Ванесса ощутила какую-то напряженность, разлитую в воздухе. Она не могла должным образом произносить свои молитвы. Губерт непреодолимо притягивал ее к себе. Почему он такой странный? Каким он был в их брачную ночь и каким холодным стал с тех пор… Очевидно, он почувствовал к ней отвращение. Но почему?
Что она сделала? Было только одно объяснение — герцогиня Линкольнвуд. Он любит ее! Эту соперницу, женщину с пушистыми светлыми волосами и высокой фигурой. Почему она, Ванесса, была только пяти футов и пяти дюймов росту?..
Конечно, они прежде были любовниками. Теперь в свете Ванесса узнала о таких вещах. Сохраняли ли они и сейчас свою связь? Да, бесспорно, это так. Ее муж — любовник другой женщины!
Губерт снова посмотрел на нее и был изумлен свирепым блеском ее глаз.
«Она женщина с характером, я уверен в этом», — сказал он себе и твердо решил, что не проведет больше такой ночи, полной искушения. Он скажет, что получил важную телеграмму и до обеда уедет в Лондон. Ванесса может приехать на следующий день.
Служба окончилась наконец, и они возвратились обратно во дворец. Вопреки всем принятым решениям Губерт оказался рядом со своей молодой женой.
Она была молчаливой и какой-то далекой, отдавая все свое внимание рассказам декана, который шел по другую сторону от нее. Губерт заметил, что в замечаниях о флорентийской живописи Ванесса обнаруживала глубокое знание предмета. Эти еврейские девушки хорошо образованны!
Какой у нее приятный голос и какая прекрасная речь, без модного сленга, — это так освежающе действует на слух. Холостяк-декан, казалось, был совершенно покорен ею. Старый дурак!
Когда они сели завтракать, Губерт решил, что должен сейчас же объявить о своем отъезде в Лондон, потому что если он проведет здесь, в саду, полном роз, весь этот теплый дремотный день, у него не хватит сил уехать, и он даст событиям поглотить его самого и его волю.
И в то время как тетка говорила с ним на религиозные темы, перемешивая их с житейскими советами, он размышлял о том, что будет, если он останется, — окажет ли Ванесса ему сопротивление? Она должна была набраться мудрости за этот месяц светской жизни в Лондоне, в разгар сезона… Она уже не будет той покорной девочкой, воспоминание о которой хранила его память. Конечно, она его не любит… За что может она его любить? Это прекрасное, уравновешенное, сдержанное создание!
Когда Ванесса услышала его невероятную ложь о вынужденном раннем отъезде, ее тонкие ноздри затрепетали. Губерт это увидел и удивился — какие чувства волновали ее? Была ли она недовольна? Нет, она попросту обрадовалась. Он предпочел бы, чтобы она выразила неудовольствие.
Отправляясь в окруженный высокими буковыми деревьями сад, гости задержались в дверях, чтобы пожелать Губерту счастливого пути. Он подошел к Ванессе, стоявшей среди группы других гостей.
— Завтра утром я отошлю вам обратно машину — вам нужно успеть вовремя на завтрак в итальянское посольство.
Что-то от Монтаньяни заставило ее ответить:
— Благодарю вас, не беспокойтесь, пожалуйста. Мадлен уже телеграфировала, чтобы к девяти часам сюда прибыл мой собственный автомобиль.
Он насмешливо приподнял шляпу и уехал.
Теперь вся храбрость Ванессы разлетелась в прах. Как она выдержит весь день среди совершенно чуждых ей новых родственников? Какое все это тяжелое испытание. Губерт, конечно, будет сегодня обедать вдвоем с Алисой… Как она ее ненавидела! Если бы она могла разорвать в клочки ее светлость, она с удовольствием сделала бы это! Но вместо того она провела невыносимые часы, пока опять ровно в одиннадцать вечера легла в пуховую четырехместную кровать, до конца сохранив внешнее спокойствие и заслужив наилучшее мнение о себе.
После того как утром Ванесса уехала в Лондон, тетя Аделиза объявила снисходительно своему супругу-епископу:
— Жена Губерта очаровательна. В ней нет решительно ничего модного.
А холостяк-декан, чудак и циник, заметил:
— Это Монтаньяни победили в ней Леви, дорогая леди! Но я лично чувствую глубокое уважение к сынам Израиля!
ГЛАВА XI
Без сомнения, что-то случилось с Губертом. Он стал ужасно неугомонным — при всяком удобном случае играл в поло. Он старался никогда не смотреть на жену, даже когда они вместе присутствовали на празднествах. С каждой минутой возрастали муки пожирающего его беспокойства. Он избегал Ванессы как только мог и никогда по своей воле ни на одну минуту не оставался с ней наедине, а если бывал принужден к этому, то все время был молчалив.
На балах, когда он видел, что Чарльз Ланглей или кто-нибудь другой из его старых друзей танцует с Ванессой, Губерт чувствовал приливы бешенства.
Ральф Донгерфилд снова отсутствовал и не мог помочь советом. Алиса Линкольнвуд, казалось, всецело занялась спасением Губерта. Он виделся с ней гораздо чаще, чем следовало, хотя и не делал ничего такого, что могло бы оскорбить Ванессу, или чего бы она не слышала и не знала. Но он танцевал с герцогиней, с Ванессой же не танцевал никогда, а взгляд его удивительных, усталых синих глаз, обращенный на одну женщину, всегда возбуждал зависть во всех остальных.
Между тем июль истекал. Ванесса была невыразимо несчастна и самообладание покидало ее. Однажды несколько слов, сказанных Мадлен, когда Ванесса почувствовала легкое недомогание, потрясли ее.
— Как странно… как удивительно… может ли это быть правдой?
В тот день она должна была произнести речь на открытии большого благотворительного базара. Новые, изумительные мысли, нахлынувшие на нее, вернули ей уверенность в себе. Она говорила так свободно и хорошо, с таким глубоким чувством, что все были покорены.
Вениамин Леви случайно встретил своего зятя, завтракавшего у Лукуллуса со своим приятелем, и пригласил его отправиться вместе послушать приветствия на открытии. Губерта не пришлось долго уговаривать: ему хотелось пойти, чтобы испытать разочарование. Он надеялся, что Ванесса будет сбиваться. Какие изящные речи произносила его мать в свое время на открытиях благотворительных базаров! Но вместо этого он почувствовал восхищение от речи Ванессы, полной здравого смысла и непринужденного достоинства.
— Блестящую графиню дал я вам, милорд, — прошептал Леви на ухо Губерту со своей циничной улыбкой.
И Губерт не мог с ним не согласиться.
Ванесса совершенно не подозревала присутствия отца и мужа, пока при выходе не увидела их издали в толпе. Но она заметила и зловещее лицо Оскара Изаксона, смотревшего на нее горящим взглядом своих сумасшедших глаз.
Одобрил ли Губерт то, что она говорила? Как бы ей хотелось знать это! Губерт же отправился прямо в свою библиотеку, выходящую окнами в парк. Он был в смятении от переполнявших его чувств. Ни один представитель его семьи не мог бы овладеть аудиторией лучше, чем это сделала Ванесса. И как прекрасна она была в белом креповом платье с лилиями у пояса. Он сожалел о данном им Алисе обещании поехать с ней на обед к Гарлингам.