Он поднимается, и я теряю дар речи. Он разговаривает с моим животом. Интересно, слышит ли нас ребенок?
— Что ты сказал?
— Я сказал: «Привет, мой прекрасный малыш. Не могу дождаться встречи с тобой». — В его глазах светится любовь. Он действительно в восторге от моей беременности. Я не говорю, что я не счастлива. Я все еще в шоке. Я все еще сомневаюсь, не слишком ли рано, и способна ли я стать хорошей матерью. Но энтузиазм Ти так чертовски мил. Я не могу дождаться, когда увижу его с нашим ребенком на руках. Я представляю себе мужчину, которого люблю, с ребенком на голой груди. Да, это зрелище я действительно хочу увидеть.
— Знаешь, если ребенок тебя слышит, тебе, наверное, стоит перестать выражаться. Я не хочу, чтобы первое слово моего ребенка было ругательством.
— Нашего, — говорит Ти. Я бросаю на него непонимающий взгляд. Клянусь, иногда он сбивает меня с толку. — Это не твой ребенок, Холли. Это наш ребенок.
— О Боже! Знаешь, иногда ты бываешь просто невыносим. Ладно, я не позволю, чтобы первое слово нашего ребенка было ругательством. Тебя это тоже касается. — Я указываю на Нео.
— Конечно, как скажешь, босс. — Нео наливает три бокала виски из бара. Он передает один из них отцу, который всегда кажется тихим наблюдателем, а затем передает один из бокалов Ти.
— Выпей за меня. Я не буду пить девять месяцев, — говорит Ти, отказываясь от предложения.
— Почему нет? — Нео ворчит.
— Мы беременны, а алкоголь и ребенок плохо сочетаются.
— Она беременна, а не ты. Запреты только для нее, придурок, — ворчит Гейб.
— Ну, если ради нашего ребенка Холли придется девять месяцев обходиться без алкоголя, я не позволю ей делать это в одиночку. Мы все делаем вместе.
— Да, хорошо, напомни мне об этом, когда придет время рожать. — Нео одним махом выпил виски Ти. — Ну, это было мило и все такое. Но знаешь: нам есть чем заняться, выбить деньги и все такое.
— Этот разговор еще не окончен, Нео. — Тон Тео неумолим. Я поражена, потому что никогда раньше не слышала, чтобы он так разговаривал со своим кузеном.
— Конечно, босс, как скажете. — Нео выходит за дверь, отдав честь.
— Почему мне кажется, что я прервала что-то важное? — спрашиваю я.
— Это не так. Как насчет того, чтобы пойти пообедать?
— Нет, я не голодна. Что происходит? Почему вы все такие напряженные?
— Тебе не о чем беспокоиться, Dolcezza. — Ти пытается успокоить меня.
— Это могло сработать с твоими предыдущими подружками, но со мной это не пройдет. Попробуй еще раз.
На это Гейб смеется, но пытается скрыть это кашлем.
— У Тео никогда не было девушки до тебя, Холли. Ну, мы все думали, что у него была Лана, но ты знаешь, чем это закончилось. Может, тебе стоит сказать ей, Ти. Сейчас не 50-е годы. Мы не можем ожидать, что женщины будут нас беспрекословно слушаться. Лучший способ обезопасить их — поделиться информацией. Как она сможет избежать монстров, если не будет знать об их существовании?
Ти молчит. Видно, что он обдумывает совет, который дал ему дядя.
— Мы поговорим… за обедом. Пойдем, тебе нужно поесть.
— Я только что поела, Тео, — возражаю я.
— Завтрак был несколько часов назад. В тебе растет ребенок, Холли. Тебе нужна еда.
Я закатываю глаза. Думаю, мое тело само способно понять, что ему нужно. И прямо сейчас я жажду ответов, а не еды.
Глава девятнадцатая
Тео
Сказать, что я чертовски напряжен, было бы преуменьшением. Для всех я изображаю спокойствие, пытаясь выглядеть так, будто все под контролем. Как будто я точно знаю, что делаю, просто жду подходящего момента, чтобы передвинуть следующую фигуру на шахматной доске, которой является гребаная мафиозная жизнь. Только вот я не знаю, что делать.
Я понятия не имею, что задумал этот ирландский ублюдок. Я думал, что уничтожу остальных Донов, и на этом все закончится. Я знал, что их семьи захотят отмстить, те, кто довольно глуп, чтобы попытаться выступить против меня. Но чего я не ожидал, так это появления на моих улицах гребаного Клевера. Говорят, что он — чертов призрак, и это действительно так. Люди знают, что он здесь, но никто, похоже, не видел его и не знает, где он, бл*дь, находится.
