— А сами-то вы пробовали эти микстуры? — спросил Джеф, когда они шли в комнату больного.
— Слава Богу, нет. Я никогда не болею.
— Судя по запаху, думаю, это избавит его от страданий — так или иначе… — проборматал он с сомнением.
Мэнипенни, с красными, воспаленными газами и осипшим голосом, пытался возражать, уверяя, что он просто немного устал и не нуждается в помощи, но Шелби и слушать ничего не хотела. Попросив Джефа помочь старому джентльмену сесть, она поправила его ночной колпак, потом поднесла дымящуюся кружку к его губам.
Как ни странно, Мэнипенни проглотил эту взрывоопасную смесь, потом блаженно улыбнулся:
— Я бы сказал, что это ужасно хорошо. Отлично приготовлено, мисс Мэттьюз.
— Мы в Вайоминге, мистер Мэнипенни. Зовите меня просто Шелби.
Он снова опустился на подушки и ответил сонным голосом, еле слышно:
— А я — Перси, моя дорогая… Только для вас. — Рука его нашла ее руку и сжала ее. — Хотите почитать мою книгу? Пожалуйста, возьмите…
— Вы очень добры, Перси, — ответила она, ласково улыбаясь. — Возьму.
Они подождали, пока старый слуга задремал, потом Шелби взяла с ночного столика «Юстаса Даймондса». Джеф недоверчиво покачал головой, когда они на цыпочках вышли из комнаты и прикрыли за собой дверь.
— Перси? — воскликнул он, когда они были уже в коридоре. — Это просто неслыханно! За всю мою жизнь я знал только одного или двух человек, которые осмеливались называть Мэнипенни Персивалем, но сама мысль о том, чтобы кто-нибудь назвал его «Перси», просто непостижима!
— Это ведь он предложил, а не я, — мягко напомнила девушка.
В кухне Шелби сунула тарелки, вилки, ножи и салфетки в руки Джефу, наказав ему накрывать на стол. Ветер рвался и ревел в их долине, неся с собой плотные полотнища дождевых струй. Тонкие оконные стекла задребезжали под напором бури, когда Шелби раскладывала по тарелкам мясо и нарезала горячий маисовый хлеб, поставив к нему маленький горшочек меда. От керосиновой лампы лился мягкий свет на клетчатую скатерть, уставленную кушаньями, и Шелби храбро улыбнулась Джефу, когда они вместе уселись за стол. Вдвоем.
— Что это? — спросила она, глядя на маленькие, из тяжелого стекла, рюмки, наполненные янтарной жидкостью, стоявшие рядом с каждой тарелкой.
— Вы раньше грозились, что выпьете виски, вот я и подумал, что немного хереса, может помочь нам согреться. Я привез с собой несколько бутылок из Лондона.
Шелби с удовольствием отпила, отметив про себя, что на вкус это настоящий напиток богов.
— Не думаю, чтобы вы ели что-нибудь подобное в Англии, — сказала она, словно оправдываясь.
— Вы правы, — согласился Джеф с загадочной улыбкой.
— Что у вас обычно бывает на ужин?
— Ну… Жидкий мясной суп с овощами или крупой, палтус с приправой из омаров, бараньи котлеты. Капуста с рисом… Маринованные огурцы… Грушевый компот.
Он полил медом ломтик маисового хлеба, откусил кусочек и улыбнулся с неподдельным удовольствием.
— Ничего вкуснее не пробовал!
— Вы ведь нарочно все это выдумали, да? — Шелби не выдержала и рассмеялась. — Чтобы не смущать меня. Кто же станет, такое есть?
— Англичане, — коротко ответил он. — Мы тушим и маринуем, чуть ли не все, что едим. Для нас это прямо-таки вопрос чести.
Оба засмеялись. Гроза пронеслась над ранчо и ушла стороной, и Шелби почувствовала себя спокойнее. Надкусив кусочек подрумяненного картофеля, она заметила:
— Надеюсь, мальчики в безопасности и вернутся домой, как только буря утихнет, хм-м-м? Они, вообще-то, привыкли к такой погоде.
— Наверняка, вы правы.
Он доел рагу, лежавшее у него на тарелке, потом заметил:
— Это просто восхитительно. И как странно, что у вас тарелки с «Голубой ивой». Такой же повседневный сервиз был в нашем загородном доме в Йоркшире, когда я был еще мальчиком. Я всегда любил его гораздо больше, чем тот позолоченный фарфор, который так нравился моей матери.
— Я сама его выбрала, когда возвращалась из колледжа в Массачусетсе, — объяснила Шелби. — Не то чтобы я любила копить приданое — я никогда не думала о таких глупостях, но у меня есть собственные вкусы, и я знала, что вряд ли мне удастся найти что-либо подходящее в Дэдвуде.
Шелби смотрела, как Джеффри доливает ей вина в рюмку, и улыбнулась.
— Так мне пришлось потратить один ужасно утомительный день, чтобы купить, что мне нравилось: сервиз с «Голубой ивой», множество бельгийских кружев, которые я пока убрала, льняное постельное белье, кое-какую восточную упряжь, ею я редко пользуюсь, и книги. Я очень дорожу моими книгами. К сожалению, дядя Бен заставил меня оставить большую их часть дома… и я согласилась, потому что беспокоилась, как бы с ними чего не случилось в дороге. Я не знала, чего мне ожидать в этих пустынных местах и что это за дом, в котором мне придется жить.
— Я понимаю. А что это за история с «Юстасом Даймондсом»? — спросил он тихо, захваченный очарованием минуты. Комната изнутри была освещена золотистыми языками пламени, а снаружи в нее проникали ослепительные закатные лучи солнца, прорывавшиеся сквозь грозовые облака. Но Шелби была еще ослепительнее.
— Откуда вы узнали, что Мэнипенни читает Троллопа? Вы что, вдвоем основали закрытый литературный клуб?
— Не совсем.
Она почувствовала, что ей все больше начинает нравиться Джеф. Его непринужденное остроумие, было под стать ее собственному острому уму и воображению и напоминало ей отца. Ей также нравилась его способность сохранять спокойствие чуть ли не при любых обстоятельствах, в отличие от дяди Бена и, уж конечно, от нее самой. И наконец, было что-то еще в карих глазах Джефа, что придавало смысл его холодному спокойствию. Он смотрел на нее с молчаливым пониманием, и оно внушало ей доверие к нему, несмотря на все ее старания воспротивиться этому. Расхрабрившись от выпитого хереса, Шелби выпалила: — Перси сказал мне о вашем сундуке, полном книг!
У него было такое лицо, будто она дала ему пощечину.
— Ради всего святого, не называйте его Перси! Уверяю вас, он не одобрит этого, когда поправится и придет в себя!
Шелби широко улыбнулась:
— А я-то, увидев ваше лицо, решила, что вы сердитесь из-за того, что я узнала вашу тайну.
— Тайну? Но это вовсе не тайна. Вы хотели бы посмотреть книги? Боюсь, сундук, слишком громоздкий, чтобы перетаскивать его, так что нам придется пройти в мою спальню. Совершенно невинно, разумеется! — сказал он легким, непринужденным тоном, промокнул губы салфеткой и отодвинул стул. — Но сначала я помогу вам вымыть посуду.
— Нет, давайте пока просто положим ее в раковину — пусть помокнет.
Она едва могла сдержать нетерпение.