что Щербакам вовремя сказал, если бы не ты, то они бы опоздали, и нам бы худо пришлось. — Искренне похвалил я хлопца.
— Да я чё, я ни чё. — засмущался Платошка. Я хлопнул его по плечу и мы весело поскакали по домам.
Дома, дожидаясь деда, я обдумал ситуацию с наездом сельчан на Бабу Ходору. Ведь дед мог бы и не успеть, и кончиться это могло плохо. А у меня на Бабу Ходору кой-какие планы. Потому нужно обезопасить знахарку. Тем более, что я надеялся уломать деда будущим летом поискать, все таки, золотишко. Дорогу до места залегания драгметалла я помнил.
В восемьдесят четвертом, мы с братом, будучи в отпуске, ездили в Таштагол к двоюродной родне, ну заодно, проехались по местам, где прошло наше детство. На «Разрез» мы не попали. Проехать туда было невозможно, бросать машину и топать пешком три километра не решились. Походили по бережку речки, в которую впадает Аптаза. Честно сказать, я не видел разницы между этим ручьем и тем, мимо которого мы проезжали минут пятнадцать назад, и поинтересовался, почему именно этот ручей — речка моего детства. Брат ответил:
— Видишь вон справа пустырь с кочками? Здесь была деревня Кичи. Сюда ты ходил в школу. Ну, а если вот с этого места посмотреть на ту скалу, то увидишь лицо старика в профиль. Вон лоб, брови, нос и борода. — он говорил и указывал пальцем. — Но увидеть это можно только с этого места. Отойди шагов на десять — пятнадцать в сторону и старика ты не увидишь.
Я прошел в указанную сторону, и точно, профиль потерялся на фоне открывшихся взгляду камней.
Так что, я был уверен, что найду эту скалу, и если дед согласится, а он согласится куда он денется, то вероятность найти золотишко у нас большая. А это означает, что в селе деда не будет все лето, наверняка и сентябрь захватим. В случае чего защитить Бабу Ходору от наезда он не сможет. Поэтому нужно хорошенько пугануть потенциальных ведьмоборцев. Сегодня они уже изрядно трухнули. Осталось усилить и закрепить посыл.
Когда дед пришел домой с перевязанной рукой — достал таки, бичом полоумный хмырь, я подкатил к нему с предложением и пояснением. Дед сначала не понял, но немного подумав, засмеялся и сказал:
— Пошли к попу.
Идею дед попу изложил вполне внятно. Даже ничего поправлять не пришлось. Отец Серафим врубился в тему сразу. Сказал только, что надо привлечь к этому делу старосту Акима Силантьева. Разговор со старостой взял на себя.
На следующий день село было взбудоражено, небывалым доселе, действом. По главной сельской улице от церкви шла представительная делегация. Впереди опираясь на посох, в новой рясе, с большим медным крестом на груди, шествовал отец Серафим. Рядом с ним шагал староста. В новой одежде с расчесанной надвое бородой, в новой фуражке, с какой-то, бляхой на груди, он выглядел очень внушительно и официально. Отставая на шаг, шел дед Щербак, в красной рубахе подпоясанной черным кожаным ремнем и как всегда без головного убора. В руке он нес сложенный в несколько раз кнут. Чуть поотстав, шагала тройка пацанов: Ленька Немтырь, Архипка Назаров и Антошка Савельев. Одетые в новые одежды и сапоги они несли амбарную книгу, чернильницу с ручкой и доску. За пацанами шел ссыльный студент. Его, похоже, забавляла ситуация.
Процессия, обрастая по дороге зрителями, подошла к барановским воротам. Ворота были плохенькие, висели на одной петле и весь вид двора и домишки говорили о криворукости хозяев. В этих благословенных местах надо быть лодырем, или совершенно бестолковым человеком, чтобы жить в такой бедности. Дед постучал рукоятью кнута в ворота:
— Эй! Хозяева! Хозяева, открывайте.
Из хаты вылез замызганный, заспанный и нечесаный мужиченка, приоткрыл ворота и испуганно уставился на пришедших.
— Чего застыл, убогий, ворота отворяй и бабу свою Бараниху зови сюда. — произнес дед Щербак. Голос и тон, каким было это сказано, заставили мужичонку съежиться, открыть ворота и прокричать срывающимся фальцетом:
— Мотря…! Мотря поди сюда. Мотря …! Мотря!
— Чего разбазлался? — недовольно сказала Бараниха, выходя из дома. Увидев делегацию, она побледнела и схватилась рукой за дверной косяк. Староста, оглядев притихших хозяев, солидно произнес:
— Господин Заславский читайте.
Студент вышел вперед, достал из амбарной книги лист бумаги и стал читать, четко и громко произнося слова:
— Четвертого октября сего года у крестьянина села Сосновка Томской губернии Баранова Епифана пала корова. Жена упомянутого Баранова, Матрена, впав в ересь кликушества, криками возбудила некоторых жителей села и повела их к дому Новых Феодоры, облыжно обвинив последнюю в колдовстве и попытке извести весь сельский скот. Она призывала сжечь Новых Феодору вместе с ее домом. Сие деяние есть прямой призыв к бунту против власти. Но, поскольку злоумышленникам не удалось совершить данное злодеяние, то мы: староста села Сосновка Аким Силантьев и приходской священник отец Серафим, сочли возможным не извещать исправника, а предупредить Баранова Епифана и его жену Матрену, что в случае повторения преступного злоумышления вы будете наказаны по закону Российской империи. Подписи Силантьева и отца Серафима имеются.
Конечно, текстик был не ахти; студент его за пятнадцать минут набросал, но на неизбалованных эпистолярным жанром пейзан, подействовал убойно.
— Баранов Епифан распишись в том, что данное предупреждение ты услышал.
Мужичонка впал в ступор, не понимая, что от него хотят и беспомощно озирался.
— Баранов! — громко повторил студент.
— Ась?
— Хренась! Расписывайся давай. — дед потерял терпение и подтолкнул Епифана рукоятью кнута к Архипке и Антохе. Те держали в руках доску с лежащей на ней амбарной книгой. Доску я вчера взял из приготовленных на сортир, укоротил и прошелся по ней рубанком. Епифан обреченно подошел. Обмакнув ручку в чернильницу, я сунул прибор в руки мужика и показал место против его фамилии:
— Ставь крест. — сказал староста. Тот неловко нарисовал кривой крестик.
— Баранова Матрена! Распишись. — Бараниха, тяжело переступая ватными ногами, подошла и тоже поставила крестик в указанном месте.
— Дщерь неразумная! Налагаю на тебя епитимью: сто земных поклонов перед иконой богородицы и тридцать раз прочтешь молитву, какую знаешь. Аминь! — вставил свои шесть копеек отец Серафим. Все повернулись выходить, когда дед со словами «Эх! Рукожопые», резким ударом бича сломал стоящие у стены покосившейся сараюшки, кривые деревянные вилы. Услышав запомнившийся звук, Бараниха сомлела и сползла на землю. А дед, выходя со двора, бросил понурому хозяину:
— Зайдешь завтра. Другие дам.
Выйдя за ворота, я увидел среди любопытствующих пацанов, Платошку и подозвал его:
— Платоха держи чернильницу с ручкой. Сейчас к Карасю пойдем; обмакнешь ручку в