Читать интересную книгу Орлиное гнездо - Вадим Павчинский

У Егора было теперь много друзей среди военных моряков: ему довелось побывать на ремонте крейсеров «Аскольд» и «Жемчуг», на миноносцах «Бесшумном» и «Бесстрашном». А весной 1916 года Егор ступил на палубу крейсера «Варяг». Того самого, который в русско-японскую войну был потоплен своей героической командой в корейском порту Чемульпо. В 1905 году японцы подняли «Варяга» со дна моря, отремонтировали и ввели его в состав своего военно-морского флота под названием «Сойя». А в 1916 году они продали крейсер России. Перед намечавшимся переходом в Мурманск «Варяг» побывал во Владивостоке.

Он бросил якорь в бухте Золотой Рог в один из мартовских дней. На борт крейсера поднялась его новая команда, прибывшая из Петрограда специальным эшелоном. А спустя несколько дней «Варяг» был поставлен на ремонт.

На палубе «Варяга» рабочие мастерских обнажили головы в память русских моряков. Горькое чувство испытывал Егор: крейсер как бы напоминал о бесславной русско-японской войне сейчас, когда проливалась кровь на фронтах мировой войны…

Общение с командой «Варяга» придало Егору и его товарищам мужества и смелости. Многие не скрывали своих мыслей и настроений.

Кто-то из рабочих доставлял на борт «Варяга» нелегальные листовки и снабжал ими надежных людей из команды крейсера. Егор догадывался, что эта работа ведется Кочкиным. Несколько раз пытался Калитаев завязать с ним разговор, попросить для себя какое-нибудь поручение. Но Кочкин словно бы проверял Егора, присматривался к нему издали, не допуская пока его ближе. «Семь раз примерь», — говорил себе осмотрительный, осторожный Кочкин.

В середине мая «Варяг» опробовал машины после ремонта и через месяц снялся с якоря. На пристань пришли тысячи жителей Владивостока. Среди них затерялся и Егор. Протяжными гудками провожали корабли на рейде Золотого Рога уходивший в далекий путь крейсер.

Из всех четырех труб «Варяга» клубился густой дым. Точно такой же дым выбрасывали высокие кирпичные трубы судоремонтных мастерских. И казалось Егору, что вместе с крейсером отправляются в неведомое плаванье приземистые корпуса цехов, похожие на корабли…

Вскоре в мастерских произошел тот самый взрыв, неизбежность которого ощущал Егор постоянно, каждодневно. Взрыв этот последовал от малой искры. Один из мастеров, которого рабочие не без основания подозревали в связях с охранкой, ударил молодого подручного, работавшего в паре с Егором. Мастер давно и безуспешно искал тех, кто распространял листовки на «Варяге», — это было ему поручено владивостокским охранным отделением. «Варяга» уже не было в Золотом Роге, и, взбешенный неудачей, мастер выместил зло на подвернувшемся под руку парне.

— Кто тебя? — спросил Егор бледного от боли и злости подручного, утиравшего рукавом кровь с лица.

Подручный назвал обидчика.

Егор спокойно, не выдавая клокотавшей в душе ярости, подошел к мастеру. Он переживал такое же чувство, как много лет назад, на борту «Аркадии», когда вел товарищей, чтобы связать капитана.

— Еще раз кого тронешь — отправим на дно, крабов кормить, — сказал Егор с угрозой.

Его услышали все, кто стоял поблизости.

— Долой кровопийцу! — тотчас поддержал кто-то из рабочих Егора.

— Сюда, товарищи! — услышал Егор зычный голос Кочкина.

Вокруг него столпились рабочие. Возник летучий митинг. Было решено послать делегата к командиру порта с требованием убрать ненавистного мастера. Делегатом, по предложению Кочкина, избрали Егора.

Командир порта выслушал Егора, изложившего требования рабочих, и сказал:

— Отлично. Уволим. Тебя, бунтовщик, уволим, тебя! — перешел на крик потерявший самообладание командир порта.

Рабочие заступились за Егора, начав забастовку. Но Егора так и не приняли в мастерские.

Стоял конец августа. Месяц этот выдался жаркий, солнечный, грозовой. Грозы врывались в город часто. Прошумев тропическими ливнями, они уносились в сторону океана так же стремительно, как и появлялись. А по крутым улицам, спускавшимся от вершины сопок к берегу бухты, с плеском и ревом низвергались потоки дождевой воды, увлекая за собой камни, песок, щебень.

