Читать интересную книгу Капитан Валар. Призовая охота - Сергей Самаров

– Все менять. Ты знаешь, что я сейчас официально нахожусь на излечении в госпитале?

– Я думал, в отпуске...

– В госпитале. Часть черепа сняли, заменили металлическими пластинами. Тяжело, говорят, в бою такую голову носить будет. И потому – на инвалидность. А мне не хочется. Я еще в себе силы иногда чувствую. Состояние, требующее адаптации. Вот мне и предлагают помощь – и материальную, и психологическую. Вторую, понятно, в большей степени. С первой у нас всегда больше обещаний, чем реальных выплат...

Я врал беззастенчиво, но делал это достаточно убедительно, с непременным ворчанием и недовольством, чтобы старший лейтенант поверил. Он, похоже, на сей раз воспринял мои жалобы как должное.

– А какую группу инвалидности обещают?

– Они пока ничего не обещают. Сидят два профессора, бумаги листают, охают и ахают, вслух о комиссии размышляют. Не думаю, что больше третьей дадут. Руки и ноги целы, а голова у нас – дело второстепенное.

– Так что тебе сейчас с головой-то делать?

– А что мне с ней делать? – не понял я.

– Беречь надо?

– А здоровому беречь необходимости не было? – спросил я невинно.

– Ну, пока здоров, об этом не думаешь.

– Всегда, извини уж, старался думать. И сейчас стараюсь. А ты что как загнанная лошадь? – перевел я разговор на другую тему, справедливо надеясь вытащить у участкового какие-то сведения о расправе над ментами с Северного Кавказа.

– Дел сразу навалилось... Всегда все спокойно было, а тут – сразу куча. Ментов перебили, а тут еще...

– Что еще?

– Вчера в Москве пытались гей-парад провести. Наши поехали против них выступать. Отец Василий поехал, парни молодые. «Голубых» побили, многих задержали. И с той, и с другой стороны. Отца Василия задержали и двоих наших парней.

– Батюшка тоже бил?

– Нет, его задержали как одного из выступавших против гей-парада. А парни, говорят, кулаками поработали.

– Я тоже собирался поехать, да в госпитале задержался, – признался я, этим легким откровением отводя подозрения от участия в другом происшествии. – Тоже задержали бы. Я бы в переулке не отсиживался – благо есть куда пинать...

– Они же больные... – слабо возразил старший лейтенант.

– А ты представь, чтобы выходили на парад больные раком и звали других тоже раком переболеть. Это нормально? Больных лечить надо, а не пропагандировать их болезнь.

– Во всей Европе это считается нормальным, – участковый явно говорил с чужого голоса, интонацией показывая свою неуверенность.

– А мне плевать на Европу. Там всегда одни «гнилушки» жили. Почему мы тоже загнивать должны? А мы не хотим. У нас народ другой. И не будем на Европу равняться. Татарское иго триста лет длилось. А потом Петр учредил европейское иго – и до сих пор избавиться не можем. А что у тебя с теми?.. Которых тут перебили? Поймали кого?

Я спрашивал намеренно наивно, понимая ситуацию не хуже мента, но делал вид, что ничего в ситуации не соображаю.

– Похоже, накроются мои капитанские погоны, – вздохнул Сазонов. – Там полный «висяк». Даже версии у следствия нет. Никаких мотивов. Предполагают только, что была какая-то разборка между группами. Может, одни кавказцы с другими кавказцами что-то не поделили. Патроны, кстати, у пистолета, из которого стреляли, – как у твоего «Грача».

– Что, экспертизу проводили? – выдал я новый наивный вопрос.

– Пули на экспертизу отправят из морга. Гильзы подобрали на месте убийства. Гильзы «девять на девятнадцать».

– Такие у многих пистолетов.

– У каких? – проявил свою боевую несостоятельность мент.

– У «беретты-92» и «беретты-96», у разных «Глоков» и еще у целой кучи.

– У «стечкина» тоже?

– Нет. Там «девять на восемнадцать», – снова я проявил свое знание оружия.

– А то тут один из следователей предположение выдвигал... Говорил, что Кадыров своим самым верным сподвижникам дарит «стечкины» с позолоченным корпусом.

– Слышал я такое. Даже не про позолоченный корпус, а про золотой. Но по мне лучше простой вороненый. И лучше металлический, чем пластмассовый, как у «Глока».

– А чем пластмассовый хуже? – Теперь уже мент проявил настоящую ментовскую наивность.

Я ответил кратко и емко, со знанием дела:

– Пистолет легкий, а патрон сильный. Ствол после выстрела швыряет в сторону. Ко второму выстрелу приходится готовиться заново. В бою это неудобно. Кроме того, в бою «стечкин» можно использовать вместо дубины. Дашь по голове, мало никому не покажется. А «Глоком» бить – все равно что мух отгонять...

Толик вздохнул:

– Убивают друг друга, а я виноват, что на моем участке... Ну, ладно, поехали наши в Москве «голубых» гонять. Это на мне не сильно бы сказалось. Не по деревне с кольями гоняли. Наше начальство на это смотрит почти как ты с отцом Василием. А массовое убийство на моем участке – все, прощай повышение в звании! Если бы еще по горячим следам поймать кого-то... А так – все!

