полностью обжитое пространство. Труппа бродячего цирка проводит в дороге всю свою жизнь, колеся от одного города к другому, возвращаясь, большой домой, если он есть, только на три месяца зимы. И большую часть года или всей жизни, их основной дом, этот самый фургон.
Вы видели, когда – ни – будь, настоящих клоунов без грима?
Клоуны без грима, самые грустные на свете люди, в этом я убедился, наблюдая за парой этих цирковых пенсионеров. Но вот, они уже на арене, расстеленных на деревянной площадке для танцев коврах. И, вершится чудо – искрометные шутки и горящие фейерверками глаза, улыбки как весенние бабочки порхают на их лицах, взлетая и рассаживаясь на лица собравшейся вокруг многочисленной публики: дети, вожатые, воспитатели, практически все свободные работники лагеря, какие – то заезжие гости, все смеются по настоящему как в компании хороших друзей.
Мне кажется, в клоуны уходят, как уходят в монастырь. И в том, и в другом случае, от того, что, что-то сломалось внутри. И в том, и в другом случае – лучшее лекарство – нести добро людям, быть одиноким – отшельником, сам в себе и служить изнутри, этому миру, чтобы дарить радость, особенно маленьким человечкам.
После выступления клоунов, насмеявшись в волю, уже и забыв как я видел их без грима, я вдруг почувствовал страшную усталость, и, сказав Наташе и Маринке, что мне нужно уйти, буквально дополз до своего спального места, где благополучно отрубился, погружаясь в благословенную тьму наполненную цветными вспышками падающих звезд.
*
Очнулся я от того, что кто – то тряс меня за плечи и дико ругался. Оказалось, это Маринка:
– Ты вот тут спишь, а там настоящий цирк!!!!
– Ну конечно цирк, а что еще, – я ничего не понимал.
– Да он еще и ничего не понимает, – словно прочла мои мысли наша крикливая воспитательница.
Оказывается в корпусе, где я спал в наказание, кажется, за то, что бросались за обедом кашей, оставили двоих наших сестер близняшек. А следует сказать, что наш отряд расквартировался в зимнем каменном корпусе, занимая практически весь второй этаж, и окна части палат выходили прямо площадку для танцев, где и шло цирковое представление. Обидевшись, что их заперли и не пустили в цирк, разбойные сестры решили устроить небольшую диверсию, ничего больше придумав как, разрисовав лица йодом скакать голыми на подоконнике, изображая, по их мнению цирковых обезьян, чем сорвали, настоящее представление. Хотя, конечно представление никто не сорвал, ну поорали, посмеялись, подождали, когда буйным близняшкам всыпят по их голым попам и отведут под надзор Наташи в другую комнату, а потом представление продолжилось, хотя то тут, то там вспыхивал безудержный смех, кажется, без всякой на то причины, просто так вспоминались наши обезьянки.
Такой вот цирк без коней. Хотя кони были, вернее одна чудная лошадка, на следующий день, когда меня отправили на берег реки, катать наших детей там на лошадях. Одна лошадь на отряд.
*
Нам досталась Звездочка, черная как ночь и с белым пятнышком во лбу, грациозная и такая красивая, вместе с ее лошадеводительницей, хозяйкой – Ингой, безумно рыжей и веселой дивчиной подросткового еще возраста.
Инга шутила с моими детьми, уговаривала очередного трусишку залезть на эту добрую лошадку, а я технично закидывал в седло очередного героя, и разнимал вспыхивающие ссоры, по поводу того, чья очередь теперь кататься.
Каждое дите успело проехать по два круга, когда Инга хлопнула меня по правому плечу и спросила:
– А ты?
– Чего я?
– Ну, ты что ли не будешь кататься?
– Что я – дите?!
– Боишься?
– Нет, просто никогда не сидел в седле.
– Попробуй….
Тогда, я в первый раз в своей жизни сел на коняшку. Нет, не было никакого страха, и особого восторга, пока запрыгнул в село, устроился там поудобней, сел – как влитой. А потом, появилось странное чувство де жа вю, как будто я сидел так не единожды, и мчался по морю трав и выжженным алым солнцем степям, там, за Каменным поясом, когда – то – очень давно. После получаса езды по аллее кленов вдоль берега реки, под возмущенные возгласы детей, я прошептал в ее правое ухо Звездочки:
– Божечки, как же я скучал по тебе все эти тысячи лет и спрыгнул на землю. Лошадка одобрительно заржала и положила мне свою голову на плечо.
– Все, катание на сегодня закончено, – заявила рыжеволосая и по милому – курносая девица, хозяйка Звездочки.
– Почему? – Снова заныли дети.
– Мамка дома ждет, ругаться будет, что поздно…, – улыбнулась эта дивчина – породы лисовых.
На это, мои дети промолчали, они многие не знали такого понятия «мамка ждет…», но очень даже могли, хотели, желали всем сердцем, его ощутить когда – ни будь…
*
Новый директор – похожий на братца Локки больше никогда не появлялся в моей жизни, но его жизнь, я в течение пары месяцев мог лицезреть на ставшем тогда чрезвычайно популярном шоу «За стеклом». Не смотря на его хитрость и божественное провидение, Локки его проиграл.
Месть Вотана?
Нет, Старый бог не опустился бы до такой мелочевки как человеческие игры.
13. Мама… Письмо. Стакан взорвался. Электричка, это – маленький поезд. А что, потом…?
Почему – то я практически не помню как ко мне в «пионер» – лагерь «Ирень» приезжала мама вместе с сестрой…
Я знаю, что это – было, запомнился сам факт их приезда. А подробности, почти, нет. Возможно, в этом месте, я стукнулся головой об ледяную горку, с которой мы катались вместе с племянником, до искр из обоих глаз шесть зим назад… Или, это – удар кастетом в висок из одной нехорошей истории, сделал свое темное дело. Но я хорошо помню, воспоминая детей из нашего кизеловского отряда, оставшиеся у них от приезда моей мамы и сестры.
Какие мы все – таки глупые люди, конечно, каждый из этих ребят мечтал, чтобы их – забрали в семью. А я по своей личностной недоразвитости на тот момент, даже об этом ни разу не подумал. Помню лишь, как удивился, как они к ним бросились (к маме и сестре), окружили, закружили, защебетали, и долго не желали отпускать, до самого их отъезда. А где в это время был я сам, не помню… Но, могу вспомнить, что больше всех других, тогда старалась – полная Настя – коротко стриженная, жутко спокойная блондинка двенадцати лет. Она попала в интернат лишь год назад и поэтому в ней, не чувствовался этот лихой налет отчужденности, во всем сквозила домашность этого ребенка. Она еще не смирилась со своим положением и считала его временной константой, как будто, действительно, просто была в пионерском лагере и скоро вернется домой, когда закончится эта смена, и тогда, все будет по настоящему…..