закончится, а за ним осень.
Конечно, мои орлы, вернее галчата хорохорились, то ли не замечали этого состояния, в которое мы погрузились, то ли просто не хотели это видеть.
Пока же девочки готовились к вечерней прощальной дискотеке, наводя марафет, выискивая самый на их вкус сексуальный и сногсшибательный прикид, среди вороха грязной одежды, прошедшей огонь и воду, метались по всему лагерю в поисках помады и туши для ресниц.
Парни, вознамерились, раздобыть на прощальный вечер бухла. И, даже в наглую подкатили с этой идеей ко мне: «типа, не схожу, ли я с ними в соседнюю деревню, за пивом». Я ответил, что: «фиг», и показал им большой кулак.
В соседнюю деревню мы с пацанами все же пошли. Просто у меня осталось тысячи две с половиной денег, предназначенных на экстренный случай. Я как честный товарищ пошел сдавать их Вотану, тот выгнал меня в шею, с криком:
– Ты что – ли – дурак!? Иди и потрать.
Я выдал Алесе, и Надюше, по пятьсот рублей, оставив и себе пятисотку, а тысячу решил потратить на своих вредителей, то есть на отряд.
– Пацаны, – позвал я, – пошли тратить деньги в деревню, кто со мной?
Увязались почти все, шли, держась поближе ко мне, все же сказались наши последние лихие приключения.
А я, совсем не думал, о плохом. В душе блестючий задор:
– Не дрейфить, прорвемся по лезвию ножа, – шутил, лохматя их обросшие затылки.
И ничего плохого не случилось. В поселковом сельмаге, мы купили коробку импортного мороженного, коробку сникерсов и несколько баллонов пепси-колы. А когда притопали в лагерь и позвали девчонок, устроили час сладкоежки. Что удивительно, ни у кого не слиплось. И от обеда, приготовленного на костре у реки – супа из тушенки и макарон с луком, никто не отказался.
*
Вечерняя дискотека затянулась до часа ночи. Просто, когда по приказу Вотана, вырубали электричество, никто не желал расходиться, и все дружно скандировали:
– Еще – еще!
Видимо Вотан был в духе, и позволил продолжаться сему безобразию, но в час ночи свет все – таки отрубили.
Все медленные танцы, и белые и не очень чистые мы провели вместе с неизвестно откуда появившейся Наташей. Я прижимал к себе ее горячее податливое тело и как будто случайно тихонечко целовал в шею, она млела, мурлыкая мне что – то невразумительно приятное в левое ухо.
А Алеся?
Она где-то пряталась, и категорически отказалась идти на «эту дурацкую дискотеку».
Правда и продолжения у нас с Наташей на этот раз не случилось, виной тому ее напарница Марина, которая совсем разболтавшись, сказала мне по секрету, что дома Наташу ждет муж – бравый майор милиции и двое малых детей. Это меня здорово охладило. Я в то время был чрезмерно правильным, аж, до тошноты иногда, ну, куда себя денешь, от себя не уйдешь, даже сейчас.
*
Утро промчалось стремительно как табун степных лошадей, топоча своими четырьмя неподкованными копытами, в облаке пыли, запорошив глаза, оставив лишь впечатления и запах горячего терпкого пота.
Все по плану:
Подъем.
Зарядка.
Завтрак.
Сбор чемоданов, вчера их так никто и не удосужился собрать, все прощались с лагерем и готовились к дискотеке.
Последняя линейка.
Обед.
И вот уже через час нас всех заберут большие желтые «Икарусы» и отвезут в разные стороны края.
Алесиного чемодана не было на месте. Когда я это осознал, в нашу вожатскую комнату с растерянно – хмурым видом заглянула, Надежда:
– Ищешь…? Ее уже нет. Родители приехали на машине и увезли. Она плакала, чтобы ты знал.
Я же не знал ничего, хотя все прекрасно понимал. И уже пожил достаточно, чтобы не воспринимать случившееся как вселенскую трагедию. Да, мне было больно. Да, я безумно хотел, чтобы она осталась, и мы помирились. Да, я мог попробовать еще, что – то сделать, чтобы все исправить. Но я не стал этого делать. Когда мы молоды, то так глупы и тщеславны, мы мним себя пупом вселенной и не умеем прощать, время меняет все, хотя некоторые не спешат меняться.
*
Постепенно на моем сердце стала образовываться корка льда в качестве анестезии, чтобы его совсем не разорвало на тысячу мелких атомарных частиц.
Устав смотреть на стены и спорить с ними – такими безответными, я выглянул в окно вожатской, глотнуть свежего воздуха, и увидел там Арни. Конечно не Шварца, это была кличка одного подростка из отряда детского дома г. Чайковского. На первый взгляд – типичный качек, но очень даже неплохой паренек. Я держал в своих руках, так и незапихнутую в сумку книгу Сапковского о ведьмаке Геральте, и сразу решил, что ее необходимо ему подарить. То есть качку Арни, эту самую книгу.
Почему или зачем? – спрашиваешь ты.
Не знаю, я захотел, чтобы его жизнь вдруг пошла другим путем, втолковать идеалы рыцарства и благородства этой безликой массе накачанных мышц. Пока, его добродушие и недалекий ум использовали старшаки из детдома, периодически вовлекая его в какие – то свои авантюры: со гоп-стопом, кражами из столовой, многочисленными разборками между собой и теми, кто вне их мира. И он никогда не отказывал, возможно, ощущая таким способом свою нужность в этом мире. Хотя в детдом он попал из дома ребенка в возрасте семи месяцев и конечно толком ничего об этом самом мире не знал, его миром был – детский дом.
Арни, конечно же, удивился, прижал нежданный подарок вверх ногами, к накачанной груди, и, улыбаясь, пожал мне руку:
– Спасибо…
– Нема, за что, – я положил ему свою руку на правое плечо, – держись, брат.
– Мне того, это…
– Надо идти? Конечно, давай…
*
Зачем, я рассказываю эту историю?
Потому что, у нее было продолжение…
Года четыре или пять лет спустя, мы, вместе с моей очередной внеплановой любовью, по-моему, ее звали Настя, гуляли по вечерней набережной у реки Кама. И зависли в одном милом открытом кафе, не замечая ничего вокруг, поглощенные друг – другом, а стоило осмотреться. Потому что за соседним столиком сидела пара – урок, видимо, отмечающих выход на волю. Толи им не понравился я, толи, наоборот – очень понравилась моя девушка Настя, брюнетка с большими такими глазами. Когда один из них, лысый, небольшого роста и весь какой-то дерганный, вскочил из – за стола и подскочив к нашему, выбил из под меня пластмассовый стул. Не знаю, как я не упал, но от растерянности заявил:
– Что ты делаешь, сука?…
Лысый тут же выдернул из кармана нож, и криво заулыбавшись, осклабился:
– Ктоооо сука?…
Я уже готов был сказать, что – я. Я никогда раньше не стоял вот так, чувствую настоящую смерть, притаившуюся на кончике чужого ножа, в полуметре от себя, и жутко боялся обмочить свои штаны. Когда рядом, резко затормозил черный БМВ, до этого нагло разъезжающий по пешеходной дорожке. Я не