четырех месяцев назад. Его лошадь шарахнулась, встала на дыбы не понять с чего. Мы так и не знаем до конца, как это случилось, но он упал с лошади, и та наступила ему на ногу. Нога сломана в двух местах. Он был один, Лил. Лошадь пошла назад без него, и это насторожило Люси.
– С ним все в порядке? Мама…
– Ему лучше. Мы все были напуганы какое-то время. Для своего возраста он вполне здоров, но ему семьдесят шесть, а переломы отнюдь не шуточные. Ему вставили штифты, и он пролежал в больнице больше недели, потом гипс, потом терапия. Он только-только начинает заново ходить с тростью. Не будь он таким крепким, могло бы… Врачи говорят, что он молодцом и у него все будет хорошо. Но это очень сильно мешает активной жизни, без сомнения.
– А как там Люси? У нее все в порядке? Ферма, бизнес? Пока Сэм болел, им кто-то помогал?
– Да. Сначала было тяжеловато, но сейчас у них все хорошо. – По вздоху Дженны Лил догадалась, что дальнейшие новости не лучше. – Лил, Купер вернулся.
Удар в сердце. «Просто рефлекс», – сказала она себе. Просто старые воспоминания заставляют ее быть сентиментальной.
– О, это очень хорошо. Он большая опора для них. Как долго он здесь пробудет?
– Он вернулся, Лил. – Свободной рукой Дженна ласково погладила дочь по колену. Она старалась подбодрить ее и нежным тоном, и прикосновением. – Теперь он живет на ферме.
– Ну конечно. – Что-то внутри дрогнуло, но она проигнорировала это. – Где же еще ему жить, если он помогает им?
– Он приехал, как только Люси позвонила ему, и оставался у них до тех пор, пока мы все не убедились, что Сэму не понадобится еще одна операция. Потом он вернулся на восток, уладил все, что нужно было уладить, и вернулся. Теперь он здесь.
– Но… У него же дела в Нью-Йорке. – Что-то сдавило грудь, и стало трудно дышать. – Я имею в виду, что после того, как он ушел из полиции и занялся частным бизнесом, он… Я думала, у него там все хорошо.
– Думаю, так и было. Но… Люси сказала мне, что он продал агентство, собрал вещи и сказал ей, что останется. И остался. Не знаю, что бы они делали без него, по правде говоря. Им бы все здесь помогали, ты же знаешь, как это бывает. Но нет ничего лучше семьи. Я не хотела рассказывать тебе об этом по телефону или по электронной почте. Детка, я знаю, что тебе может быть тяжело.
– Нет. Конечно нет. – Как только ее сердце перестанет болеть, как только она сможет сделать глубокий вдох без боли, все будет хорошо. – Это было очень давно. Мы по-прежнему друзья. Я видела его года три или четыре назад, когда он приезжал навестить Сэма и Люси.
– Ваша встреча длилась меньше часа, потом тебе внезапно пришлось лететь во Флориду, а через две недели вы снова разминулись.
– Мне действительно нужно было уехать, когда подвернулась такая возможность. Флоридские пантеры находятся под угрозой исчезновения. – Она уставилась в окно, благодарная за то, что на ней солнцезащитные очки. Даже с ними все вокруг теперь казалось слишком ярким, слишком. – Насчет Купа: все нормально. Я рада, что он здесь, рядом с Сэмом и Люси.
– Ты любила его.
– Да, любила. В прошедшем времени. Не волнуйся.
Она не то чтобы думала о нем каждые пять минут или видела его в каждом встречном. У нее была своя работа, свое место в жизни. У него, очевидно, было свое. Плюс никаких обид, напомнила она себе. Они были детьми; они выросли.
Лил приказала себе перестать думать о нем, выкинуть все из головы, как только машина свернет на фермерскую дорогу. Они увидели дым, выходящий из трубы, – дом, милый дом, – и пару собак, бегущих с заднего двора проверить, в чем дело.
Быстрой и резкой вспышкой мелькнуло воспоминание о том, как жарким летним утром она плакала, обнимая двух таких же вот резвящихся собак. Двенадцать лет назад тем летом состоялось самое первое жалобное прощание – она помнила все. И, если уж быть совсем честной, это было начало конца. Двенадцать лет – достаточно долгий срок, вполне достаточный, чтобы пережить это.
Она увидела отца, выходящего встречать их из дверей хлева, и отогнала все непрошеные мысли о Купере Салливане.
Ее обнимали, целовали, угощали горячим шоколадом и печеньем, к ней неистово ласкалась пара гончих, которых родители назвали Лоис и Кларк. Из окна кухни открывался знакомый вид. Поля, холмы, сосны, серебряная лента реки. Дженна настояла на том, чтобы постирать одежду, сложенную в рюкзак.
– Хочу о тебе позаботиться. Это поможет мне чувствовать себя мамой целый день.
– Не в моих силах лишать тебя этого, мамочка.
– Я не то чтобы чистюля, – заметила Дженна, забирая вещи у Лил. – Но я не понимаю, как ты можешь так долго обходиться малым.
– Секрет в грамотном планировании и еще в готовности носить грязные носки, когда выбор ограничен. Это вообще-то еще чистое, – начала было Лил, когда ее мать достала из рюкзака очередную рубашку. Дженна только бровью повела. – Ладно, не столько чистая, сколько не грязная.
– Я принесу тебе свитер и джинсы. Этого достаточно, пока твои вещи не высохнут. Прими ванну, выпей вина. Расслабься.
Она опустилась в горячую ванну, заботливо приготовленную матерью. Издав долгий, почти оргазмический стон, Лил подумала: «Как же приятно, когда о тебе кто-то заботится!» Работа в поле обычно означала грубую, в некоторых случаях почти примитивную жизнь. Она не возражала против этого. Но в данный момент она никоим образом не возражала и против того, чтобы мама приготовила для нее специальную пенную ванну имени Дженны Шанс, и знала, что может нежиться в ней до тех пор, пока вода не остынет.
Теперь, когда она была одна и у нее было вдоволь времени, она позволила Купу вернуться в свои мысли.
Он вернулся, когда бабушка с дедушкой нуждались в нем, следует отдать ему должное. Он действительно уважает и любит свою семью, в этом нет сомне-ний.
Можно ли ненавидеть человека, который, по всей видимости, круто изменил всю свою жизнь ради того, чтобы его бабушка и дедушка ни в чем не нуждались, а их дом и бизнес были под надежной защитой?
Кроме того, Лил не за что было его ненавидеть.
То, что он разбил ей сердце, а потом по капле выдавил из него всю кровь, так что она увлажнила подошвы его сапог, когда он уходил от нее, – да разве это причина для ненависти?
Она глубже погрузилась в ванну, потягивая вино.
В лжи его тоже не упрекнуть.
Он вернулся. Не на День благодарения, а к Рождеству. Всего на два дня, но приехал. А когда он не смог приехать тем летом, она приняла предложение поработать в приюте в Калифорнии. За эти недели она многому научилась, и они с Купом поддерживали связь, насколько это было возможно.
Но все уже начало меняться. Разве она не чувствовала этого уже тогда? – спрашивала она себя. Разве какая-то ее часть не знала?
Он не смог приехать на следующее Рождество, и она прервала свои зимние каникулы ради полевых исследований.
Когда