Мей была потрясена до глубины души. Тонкие брови сошлись на переносице, словно она тщетно пыталась разрешить некую непостижимую загадку.
— Но у тебя целая стопка оправленных в рамки фотографий… Я думала, она твоя… — снова растерянно начала Мей.
— Нет! — резко перебил ее Энтони, не совладав с собою.
— Но тогда… что они делают в твоей комнате?
Энтони уставился в пространство. Скоро, очень скоро ему предстоит перейти к самой мучительной части разговора — любой ценой убедить Мей уехать. Каждый вдох отдавался в его груди ноющей болью.
— Твой… отец хотел их выбросить, — глухо пояснил он.
— Но отец любил ее!
— Да. Именно поэтому, — жестко подтвердил Энтони. — Узнав о трагедии, он чуть с ума не сошел… Метался по дому, швырял на пол фотографии… точно буйнопомешанный. Один вид снимков причинял ему сильную боль. А потом с ним случился сердечный приступ, и я отвез его в больницу.
Энтони неуютно поежился, вспоминая, с каким отвращением собирал разбросанные по дому фотографии, оправленные в дорогие рамки, и складывал на комод у себя в спальне.
— Тогда зачем ты их сохранил? — воскликнула ничего не понимающая Мей.
— Для Ника и для… — Энтони вовремя прикусил язык, осознав, что едва не проболтался о Ребекке. — Словом, для твоего отца, — неловко завершил он фразу. — Со временем боль, возможно, утихнет, тогда старику эти фотографии понадобятся.
— Понятно.
Объяснение и впрямь прозвучало вполне убедительно. Но Мей чувствовала, что здесь что-то не так. Недаром собеседник виновато отводил глаза. Интуиция подсказывала: вся история шита белыми нитками. А эта предательская оговорка, что бы она значила?
«Для Ника и для…» Для кого еще? Для него самого? Энтони зачем-то понадобились фотографии Корал, снятой в самых что ни на есть соблазнительных позах и ракурсах. Что, если они своего рода память о роскошной, неотразимой, такой желанной Корал?
Случайная оговорка выдала Энтони с головой. «Для Ника и для меня!» Мей до боли закусила губу, глаза ее затуманились слезами. Вот она, горькая правда! Энтони без ума любил взбалмошную красавицу Корал, эту опытную искусительницу, эту обольстительную сирену!
Мей с запозданием вспомнила, что всякий раз, едва речь заходила о Корал, Энтони резко менял тему разговора, а на лице его отражалась неизъяснимая мука. И объяснение здесь возможно только одно — страстная одержимость.
По спине молодой женщины побежали мурашки. Если это правда, то ситуация выглядит не лучшим образом! Кто в таком случае мать маленькой Ребекки? Неужели Энтони крутил роман с одной женщиной и при этом втайне вожделел к любовнице своего старшего друга и наставника?
Не в силах сдержать нервную дрожь, Мей боролась с накатившим отвращением. Энтони заглядывался на чужую невесту! Нет, быть этого не может. Энтони — человек чести… Но ведь говорят, что любовь не выбирает! А еще: «В любви, как на войне, все средства хороши». Страсть настигает человека подобно предательскому удару из-за угла, лишает рассудка, заставляет поступать вопреки жизненным принципам.
Мей похолодела. Выходит, Энтони ее беззастенчиво использует — точно так же, как прежде мать Ребекки. Видит в ней удобную замену, своего рода суррогат, позволяющий хоть на минуту забыть о прекрасной, недоступной Корал. Мей поморщилась, словно от боли, — даже Барделлу не удавалось так ее унизить! Теперь понятно, почему мать Бекки ушла от него.
— Энтони, я должна тебе кое-что сказать, — произнесла она решительно. — Одну очень простую вещь.
В ее голосе звенела неподдельная горечь. Ну, можно ли быть такой легковерной? Купиться на комплименты, на влюбленный взгляд, на дурманяще ласковые прикосновения…
На мгновение она поверила, что Энтони разделяет ее чувства. А он… лаская ее, любуясь ею, представлял лицо другой женщины, вспоминал другой аромат, плавные округлости другого тела…
— Как ты посмел! — негодующе воскликнула Мей, внезапно теряя самообладание: да тут и святая из себя выйдет! — Да, тебе плохо. Да, ты пережил трагедию. Но это не значит, что в качестве терапевтического средства можно использовать меня!
— Что за вздор ты несешь? — рявкнул Энтони, испепеляя ее взглядом.
— Я хочу сказать, что никогда больше, слышишь, никогда не позволю воспринимать себя как вещь, как объект сексуального вожделения! — бушевала Мей. — Ни тебе, ни любому другому мужчине, так и знай!
— Объект сексуального вожделения, говоришь? А я для тебя кто? — гневно возразил Энтони. — Может, ты словно по волшебству влюбилась в меня до самозабвения? — Опершись руками о стол, он угрожающе приподнялся. — Или тебе вдруг понадобилось удовлетворить самую что ни на есть примитивную, животную потребность? Не в том ли самом ты обвиняешь меня?
— Это несправедливо! — вскричала Мей, заливаясь краской.
— Еще как справедливо! Тебя влекло ко мне с неменьшей силой, чем меня — к тебе! — Энтони выпрямился во весь рост. Лицо его потемнело от гнева, в серых глазах застыло осуждение. — Так что, милая моя Мей, — продолжил он, — как ни странно, я тоже совершенно не хочу быть вещью. И объектом сексуального вожделения тем более. Я вовсе не желаю, чтобы женщина воспринимала меня как секс-машину, только потому, что заскучала по бурным постельным эскападам со своим бывшим дружком!
— Но это не так! — задохнулась Мей.
Энтони остановил на ней долгий, внимательный взгляд.
— А как? Может, я для тебя нечто вроде эмоционального допинга?
Мей понурилась. Надо выбирать между гордостью и правдой. Можно промолчать, можно перейти в контрнаступление…
— Это ты по себе судишь? — ответила она вопросом на вопрос.
— Думай как знаешь, — парировал Энтони.
— Вот я и думаю. Ты до сих пор оплакиваешь Корал. Но в то же время ты стосковался по сексу, по теплу и ласке, поэтому тебя ко мне и потянуло… Тебе не хватает женщины. — Голос Мей дрожал от обиды и гнева. — Так сходи в бордель. А со мною руки изволь не распускать!
Энтони глубоко, прерывисто вздохнул.
— А если вдруг не удержусь? — предположил он.
— Да только посмей подойти ко мне!.. — всхлипнула она, боясь разрыдаться.
— Хватит, Мей. Довольно! — отрезал он. — Мы зашли в тупик. Ты явно мне не доверяешь.
— Конечно нет. Тебя это удивляет?
— В таком случае, выход один: тебе пора уезжать. Мы только что наглядно доказали, что наше совместное житье под одной крышей добром не кончится.
Мей оторопела. Ощущение было такое, словно земля уплывает у нее из-под ног.
— У-уезжать? — пролепетала она.
— Так будет лучше всего, — хрипло отозвался Энтони. — Зачем усложнять себе жизнь? Ты уедешь, и проблема отпадет сама собою. Мне не придется ежесекундно себя контролировать. — Он окинул ее задумчивым, оценивающим взглядом. — А позже, когда Ник вернется домой, самые худшие проявления его недуга никак тебя не затронут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});