Читать интересную книгу Бросок Аркана - Андрей Воронин

– Да, иногда Бог поступает, скажем так, несправедливо, нечестно – он может отобрать жизнь у человека, который, казалось бы, этого совсем не заслуживал. Он может принести горе матери, которая рожала и воспитывала сына совсем не для того, чтобы тот сложил голову в этих краях. Несправедливо? Но если встать на его точку зрения, то "Бог дал, Бог и взял". И роптать здесь не стоит.

А то, что Бог всегда воздает по заслугам, – это факт. Ты ступил не на тот путь, тебя засасывало все глубже и глубже, и в конце концов ты стал судьей для тридцати ребят – ты лично приговорил их к смерти, когда натравил на мой взвод "духов".

Игнатенко не задумываясь бросил на произвол судьбы целую заставу и два взвода спецназа – из-за денег, из-за наркотиков. Теперь пришло время платить. Ты можешь что-то возразить?

Терентьев молчал. Возразить ему было нечего.

Он понимал, насколько прав этот сержант, отправивший к праотцам за время службы уже не одну моджахедовскую душу, но не согрешивший в главном – не подличавший, не нарушавший ни Божьих заповедей, ни человеческих законов.

Сержант был прав.

Но Боже, как хотелось жить!

– Земляк, милый, погоди… Я сделаю все, что ты прикажешь… Я буду тебе помогать во всем… Я останусь верным твоим рабом на всю жизнь… Забери все, что у меня есть, но только не бросай меня здесь!

– Перестань.

Всего одно только слово бросил Аркан, но каким тоном оно было сказано! Оно полностью перечеркивало все даже самые скромные надежды Терентьева.

В долине повисла мертвая тишина.

– Если Бог решит, что ты еще нужен ему на этой земле – для благого ли дела или для подлого, – он поможет тебе перегрызть веревки. Он пошлет какого-нибудь таджика, который случайно набредет на тебя и, возможно, спасет. Если же нет… Сам понимаешь.

Терентьев обреченно кивнул.

– Хочешь пить? – предложил Аркан.

– Давай водки еще хряснем.

– Давай.

Они по очереди выпили, опустошив фляжку, и молча закурили, думая каждый о своем. Затем Аркан встал и протянул капитану флягу:

– Выпей еще воды.

Дав сделать бывшему начальнику заставы несколько глотков, Аркан, плотно закрутив крышку, сунул фляжку за пазуху.

– Если выживешь, на глаза мне лучше не попадайся. А то я в следующий раз на провидение Божье могу и не положиться. Могу и сам суд свершить. Ясно?

– Да.

– Автоматы вон лежат. Там же, в мешках, есть еще вода. Отвяжешься – выживешь.

– Хорошо.

– Прощай, – Аркан повернулся и пошел прочь.

– До свидания.

Старший сержант остановился так резко, будто его ударило током. Он обернулся:

– Нет, капитан, прощай. Я тебя больше не увижу. Никогда. И лучше будет, если ты сейчас закроешь глаза и сдохнешь сам, каким-нибудь сказочным усилием воли. Тебе лучше будет. И легче. Я так думаю.

С этими словами Аркан снова повернулся и зашагал прочь.

Он подобрал рюкзак с наркотиками в том месте, где оставил его утром, аккуратно приладил его за спиной, затем повесил на шею автомат. Аркан понимал, насколько непростой путь у него впереди.

Он любил ходить по горам вот так, с автоматом на шее. Раскачивая оружие из стороны в сторону, Аркан как будто задавал сам себе ритм ходьбы. Это покачивание даже помогало ему взбираться в гору.

И конечно же, такое расположение оружия позволяло ему в любой момент открыть прицельный огонь. Старшина так ни разу больше и не оглянулся на привязанного к дереву Терентьева.

Бывший начальник заставы "Красная" остался совершенно один…

Часть третья

СДЕЛКА

I

У начальника одного из управлений Главного штаба ВВС России генерал-лейтенанта Бориса Тихонравова настроение было непоправимо испорчено с самого утра. Ему казалось, что только на него, вечно невезучего, может неожиданно свалиться столько проблем сразу.

Сегодня на совещании у главкома ему явственно дали понять, что работа его управления уже давно вызывает недовольство "наверху". Главком ни с того ни с сего вдруг начал нудно вникать во все мелочи и нюансы авиаперевозок из Душанбе, задавая порой весьма странные вопросы. Потом его заинтересовали полеты из Ханкалы. Но хуже всего было то, что смутное предчувствие надвигающейся опасности, посетившее генерала на утреннем совещании, самым недвусмысленным образом подтвердилось буквально час спустя – главком вызвал Тихонравова к себе.

