— Что за смешные вещи вы говорите, как можете вы сделать меня счастливой!
— Очень легко, если вы не будете всегда так одергивать меня!
Ванесса снова засмеялась, но в ее чудесных глазах было страдание.
— И что же вы для этого сделаете?
Чарльз смотрел на нее взглядом, полным страсти. Губерт сделал шаг к двери и видел все это. Слепая ярость охватила его.
— Мне кажется, ваша жена не чувствует огорчения от вашего отсутствия, — с легкой насмешкой промолвила Алиса.
Она тоже подвинулась. Он с яростью посмотрел на герцогиню и, проводив ее обратно в зал, оставил возле Ральфа, а сам направился к той паре и остановил их, когда они проходили мимо.
— Я полагаю, в этой комнате слишком жарко для вас, Ванесса: вы выглядите уставшей, пойдемте.
Чарльз Ланглей потрепал его по спине с циничной фамильярностью.
— Мой старый, добрый Губерт, как вы заботливы! — и присоединился к группе возле герцогини и Ральфа.
Ванесса захватила с собой в зал китайскую шаль, подаренную отцом. Она лежала на диване, и Ванесса, взяв ее, накинула на плечи. Затем Губерт почти насильно повел жену на террасу.
Несколько других пар прогуливалось здесь, поэтому он потащил ее дальше, к ротонде, за группу лавровых кустов. Здесь он остановился и гневно взглянул ей в лицо.
— Как смеете вы так смотреть на Чарльза и позволять ему так смотреть на вас? Ваше поведение самого дурного тона!
Его голос был полон убийственного презрения — так часто звучит голос ревности. И это пробудило в Ванессе дух Монтаньяни.
— И вы смеете осуждать меня?
— Потому что, к несчастью, вы являетесь для света моей женой.
Она издала какой-то невнятный звук — не то вздох, не то рыдание. Это был голос глубокого страдания.
Этот стон поразил Губерта, но он был слишком рассержен, чтобы сознавать, как сильно заставляет ее страдать, — напротив, ему доставляло почти удовольствие, что он может это сделать.
Человек, притаившийся в кустах, услышал этот звук, хотя и находился недостаточно близко, чтобы расслышать слова. Его безумные глаза блеснули в темноте. Губерт и Ванесса стояли в лунном свете, и он мог различить яркие цвета шали Ванессы.
— Что говорил вам Чарльз? — продолжал свирепо Губерт. — Я должен знать, я настаиваю на этом!
— А если я отказываюсь отвечать вам?
— Вы обязаны меня слушаться, — он грубо схватил ее за кисти рук, — я вправе знать!
Ванесса презрительно рассмеялась. Значит, права принадлежат только одной стороне?
— Я с таким же правом могу спросить у вас, что вы говорили герцогине!
Он почувствовал себя уязвленным — в нем закипело негодование ко всякому, кто вмешивается в его дела, и он не мог согласиться с участием в них Ванессы.
— В моей семье не привыкли, чтобы графини Сент-Остель через два месяца после свадьбы позволяли посторонним мужчинам на глазах у всех ухаживать за собой!
Ванесса вся загорелась.
— Почему же вы женились на мне, если я вам так не подхожу?
Он горько рассмеялся.
— Как будто вы не знаете, почему я женился на вас!
— Нет, я часто задумывалась над этим.
Он пристально посмотрел на нее, удивление на мгновение охладило его ярость, затем образ Чарльза Ланглея, склонившегося к ней, вытеснил из его сознания все остальное, и в нем снова закипел гнев.
— Я приказываю вам сказать мне, что говорил вам Чарльз Ланглей! Конечно, что он в вас влюблен?
Ванесса молчала. Губерт все еще держал ее за руки, он сжал их — она вскрикнула.
— Вы мне делаете больно!..
Он бросил ее руки.
— Говорил ли он, что любит вас?
Она безразлично пожала плечами.
— И вы позволили говорить вам это… Как вы смели!
Ванесса невесело рассмеялась.
— Он сказал мне также, что я прекрасна, а мною так пренебрегают.
Ее голос звучал вызывающе…
Гнев Губерта еще более возрос. Она одержала над ним верх.
Значит, посторонние замечают, что он пренебрегает ею: он сам навлек это на себя.
— Я не стерплю, чтобы мужчина говорил вам, что он вас любит — слышите вы это! Но Чарльз не посмел бы так вести себя, если бы вы не подали ему надежды. Вы единственно виновны в этом!
— Конечно.
— И что вы мне ответите — сочувствуете вы мне?
Она посмотрела на него гневно, и при лунном свете он мог видеть, что лицо ее стало совсем белым.
— Едва ли все ваше поведение, унижающее меня, нуждается в моем сочувствии.
Они пристально смотрели друг другу в лицо, и вспыхнувшая злоба делала все шире пропасть, разделяющую их. Ванесса продолжала:
— Ваши друзья вчера назвали меня дочерью ростовщика. Вы пренебрегли мною и унижаете меня, а теперь еще делаете унизительные сравнения между мной и вашей семьей… Я не желаю больше переносить все это!
Она повернулась, с высоко поднятой головой быстро пошла к дому и, пройдя столовую, вбежала по лестнице в свою комнату. Здесь она бросилась в кресло и сжала руки.
Как он ее презирает, если считает даже, что она не умеет поддержать честь его семьи!
Отчего она не прогнала Чарльза Ланглея вместо того, чтобы просто не отвечать ему, — какой-то демон несчастий преследует ее и ставит в ложное положение.
Но почему все-таки Губерт женился на ней? Знает ли это ее отец? Что-то некрасивое связано с ее браком, и она — несчастная марионетка во всем этом. Ее волнение усилилось, ей стало плохо, она почти лишилась чувств.
После ухода Ванессы Губерт остался стоять, как будто остолбенев. Водоворот мыслей и чувств переполнял его, но главным из них было то, что она не знает причины, заставившей его жениться на ней. Ванесса не покупала себе графского титула! Она ни в чем не виновата — она орудие в руках своего отца. Он был страшно несправедлив по отношению к ней. Неудивительно, что она его ненавидит и прислушивается к словам Чарльза! Он пошел по направлению к дому, его гнев остыл, оставалось только смешанное чувство беспокойства и запутанности. Губерт старался установить свою точку зрения. Войдя в зал, он наткнулся на Ральфа.
— Где Ванесса? Вы не видели ее, Ральф?
— Нет, я удивляюсь, что с ней — она сегодня выглядит ужасно бледной, Губерт; надеюсь, она не больна…
Дружище Ральф был просто глупцом — она бледна потому, что ненавидит его, Губерта, и это тем ужаснее, что он наконец знает, что любит ее. Он гнусно обращался с ней, если она невинная жертва, а не соучастница планов своего отца.
Губерт посмотрел на Ральфа как на пустое место и отошел.
Они связаны друг с другом, и, может быть, со временем он заставит ее думать иначе. Явившаяся вдруг мысль утешила его — ведь она принадлежит ему и не может уйти от него.