У меня целая гребаная семья, которую я должен защищать, заботиться о ней. И единственный, кто сейчас для меня действительно важен, — это моя жена. Ее безопасность — мой главный приоритет. Я подумал, не вернуться ли ей в Сидней на несколько недель. Но я быстро отметаю эту идею при мысли о том, что придется провести хотя бы одну ночь без нее. К черту повторение этой пытки. Лучше я буду вырывать свои ногти ржавыми плоскогубцами.
Я смотрю, как Холли ковыряется в еде, и размышляю, не вызвать ли мне доктора, чтобы он осмотрел ее. Я думал, что беременные должны много есть. У них зверский аппетит и все такое. Какого хрена она не ест?
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашиваю я.
— Нормально. А ты?
— Мне было бы лучше, если бы ты ела, а не просто передвигала еду по тарелке.
— И мне было бы лучше, если бы ты действительно рассказал мне, что тебя так беспокоит. Я знаю, что это не то, сколько я съела. Это из-за ребенка? Ты наконец-то осознал? Ты… ты изменил свое мнение об этом?
— Нет, бл*дь, ничто не делает меня счастливее, чем мысль о том, что у нас будет ребенок, Холли. Я уже до усрачки люблю его.
— Тогда в чем дело?
Я не знаю, как рассказать ей о том, что знаю. Я не могу расстраивать ее тем, что сейчас происходит.
— Просто поговори со мной, Ти. Кто знает, может, я смогу помочь? Может быть, тебе станет легче, если ты просто поделишься.
Я вздыхаю и провожу рукой по волосам, потягивая за концы. Я чувствую, что теряю контроль. Не хочу, чтобы Холли снова стала свидетелем моего срыва. Она видела, что я натворил, когда умер мой отец. Нет, он не умер, его, бл*дь, убили. Чертова Лана, как же я хочу ее возненавидеть, чтобы убить. Неужели мой старик переворачивается в могиле от осознания того, что я не отомстил за него? Я смеюсь над этой мыслью.
— Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я тебе сказал, Холли?
— Все. Все, что угодно. Просто поговори со мной, Ти. Ты больше не один. Мы — команда, помнишь? Единая.
— Хочешь знать, что я не имею ни малейшего представления о том, как мне провести нашу семью без потерь через войну, которая, бл*дь, разгорается сейчас на улицах? Пока мы говорим, Dolcezza, у меня умирают люди, хорошие, бл*дь, люди. Умирают из-за меня, из-за их гребаной преданности нашей семье. Долбаные ирландцы заказали меня. Это то, что ты хочешь знать? — кричу я, сметая на пол содержимое обеденного стола.
Только когда я откинул стул и зашагал по комнате, до меня доходит, что я только что сделал. Черт! Я смотрю на Холли, которая не сдвинулась ни на дюйм. К ее чести, моя жена не испугалась. Она не вздрогнула. Она просто ждет. Наблюдает.
— Мне очень жаль. Черт! Dolcezza, прости… Я не… Я не должен был на тебя кричать. — Я поднимаю стул и опускаюсь на сиденье. Опираясь предплечьями на бедра, я опускаю голову. Мне просто нужно дышать, говорю я себе, беззвучно считая про себя до десяти. Мне нужно собраться с мыслями.
Я поднимаю взгляд. Холли все еще не произнесла ни слова. Она продолжает наблюдать за мной, потом медленно встает и обходит стол, избегая еды и осколков, которыми теперь усеян пол. Толкнув мои плечи назад на спинку стула, она задирает платье вверх, а затем садится на меня. Где она, черт возьми, находит такие обтягивающие платья? Я провожу по ее рукам, и она вздрагивает. Холли обнимает ладонями мои щеки.
— Ты можешь кричать на меня. Можешь разнести комнату. Мне все равно. Я все равно буду здесь, всегда. Я хочу помочь. Но я не смогу помочь, если ты не впустишь меня, Ти.
— Сейчас я хочу забыть. Хочу забыть, что мой отец был убит. Хочу забыть, что я — гребаный глава семьи и должен знать все ответы. Хочу забыть, что моя мать всю жизнь скрывала личность моего биологического отца. Я просто хочу забыть, — признаюсь я.