– Вот что, Борис Степанович… – сказал главком, стараясь не встречаться взглядом с начальником управления. – Ты по разговору на планерке, наверное, понял уже, что дело пахнет керосином?

– По правде говоря, Игорь Матвеевич, понять что-либо мне было трудновато, – осторожно прощупывая почву, начал Тихонравов. – Мне только показалось, что у вас, я имею в виду высшее руководство нашего ведомства, появилась потребность повнимательнее присмотреться к деятельности моего управления и моей лично…

Главком молчал, и генерал несмело продолжил, пытаясь в течение разговора выведать как можно больше:

– Я могу предполагать, что в моем управлении ожидается какая-нибудь внеплановая проверка…

– Не угадал.

– Тогда я совсем теряюсь…

– Президента слушать надо хоть иногда. Теперь понял? – прервал подчиненного главком, многозначительно кивнув на телефон-"вертушку" правительственной связи с государственным гербом на наборном круге.

– Пока нет.

– Зря, Борис Степанович, зря… А ты все же подумай – обо всех упущениях в работе, обо всех неувязочках, которые иногда случаются. Подумай.

Тихонравов насторожился.

Теперь он был уверен в том, что над ним нависла опасность. Раньше, до этого проклятого утра, главком никогда не позволял себе так с ним разговаривать – кое-какие общие дела и общие интересы сблизили их, поставили в некоторую взаимную зависимость друг от друга. Не сказать, чтобы они стали за это время близкими друзьями, но… Даже упорное нежелание главкома называть его просто по имени, без отчества, уже было верным сигналом опасности.

"Странно, я же вроде его не обижал! Может, он считает, что я веду с ним нечестную игру?" – мелькнуло в голове генерала, но он тут же отогнал эту мысль – все же Игорь Матвеевич был слишком интеллигентным человеком, чтобы разрешать их общие проблемы таким способом.

Тихонравов с тоской огляделся – и почему разговор проходил в этом дурацком кабинете, сплошь утыканном спецсредствами ФСБ и контрразведки!

Нет чтобы выехать на природу, поговорить открыто, по душам, а теперь придется мучиться в этих идиотских догадках.

– Президент, баллотируясь на столь высокий пост, – будто уловив растерянность подчиненного, продолжил главком, – кое-что обещал своим избирателям. Верно я говорю, Борис Степанович?

Ничего не путаю?

– Конечно, нет…

– А теперь подумай, сколько народу, сколько единичек этого самого пресловутого электората связано у нас тем или иным способом с армией.

– Много, конечно.

– Не просто много! – с несколько избыточным пафосом воскликнул главком. – Очень много! Миллионы! Десятки миллионов.

– Ну, может, чуть меньше…

– Дурак ты, Боря.

– Игорь Матвеевич, мне кажется, не совсем позволительно вам разговаривать со мной в таком тоне.

– В таком случае ты – дважды дурак.

– Я не позволю… – резко встал, собираясь прервать эту странную аудиенцию, не на шутку разозлившийся генерал, но главком лишь махнул как-то обреченно рукой, жестом заставив Тихонравова вновь опуститься в кресло.

– Армия – это не только кадровые военные и не только призывники. Армия – это наши жены.

Это наши дети. Это ветераны Вооруженных Сил.

Это матери и отцы солдат срочной службы. Это тысячи вольнонаемных, которые работают на нас и кормятся от нашего ведомства… Господи, да что я тебе объясняю! Ты сам этого не понимаешь?

– Понимаю.

– А раз понимаешь, то не говори в следующий раз херни… Половина электората имеет свои интересы в армии. Ясно тебе теперь, Борис Степанович?

– Так точно.

– А раз ясно, то ты должен понимать и все остальное, что вытекает отсюда. Вот скажи мне, чем сейчас российский народ недоволен больше всего? За что нашу армию критикуют чаще всего?

За что беспощаднее всего полощут в газетах и на телевидении, иной раз откровенно передергивая факты, добавляя свои никому не нужные домыслы и догадки? Это ты, генерал-лейтенант, знаешь?

– Знаю.

– Не уверен я в этом… За воровство. За наглость ее топчут. За то, что тащат все подряд, забывая о главном своем предназначении – Родину защищать.

– Да, любят у нас грязь лить на армию – она все стерпит.

Последние слова Тихонравова возымели странное действие. Главком взглянул на собеседника с интересом и.., с отвращением, что ли. По крайней мере так показалось начальнику управления, и он смутился под этим взглядом.