Читать интересную книгу Война перед войной - Михаил Слинкин

— Вчера, пока сюда добирались, чтоб под дверью родного посольства нотации выслушивать.

Заурчал электродвигатель, сдвигая железные ворота.

Дмитрий подошел к водителю и объяснил ему ситуацию. Тот испуганно заморгал глазами:

— Господин переводчик! Господин переводчик! Только я могу управляться с этой машиной.

— Да справлюсь я, — попытался успокоить водителя Дмитрий.

— Господин переводчик! Тормоза совсем не работают. Только ручник.

— Что? — опешил Дмитрий. — Так как же мы без тормозов 500 километров по горам проехали?

— Только господину полковнику не говорите, — взмолился водитель. — Ругаться будет.

— Ну, вылезай, бедолага. Хуже того, что с твоей машиной уже произошло, не случится, — сказал Дмитрий и сел на водительское место.

Прежде чем он успел захлопнуть дверь, солдат двумя руками вручил ему деревянный упор на ручке, выдернув его из-под заднего колеса:

— Господин переводчик! Рулите осторожно, не забывайте подпирать машину на остановках.

Их действительно ждали. Поэтому загрузились быстро. Но, выезжая, Дмитрий чуть было не помял на узких дорожках посольскую «Волгу», пытаясь не задеть бампером мамашу с ребенком, совершенно не обращавшую внимания на движущуюся прямо на нее зеленую машину с битыми стеклами. Говорить полковнику о тормозах Дмитрий не стал. Полковник уже пожаловался ему, что генерал запретил возвращаться в Кандагар на машине и приказал дожидаться ближайшего рейса военно-транспортного самолета.

XIII

Звонок застал Дмитрия в ванной комнате. Пришлось суетливо пристраивать на полку помазок и бежать к телефону с мыльной пеной на щеках:

— Слушаю!.. Владимир Иванович?

— Мы можем сегодня встретиться?

— Да! В какое время?

— До трех я в Генштабе…

— Тогда в половине четвертого, у кинотеатра «Центральный». Вас устроит?

— Добро!

«Странно, — подумал Дмитрий, — конец сентября, а Владимир Иванович в Москве. Может, в командировке? Для отпуска рановато».

Побрившись, Дмитрий засунул в портфель джинсы и свитер. После занятий нужно быстро переодеться в институтской общаге, известной многим поколениям курсантов ВИИЯ как «Хилтон», и сигануть через забор. На КПП лютовал комендант: в «гражданке» не пройти.

В начале четвертого Дмитрий был на месте. Пришлось, правда, немного побегать: отряхиваясь после неудачного прыжка с высокого институтского забора, он заметил выходивший с Волочаевской на Танковый проезд комендантский патруль. Закоулки Лефортова Дмитрий знал лучше пришлых патрульных, да и постоянные занятия самым полезным курсантским видом спорта — бегом на длинные дистанции с отрывом от преследования — не прошли бесследно.

Когда появился Владимир Иванович, Дмитрий жевал горячие пончики.

— Поспешил, аппетит испортил, — сказал Владимир Иванович, протягивая руку. — Где здесь можно спокойно пообедать?

— В «Праге», там сейчас свободно.

— Веди!

Пока шли к ресторану, Владимир Иванович молчал. Сдав плащ в гардероб, спросил:

— Слышал, что у нас в Кандагаре произошло?

— Сообщали, но очень коротко и мутно: якобы кто-то спровоцировал толпу на выступление.

Поднялись в зал. Сели за столик. Тут же появился официант, сразу признав в мужчине с пшеничными усами, на котором гражданский костюм сидел как влитой, словно военный мундир, настоящего клиента, не пожалеющего «чирика» на чаевые. Владимир Иванович отложил поданное меню, даже не раскрыв его, и повернулся к официанту:

— Икры черной, хлеба тоже черного, хорошей водки бутылку и «Боржоми» — две. Это сразу. Потом солянку на первое, на второе что-нибудь вроде говядины с грибным соусом и отварным картофелем.

— Икры сколько желаете? — перегнулся пополам официант.

— Много!

Официант оторопело постоял с полминуты, потом, сообразив, что уточнений не будет, так как клиент отвернулся и, похоже, уже забыл о нем, побежал выполнять заказ.

— Вспомни, как мечтали в Кандагаре, что будем заказывать только свое, родное, а икру есть ложками. Не тот случай, сейчас поймешь почему, но другого может и не быть. Закурим!

Владимир Иванович курил, глубоко затягиваясь. Потушив в пепельнице сигарету, спросил:

— Гадаешь, почему я в Москве? — и, не дожидаясь ответа: — Ивана Игнатьевича отвозил на родину, под Харьков. В цинке. Убили Ивана Игнатьевича. Девять дней сегодня.

— Как? — только и смог произнести Дмитрий.