– А ты-то тут при чем? – сделал я вид, что не понимаю. – Следственный комитет пусть занимается. Для участкового слишком серьезный случай. Это тебе не пару галош украли...

– Все равно в одну кучу свалят, – вздохнул старший лейтенант и двинулся к калитке, в которую входила мама – его, кстати, бывшая учительница и, кажется, даже классный руководитель.

Поздоровавшись, они разошлись без расспросов. Вопрос в маминых глазах относился ко мне. Но я ничего говорить не стал, а просто прошел в дом. Мама двинулась следом за мной.

* * *

– Ты с отцом Василием не виделся? – спросила она.

– Издали. Поприветствовали друг друга. А ты виделась?

– Только что разговаривала.

– Знаешь уже, что произошло?

– Знаю. Неприятности. Думаю, если бы ты там был, все обошлось бы.

Она мне словно претензию высказывала, что я не принял участия в драке.

– Если бы я там был, все было бы гораздо хуже. Сдерживать я никого не стал бы, а в остальном...

– Что в остальном?

– Меня, мама, не учили драться.

– Не поняла...

– Меня учили убивать. И последствия могли бы быть более тяжелыми. В том числе и для ментов, которые батюшку и твоих мальчишек задерживали. Я не стал бы смотреть, как их в машину сажают...

Она, кажется, поняла и оценила. И от этого почувствовала себя не совсем уютно, постаравшись сразу перевести разговор на другую тему.

– И еще батюшка сказал, что рядом с деревней перебили каких-то полицейских с Кавказа.

Мама, как учительница, всегда старалась говорить правильно и терпеть не могла таких общеупотребимых сейчас выражений, как «менты». Когда я произнес это слово, она даже поморщилась.

– Да, Сазонов даже мой пистолет посмотрел. Проверил наличие патронов. Ментов расстреляли из пистолета такого же калибра.

– Тебя, надеюсь, он не подозревает?

– У него работа такая – всех подозревать. Для любого мента все люди – это только преступники, настоящие или потенциальные. Иначе они людей рассматривать не могут. Они даже на жертв преступлений так смотрят.

– Это ты перебарщиваешь. Толик всегда был хорошим мальчишкой.

– Он уже давно не мальчишка, а профессиональный мент, который расстраивается, что из-за этого четверного убийства, если не поймают убийцу или убийц, ему не дадут уже обещанного звания капитана. И потому готов обвинить любого. А я не перебарщиваю, я перестраховываюсь, потому что у меня и без вашего участкового своих проблем хватает.

Мама почувствовала мой тон.

– Что-то случилось?

– Случится вот-вот...

– Что?

– Ты сильно не расстраивайся, но завтра или послезавтра меня могут арестовать. Но это на несколько дней. Надолго мы не расстанемся.

– За что?

– За другое убийство. По подозрению...

Мама молча ждала продолжения и подробностей.

– На МКАДе перебили несколько молодых наглых чеченцев...

– Я считаю это нормальным, – сказала мама. – Слышала по радио про эту историю. Молодые наглецы получили достойный отпор, и все. Если бы их раньше так останавливали, у нас преступность была бы намного ниже. Ты какое отношение имеешь к этому делу?

– Это был я. Но моя вина недоказуема в принципе. Однако наши спецслужбы проводят сейчас операцию, и меня, грубо говоря, «подставят», чтобы выманить из норы настоящих убийц с Кавказа, профессиональных. Которые расправляются с офицерами спецназа.

– Зачем?

– Так надо, мама. Ты не переживай. Через несколько дней я выйду. Сегодня в Интернете будет выставлен материал с видеозаписью происшествия. Меня найдут и задержат, потом, видимо, арестуют. А потом отпустят за недоказанностью вины. Я не могу вводить тебя в подробный план операции. Ты, главное, не расстраивайся.

– Хорошо, – мама приняла сообщение удивительно спокойно. – Я ко всему готова. Ты только скажи мне, там, на МКАДе, был в действительности ты?

– Я...

Уже вечером я включил Интернет и на новостном сайте, где раньше видел сообщение о происшествии, увидел выставленную видеозапись происшествия. Ее я просмотрел четыре раза, пытаясь заметить следы видеомонтажа, но мой уровень профессионального киношника сильно, видимо, отличался от желаемого, и что-то определить я не сумел при всем желании. А в остальном работа только радовала. Я ни разу не посмотрел в камеру. Тот момент, где я поворачивался к оператору лицом, был в конце оригинальной записи, и его вырезали без всякого сожаления и без ущерба для основной цели. Будь я обычным тщеславным актером, я бы расстроился. Но на актерские лавры я никогда не претендовал, дешевого тщеславия чурался и потому воспринял скрытый монтаж как должное. Еще мое внимание привлек номер моего «Тигуана». Его рассмотреть было возможно, но вот номер региона – нет. Было ясно только одно – номер региона состоит из двух цифр. Следовательно, круг поиска сузился. Имея номер без региона и марку машины, менты вскоре выйдут на меня. После этого отыскать меня в деревне будет делом техники. В том же госпитале знают мой адрес.