиди, вначале, на околице. Сиди и смотри. Чего, кто и как. Ежели германцы есть — тикай обратно. Стрелять не вздумай. Ежели нету — посмотри — ушли ли бабы. Посмотришь — уходи обратно, опять же. Твое дело разведка. И больше ничего.
— Кирьян Василич, а у меня эта хрень лишней оказалась!
— Пружина это. Возвратно-боевая. А ты дурень. Причем безвозвратно дурень.
Костя доел свой обед, встал и сказал:
— Ну, я пошел, что ли?
— Иди. И к темноте возвращайся.
Он коротко кивнул и исчез в деревьях…
…Что такое двадцать километров для молодого, шестнадцатилетнего паренька, когда он налегке. Не считая, конечно, трехлинейки на плече да пары колотушек за поясом? И при условии, что в селе, где вчера ночью ты знатно пострелял, тебя ждет твоя любовь, Катька Логинова? Красивая…
Да ничего это расстояние не значит.
Поэтому он даже не запыхался, когда шел по селу. Кирьян старый, а потому трусоватый. Чего высиживать-то в кустах? Видно же сразу — немцев нет. Тишина… Бабы, наверно, дома сидят, глаза не кажут. Дымок вон из некоторых труб идет…
Может быть, дед-то и впрямь трусоват? Зачем бабам из села уходить? Ну пришли партизаны, постреляли. Бабы-то тут причем? Ничего им немцы не сделают.
— Катька! — постучал он в окно дома, — Катька, выходи!
Ответом была тишина.
Костя тогда поднялся на крыльцо. Постучал в дверь и, чуть погодя, толкнул дверь.
Никого. Тепло, чисто, пахнет супом. Костя сглотнул слюну. Шестнадцатилетний пацан, пусть и с бородой уже, всегда хочет есть.
Он вышел обратно во двор. Заскрипела калитка.
— Тьфу, лешак, напугал! — вскрикнула тетя Нина, едва не уронив таз с бельем.
— Теть Нин, а…
— Белье в пруду дополаскивает. Ты бы, вояка, на могилку бы к Ваське и Кузьке сходил сначала. Мы их на погосте похоронили.
— А немцев?
— А немцев за сельсоветом закопали.
— Теть Нин, а почему не ушли-то вы?
— Ну, кто и ушел, а кто и остался. Мы с Катькой завтра уйдем. Дел-то много. По хозяйству дел вона сколько. Две курицы осталось, куды их девать-то? Жалко оставлять…
— Теть Нин, я это…
— Да беги, беги. И Катьке скажи, чтобы домой уже шла. Вечерять пора. Ты тоже приходи, я суп сварила, да яишенку сделаю…
— Хорошо, теть Нин! Мы скоро!
Тетя Нина покачала головой, улыбнулась и скрылась в избе…
…- Окружение села завершено, господин гауптштурмфюрер! С северной стороны в него вошел партизан.
— Один?
— Один. Мы его пропустили. Отделение Лакстиньша прочесало лес в той стороне. Никого. Красный был один.
— Хорошо. Ждем еще пять минут. Оберштурмфюрер, приготовьте своих людей.
Эсесовец козырнул и исчез в придорожных кустах.
Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс, командир второго батальона Латышской добровольческой бригады СС, закурил, облизнув губы…
— … Катька! — Костик Дорофеев сбегал по утоптанной тропинке к маленькому пруду.
— Ой! Костя! Ты куда пропал…
Парнишка не дал ей договорить. Налетел, обнял и стал целовать раскрасневшееся лицо. За что и получил мокрой тряпкой по лицу.
— С ума сошел? Люди же увидят!
Костя засмеялся, но чуть отошел.
— А тебе не все равно? Может быть, последний раз видимся! Я же в партизаны ушел!
— Чтоб у тебя чирей на языке вскочил! Дурак!
Она отвернулась. А буквально через мгновение обернулась и сама бросилась ему на шею.
— Дурак ты. Ваську с Кузькой похоронили ночью. Хочешь, чтобы и тебя тоже? Чтобы я вдовой невенчанной осталась? Хочешь, да? — и заревела.
— Ну, Кать, ну чего ты… — испуганно стал он гладить девчонку по мягким русым волосам. — Меня не убьют.
— Васька, наверное, так же думал…
— Да не реви ты! Скоро немцев погоним обратно!
— Ага… Погонщик нашелся… Помоги лучше! — он всхлипнула, оттолкнулась и отерла слезы.
Костя поднял тяжелый таз с бельем.
— К матери пойдешь? — спросила она парня, когда они поднимались от пруда.
— Нее… Дед велел сразу обратно возвращаться. А тут еще крюк делать, семь километров до моих.
— А чего тебе дед-то, вроде ты командир? — Катька лукаво прищурилась.
— Ну, я! — Костя приосанился, поправил винтовку на плече, едва не уронив при этом таз.
— Вот тогда повечеряешь, и жди меня на нашей опушке. Как мать уснет — я прибегу. Ой, что это?
По синему небу проплывала шипящая красная ракета…
Костя оглянулся.
Из леса густой цепью спокойно выходили эсесовцы.
— Костя, беги! — срывающимся голосом закричала Катька.
Он бросил таз с бельем и побежал по улице на противоположную сторону села.
Винтовка била его по спине.
Выскочив через огород на противоположную сторону, он снова увидел цепь.