смотреть на парня, который продает свою малафью онлайн, – говорит он, делая левый поворот, это снимает часть давления с моей бедной почки. Я держу пистолет левой рукой, и мое плечо горит.
– Ты читаешь газеты? – спрашиваю я.
– Нет, – презрительно отвечает он.
– Новости онлайн? – спрашиваю я.
– Читаю, – отвечает он.
– Почему? – спрашиваю я. – Ничто из этого тебе не грозит. Если бы ты не знал про «Глубоководный горизонт»[30], ты бы прекрасно проводил дни. Зачем тебе этот геморрой?
– Затем, что я хочу знать, что творится в мире, – говорит он.
– Вот именно, – говорю я.
Он задумывается, потом покачивает головой.
– Это вещи разные, – говорит он. И я не успеваю ему возразить, как он сообщает: – Мы въезжаем на вашу улицу.
Он делает правый поворот. Удар в почку.
– Езжай медленно, – говорю я. – Смотри – не видно ли где автобусов с логотипами телевидения на боку или с большими антеннами.
Он едет слишком медленно, крутит головой из стороны в сторону, и получается это у него слишком подозрительно. Но других напарников у меня нет. Я только надеюсь, что его не засекут и все это не кончится плохо для нас обоих. Я не хочу умирать. И я не хочу, чтобы доктор Кэрол узнала, что я вовлекла ее ребенка в такую историю.
– Три автобуса, – сообщает он. – КТТВ, КТЛА[31] и один без обозначений, но стоят они все вместе.
– О’кей, – говорю я. – А теперь поищи какие-нибудь четырехдверные седаны последней модели с водителем и пассажиром, которые просто сидят и время убивают.
Мы почти доехали до конца квартала.
– Есть один, – выкрикивает он громким шепотом. – Серый «Понтиак Боннвиль». Два человека, один черный, другой белый, пьют «Ред Булл».
– Не останавливайся, – говорю я. – В конце квартала сделаешь правый поворот. Не ускоряйся и не тормози. Езжай на той скорости, на которой едешь.
Он делает то, что я ему говорю, и я вывожу его на парковку для тех, кто квартирует в здании, расположенном за моим. Я протягиваю руку, открываю дверь, потом вытаскиваю мои болящие кости из машины. Первым делом я просматриваю окрестности, убеждаюсь, что мы одни. Как я и предполагала, никто не додумался поставить человека позади дома, где единственная дверь открывается только изнутри. Я перекладываю мой пистолет в поясную сумку – там до него легче дотянуться.
– У вас был пистолет в моей машине? – недоуменно спросил он.
– В моей сумке, – говорю я.
– И он был направлен на меня?
– Нет, – лгу я в ответ.
– Он у вас был направлен прямо на меня! – говорит он.
Оранжевые натриевые фонари на улице превращают его лицо в тыкву, а его глаза – в темные круги, как у панды. Я хватаю пакет из магазина «Трейдер Джос» с его заднего сиденья.
– Будь мужчиной, – говорю я ему. – Вот что ты должен сделать. Возьми какую-нибудь дрянь из своей машины и набей в этот пакет. Обойди здание и войди в мою переднюю дверь. Вот тебе ключи. Не крути головой, не останавливайся, не оглядывайся. Иди так, будто ты здесь живешь, будто все здесь тебе привычно, иди по-хозяйски. Заходи в лифт, доедешь до второго этажа, потом спустись по черной лестнице и вот этим открой запасную дверь.
Я отыскиваю шпатель в том месте, куда спрятала его вчера.
– Вы собирались застрелить меня, – говорит он.
– Ты хочешь получить оставшиеся деньги? – спрашиваю я.
Пока я заплатила ему только две сотни. Он кивает. Я отсчитываю ему купюры.
– Смотри только не нажми тревожный рычаг, когда будешь открывать заднюю дверь, – говорю я. – А теперь повтори мне все.
Он повторяет, а потом с пакетом, из которого доносится стук какого-то инструмента, идет в обход здания. Спина у него оранжевая, потом остается только его силуэт, потом он весь исчезает. Если бы шорты у него были высокие и в обтяжку, а не низкие и мешковатые, если бы его волосы были растрепанные, а не причесанные и коротко подстриженные, то он был бы как две капли воды похож на Томми.
У Джулии была теория на сей счет.
– Мы вечные квотербеки[32] выпускного класса, мы говорим о пасе, который закончился голом в семьдесят втором году, – сказала она. – Последний год учебы в школе был для всех лучшим в жизни. Для всех нас этот год учебы связан с воспоминаниями о нашей травме. У нас такие же, как у других людей, нормальные ностальгические склонности, но, когда мы в воспоминаниях возвращаемся к этому предположительно замечательному времени, появляются люди, пытающиеся нас убить. Для нас ностальгия и насилие неразрывно связаны.
Я думаю о ней в реанимационной палате – лицо в синяках, она подключена к аппарату искусственного дыхания, позвоночник, видимо, опять сломан. Я стараюсь не чувствовать себя виноватой.
Что-то копошится по другую сторону двери, металл скребет о металл, потом дверь открывается, и в образовавшийся проем на парковку проникает луч света. В этот же проем следом за мной, когда я вхожу внутрь, устремляются мотыльки.
– Они тебя не видели? – спрашиваю я.
– Да я просто прошел мимо них, – говорит Томми. То есть Скай. Эти слова говорит Скай.
– Идем, – говорю я и направляюсь к лестнице.
– Мы разве не лифтом поедем? – спрашивает он сзади. Он все еще стоит внизу лестницы на первом этаже и смотрит вверх на мою задницу.
– Ты шутишь? – говорю я. – Тут всего три этажа.
Он ворчит, но секунду спустя я слышу, как его кроссовки шаркают по ступеням у меня за спиной. Я дожидаюсь, когда он догонит меня на третьем, потом осторожно приоткрываю пожарную дверь. В моем коридоре никого нет, и я быстро прохожу по нему. Я не хочу, чтобы кто-то посмотрел в глазок и увидел меня. Скай идет неторопливым шагом, словно ему все это безразлично.
На моей двери три полоски желтой полицейской ленты, а на замочную скважину наклеена бумажка с печатью Департамента полиции Бербанка. А еще на дверях появился засов, на котором висит навесной замок.
– Черт, – говорит Скай. – Кажется, пришли.
Я лезу в мою тревожную сумку, вытаскиваю из нее небольшой мешочек с липучками. Из него я достаю подточенный мною стержневой гаечный ключ, вставляю его в скважину навесного замка, начинаю давить на рукоятку, потом беру ножовочное полотно, которое я переделала в отмычку, и секунд за двадцать взламываю навесной замок.
– Ух ты, – говорит Скай и присвистывает.
– Тс-с, – с гордостью откликаюсь я.
Я снимаю листок с печатью, отпираю дверь и распахиваю ее внутрь. Моя клетка разбита. Вероятно, они здесь поработали кувалдой. Петли сорваны, дверь висит, практически согнута пополам. Комната