— Расскажу, но по порядку.

Вернулся с подносом официант, ловко выставил на стол запотевшую бутылку «Посольской», икру в специальной вазе на льду, хлеб и «Боржоми». Владимир Иванович повертел в руках рюмку, поставил ее на стол и разлил водку в бокалы.

— Помянем! — выпил, не чокаясь, отломил кусочек черного хлеба, посолил и съел. — Вот ведь с завтрашнего дня опять на белый переходить, — посмотрел на сидевшего с пустым бокалом в руке Дмитрия. — Ты закусывай! Одно другому не мешает, — и, видя, что собеседник никак не реагирует на его слова, забрал бокал, взял кусок хлеба, густо намазал икрой и вложил в руку Дмитрия: — Помнишь, как-то мы встретили в центре Кандагара маланга, ну, странствующего дервиша. Так вот, с начала сентября малангов стало появляться в городе все больше и больше: грязные, всклокоченные, в какие-то тряпки одетые, с длинными посохами и висящими на поясе плошками для воды. Собирали вокруг себя толпы, что-то проповедовали. Местный люд и раньше на нас смотрел косо, а тут и вовсе отношения испортились. На базаре частенько слышали злобный шепот в спину: «Шоурави! Кяфир!» Старший запретил мотаться по закоулкам. Дальше центральной площади — ни-ни.

В тот день, перед отъездом с работы, командир предупредил, что в городе неспокойно, и предложил охрану. Отказались. Поехали вчетвером к хазарейцу за хлебом. Евгений — его к нам в полк переводчиком назначили — попросил, как обычно, еще и простокваши. Хазареец отвечает: «Нет простокваши. Хлеб забирайте и уезжайте скорее из города!» Видим, чем-то взволнован старик. Только вышли из кондитерской — со стороны Шикарпурского базара выкатилась толпа. А на площади две девчонки с открытыми лицами, видно, активистки женской организации. Маланг из толпы как их увидел, так и заверещал, закрутился, посохом указывает, плюется. Камни полетели, потом девчонок толпа накрыла. Иван Игнатьевич и не выдержал. Рванулся, кричит что-то. Мы — за ним. У нас один «ППШ» был на всех, у Валерки в руках. Тот дал очередь в воздух. А толпа продолжает кипеть, камни летят. Сами не сдержали бы. Благо, рядом на площади афганские военные были: уже несколько дней, как в городе усилили патрули. Те тоже стрелять начали, уже по людям. Толпа откатилась, схлынула в переулки. На площади несколько человек остались лежать, среди них девчонки растерзанные да Иван Игнатьевич весь в крови с разбитой головой.

Девчонок патруль забрал, Ивана Игнатьевича — мы. В машине нам казалось, что он еще жив был. Но в госпитале, как понесли в приемный покой, видим — на спине, под сердцем, рубашка обожжена. В толпе кто-то в упор выстрелил.

— Дочки у него остались, две, — отозвался Дмитрий, — он часто о них рассказывал, любил очень.

— Да, и они его тоже, — сказал Владимир Иванович, — все плакали на похоронах, просили цинк запаянный открыть. Не верили, что он там… Но давай по порядку. Из госпиталя позвонили старшему. Он в штабе корпуса был: волнения уже по всему городу начались. Тот доложил в Кабул. Сверху дали команду придержать стоявший в аэропорту борт. Из полка выслали бэтээр. На нем Ивана Игнатьевича и повезли, перегрузили в самолет, меня сопровождающим — сначала до Кабула, потом в Союз. Так и оказался здесь. И в Харьков меня же отправили: охотников смотреть в глаза вдове и детям не нашлось. Да и кто захочет родственникам объяснять, за что он погиб: вещать про грядущую победу социализма во всемирном масштабе или про долг интернациональный. Ну, кому, спрашивается, родные его задолжали, расплатившись такой ценой?

Владимир Иванович разлил водку: «Помянем!» Выпили. Закусили. Поговорили ни о чем. Съели солянку. Официант принес второе: «Как заказывали, говядина с грибным соусом», — дождался одобрительного кивка и, обнаружив, что бутылка «Посольской» почти пуста, доверительно зашептал: «Еще водочки не желаете?»

— Неси! — полуобернувшись, скомандовал Владимир Иванович.

— Есть! — непроизвольно, по еще не совсем забытой армейской привычке вырвалось у вытянувшегося в струнку официанта, что немало удивило его самого, но только не Владимира Ивановича, не увидевшего ничего необычного в подобной реакции на его команду.

— Владимир Иванович, когда Ивана Игнатьевича в госпиталь привезли, медсестра там была, тоненькая такая? — спросил Дмитрий, дождавшись, когда осмысливший нелепость ситуации официант подчеркнуто гражданской походкой удалился выполнять заказ.