figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Однако в одних случаях «аннексия» и «аншлюс», что подразумевает осуждение со стороны говорящего, в других случаях — нейтральное «присоединение». А «воссоединение» — так и совсем хорошо. Терминология столь тонкая и изысканная, что даже ею уже и не являющаяся.
Тем, впрочем, тонкость словоупотребления не исчерпывается. Границы стран и владений были подвижны с времен Ромула и Рема и даже раньше; очевидно, и стародавнее сдвигание границ тоже следует именовать аннексией. Но нет. Не принято говорить ни про аннексию Россией Киева с городками по Вечному миру 1686 г., ни про аннексию Крыма при Екатерине, ни про аншлюс Папской области при Викторе-Эммануиле, ни про аншлюс Прирейнской Германии при Людовике XIV, ни про аннексию Вифинии Римом после смерти царя Никомеда. Все эти события описываются словом «завоевание», чаще же — и вовсе нейтральным «присоединение». Смысл такого различения — еще в XIX в. не было аннексии как явления природы, а затем вдруг она появилась — кто бы объяснил.
Единственное приходящее на ум объяснение — что в современном сознании разделяются стародавние движения границы: что было, то было, чего теперь об этом спорить — и движения границы более или менее современные. Тут произошел такой прогресс, что деяния некогда обычные и приемлемые теперь стали неприемлемыми. Что, как мы знаем, не только с границами бывает. Вспомним хоть эволюцию отношения к гомосексуализму, точнее, к гомофобии. А равно к рабовладению, смертной казни etc. Одни табу исчезают, а другие, напротив, возникают. Вот и аннексию теперь табуировали.
Это произошло в результате квазиузаконивания весьма длительной фактической практики. После 1945 г., когда таинственная карта изменилась, и весьма, в течение почти полувека европейские границы были неизменны, вплоть до 1990 г. Что породило желание, чтобы и впредь так было. Границы и впредь должны быть нерушимы, аннексия и аншлюс есть восстание против универсального международного порядка. Если, конечно, это не аншлюс ГДР, но, впрочем, это совсем другое дело.
Такой подход имеет право на существование, более того, он весьма благонамеренный. Зададимся лишь вопросом: что обеспечивало с 1945 по 1990 г. генеральную тишину в Европе, когда ни одной пушке не позволялось стрелять и ни одной границе — двигаться? Отчасти — улучшение нравов, отчасти — память о бедствиях мировых войн («никогда больше»), отчасти — продавленный советской дипломатией в Хельсинки в 1975 г. принцип нерушимости границ, но главная причина в другом, и она называется словом «Ялта».
В 1945 г. на Ялтинской и Потсдамской конференциях победители договорились о разделе Европы. Результатом была почти полувековая генеральная тишина. Разумеется, было еще много всего другого, не слишком приятного. Железный занавес, разделительные линии, колючая проволока на границах, запрещение или во всяком случае очень сильное ограничение свободного обмена людьми и идеями. Но при этом ни одна пушка не стреляла и границы были нерушимы. В 1990 г. было торжественно объявлено об окончании холодной войны, ялтинская система приказала долго жить, после чего границы пришли в движение. Заморозка кончилась, и в те самые дни, когда провозглашали «конец истории», муза Клио изрядно, должно быть, потешалась над Фукуямами. Ибо главный механизм тишины и заморозки, т. е. межблоковый клинч, более не существовал.
При ялтинской системе родилась и концепция трех миров. Первый мир — капиталистический, а равно свободный, второй мир — коммунистический, т. е. СССР и сателлиты, третий мир — все остальное. В рамках равновесия страха было условлено, что первый и второй не воюют между собой, а свою агрессию выплескивают на просторы третьего, где старый империализм с передвижением границ вполне остается в силе: «Восточнее Суэца десять заповедей не действуют».
С крахом ялтинской системы и исчезновением понятия «второй мир» страны, к нему принадлежащие, провалились в мир третий — тот, который восточнее Суэца, с полной необязательностью заповедей. Когда заповедей больше нет, разделительных линий тоже нет, равновесие страха довольно разболтанно, остаются прежние, доялтинские, способы державного противостояния. Среди которых аннексия, а равно аншлюс занимают свое место, ибо в хаосе и чересполосице старого мира без них не обойтись. Порукой чему вся многовековая европейская история. Пока не будет новой мирной конференции с установлением жестких разграничительных линий, история продолжит бурное течение свое. Заклинаниями такой поток не останавливается.