В конце августа [точнее, с 27 по 29 августа 1938 г.] я сопровождал Гитлера в его второй поездке к Западному валу, теперь в стадии, близкой к завершению. Генерал фон Вицлебен сопровождал нас, получая многочисленные подробные инструкции по дальнейшим усовершенствованиям, которые тотчас же передавались Тодту в качестве приказов. Сухопутные силы теперь отвечали только за тактическую разведку и размещение точек, а также за проекты боевых укреплений. Эта поездка служила одновременно и второй цели: как устрашение для Франции.
Вскоре после поездки в Мюнхен мне стало совершенно ясно, что, пока Гитлер был вполне счастлив от политической победы, одержанной над Британией, он должен был воздерживаться от стратегического решения чехословацкой проблемы, поскольку его начальными намерениями было принудить Чехословакию к тесному военному альянсу с Великим Германским рейхом договорными обязательствами или, если первое окажется невозможным, силой оружия.
Так как становилось все более и более очевидно, что мирным способом победа над Чехословакией не предвидится, поскольку теперь она получила твердую поддержку европейских держав, в конце октября 1938 г. начал обретать очертания план по уничтожению этой страны, как вражеской, посредством вооруженных сил при первом же удобном случае. Чехословакия была уже весьма ослаблена потерей своих приграничных укреплений. Таким образом, к концу октября были изданы подготовительные директивы по поддержанию военной готовности до того времени, когда все политические требования будут – так или иначе – достигнуты, используя широко рекламируемую борьбу Словакии за независимость.
Таким образом, окончательное решение чешского вопроса было фактически отложено в долгий ящик, когда генерал Йодль оставил в конце октября пост в Верховном командовании, чтобы перейти в действующую армию на пост командующего артиллерийским соединением в Вене. Если бы у меня были хоть какие-то подозрения, что в ближайшем будущем начнется война, я никогда не позволил бы ему уйти таким образом. После несчастья, произошедшего с генералом фон Вибаном в марте и апреле, я решил продолжать без замещения Йодля в должности начальника оперативного штаба и передал его работу полковнику Варлимонту, главе департамента национальной безопасности, в близком содействии со мной.
Чешские приграничные фортификации [в перешедшей к нам области] пробудили большой интерес не только среди нас, солдат, но, как и следовало ожидать, также и Гитлера; они были построены по модели французской линии Мажино, под наблюдением французских инженеров-строителей. Мы были весьма удивлены мощью больших блокгаузов и пулеметных гнезд; некоторое количество испытательных выстрелов нашими стандартными артиллерийскими орудиями по укреплениям произошли в присутствии фюрера. Самым удивительным была продемонстрированная проникающая способность 88-миллиметровых зенитных орудий, способных насквозь пробить обычный бункер прямой наводкой с расстояния двух тысяч ярдов[12], способность, которую фюрер требовал от них при проектировании; таким образом, он оказался прав, приказав использовать их подобным способом[13].
В начале ноября 1938 г., после того как Верховному командованию было приказано переориентировать исследования Генерального штаба на повторное завоевание городов Данциг [ныне Гданьск] и Мемель, на случай, если обстановка будет благоприятствовать выполнению этого плана, я должен был проехать с инспекцией восточных фортификаций. Он [Гитлер] сказал мне, что хочет создать представление о мощи наших укреплений против Польши: чтобы никто не мог предположить, объяснил он, что данцигское дело – а возвращение Данцига в рейх было его неизменной мечтой – могло бы привести к конфликту с самой Польшей. Я попросил Браухича организовать эту инспекционную поездку и сказал, что речь не идет о его собственном участии в ней, поскольку он участвовал в двух предыдущих поездках на запад. Его манера отступать на задний план всякий раз, когда дело касалось избежания противоречий, или уклоняться от вовлечения в неподобающие споры давно была известна и не нравилась мне, потому что тогда они все нападали на меня и обвиняли в том, что я недостаточно отстаиваю интересы сухопутных сил.
Мое предчувствие более чем оправдалось; несмотря на то что генерал-инженер Ферстер храбро защищал то, что было достигнуто в значительной степени под его командованием на главных фортификационных работах на изгибах рек Одера и Варты, Гитлер не смог сказать ни о какой из них каких-либо теплых слов: эти громадные сооружения были «бесполезными ловушками для людей» без огневой мощи и только с одной или двумя жалкими маленькими пулеметными башнями и т. д. Окончательным итогом стало увольнение генерала Ферстера с его должности. Потребовались большие хлопоты и мое личное обращение к фюреру, чтобы он был назначен командиром 6-го армейского корпуса в Менстер.
Восточный вал так сильно занимал внимание Гитлера во время этой зимы, что некоторое время спустя он инспектировал Одерский фронт от Бреслау [ныне Вроцлав] до Франкфурта-на-Одере, только в этот раз без меня. В этот раз причиной его огорчения стали насыпные укрепления, потому что они были хорошо видны врагу с некоторого расстояния. В данном случае правота Гитлера впоследствии была доказана во время нашей французской кампании; чтобы разрушить любой французский бетонный бункер, видимый на противоположном берегу реки, требовалось только одно прямое попадание нашего 88-миллиметрового орудия.
Так или иначе, несмотря на все проблемы, созданные для военного министерства, усиленная работа на восточных фортификациях и особая роль Восточной Пруссии (которой я не буду здесь касаться) принесли всем нам успокоительное чувство, что нам уже не нужно исследовать возможность войны с Польшей в ближайшем будущем, при условии, конечно, что на нас не нападут. Естественно, даже Гитлер не исключал последнего варианта, поскольку всегда была вероятность, что поляки могут прийти на помощь Чехословакии.
При этих обстоятельствах весной 1939 г. возникла новая директива ОКБ «О развертывании и боевых действиях»; фактически, она служила только для оборонительных целей, если бы Польша, поддерживаемая и подстрекаемая западными державами, предприняла против нас действия, либо из-за данцигской проблемы, либо в связи с ней.
Ради исторической точности я должен повторить, что эта директива была исключительно оборонительного характера. Я уверен, что Браухич уже подтвердил это на даче свидетельских показаний.
С моим назначением на должность начальника ОКБ я перестал быть свободным человеком: всякая свобода распоряжаться своим временем или заняться семейными делами должна была смениться моей постоянной зависимостью от Гитлера и его непредсказуемых требований ко мне. Как часто мне приходилось прерывать мои и без того короткие выходные в Хельмшероде или поездки на охоту в Померанию, чтобы прибыть к нему, чаще из-за его мелкой прихоти, чем из-за какого-либо существенного повода. Хотя мне легко предоставлялись отпуска, но поездки фюрера из штаб-квартиры в Берлин совершенно безжалостно отменяли их, и меня вызывали вновь. Была ли в этом отчасти моя собственная вина из-за моего сильно развитого чувства долга, или это происходило потому, что служба адъютантов Гитлера не решалась притормозить эти требования, я не знаю; к сожалению, я никогда не знал, что «висело в воздухе», пока не прибывал. Обычно происходило что-то, в чем разобраться мог только я, и, как правило, в этом не было ничего привлекательного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});