Ливни причиняли немало разрушений. Нередко, можно было видеть развороченную мостовую, трамвай, сошедший с замытых песком рельсов, сваленные телефонные столбы или вырванное с корнем дерево.

Егор шел берегом бухты Золотой Рог. Берег, еще недавно полный купальщиков, обезлюдел. Китайцы-лодочники попрятались в своих шампунках, стоявших на якорях и отчаянно качавшихся на штормовой волне. Волны с размаху шлепались о песок, разбивались на тысячи водяных брызг, покрывали берег зелеными космами водорослей, вырванных штормом со дна бухты. На город надвигалась гроза.

Возле Триумфальной арки, построенной в честь приезда цесаревича, Егор встретился с Кочкиным.

— Здорово, Егор! — весело прогудел он своим медным голосом. — Давно тебя не видать. Далеко ли направляешься?

Егор сказал, что идет в мастерские.

— Ну, ты, браток, туда теперь не попадешь. Всех забастовщиков только что матросы с винтовками выгнали из цехов. Патрули кругом.

Они пошли рядом.

— Добрый штормок, — вытирая с лица соленые брызги, летящие с прибойных волн, сказал Кочкин. И, заглянув в глаза Егору, продолжал вполголоса: — Хватит нам друг с дружкою в прятки играть. Парень ты наш. Приглашаю тебя на собрание. Только — молчок.

И видя, что Егор взволнован и, пожалуй, растерян, добавил:

— О тебе нам верный человек говорил. Кронштадтец. Помнишь такого?

— Чего ж раньше молчал! — рассердился Егор. — А где он теперь — Кронштадтец?

— В тюрьме он, браток, — вздохнул Кочкин. — И давно. Как ни хоронился, накрыли-таки.

Гроза, ливень, грохот волн, возбуждение, рожденное от слов Кочкина, — все это кружило голову Егору, заставляло учащенно биться сердце.

Незаметно дошли до Орлиного Гнезда. Егор пригласил Кочкина к себе. Дома они обстоятельно побеседовали. Егор узнал, что месяц назад во Владивостоке, на мысе Чуркина, проходило собрание. На нем была воссоздана социал-демократическая организация. Проводил собрание прибывший из Петрограда студент Костя Суханов.

Егор знал семью Сухановых, жившую неподалеку от Калитаевых, на Нагорной улице. В сознании Егора с трудом укладывалось то, что организатором большевистской группы является сын крупного царского чиновника, действительного статского советника, ярого монархиста.

— Наша правда не одному такому Косте верную дорогу показала, — сказал Кочкин.

Утром, в день тайного собрания группы рабочих военного порта, куда был приглашен и Егор, администрация мастерских уволила всех забастовщиков — до единого человека. Егор шел в условленное место с Кочкиным, который тоже стал безработным. Но об этом они сейчас не думали.

Кочкин привел Егора на вершину Орлиного Гнезда, к старым, полуобвалившимся окопам, вырытым еще во время русско-японской войны. Егора волновало, что собрание будет проходить так близко от его дома. Место это было знакомо Егору до последнего камушка. Тут он играл со своими дружками мальчишками в казаков и хунхузов — это еще в далекую пору, когда шумел на сопках мелкорослый лесок, остатки могучей некогда тайги. В первый год русско-японской войны по неразумному приказу воинского начальства подчистую были вырублены все деревья и кустарники на городских сопках — для лучшего обозрения заливов и удобства наблюдения за противником, если он подойдет к этим берегам. Обритые наголо сопки и впрямь позволяли видеть далеко. И с вершины Орлиного Гнезда тоже открывалась глазу неизмеримая морская даль.

Над Орлиным Гнездом шумно пролетал океанский ветер. Он раздувал полы Егорова пиджака, они хлопали как крылья, парусили, и Егору показалось, что он вот-вот взмоет в воздух как птица, у него и впрямь за плечами крылья…

Мальчишкой Егор думал: ветер бывает оттого, что раскачиваются деревья. Какая-то подземная сила, рассуждал Егорка, скрытая в корнях, раскачивает деревья, их густая листва, подобно китайским веерам, разгоняет вокруг воздух, и он дует, метет над землей. И считал, что если все деревья на сопках срубят, то никогда-никогда уже не будут шуметь над крышей ветры.

Вспомнив сейчас об этом, Егор улыбнулся: сопки стояли обнаженные, без единого кустика, а ветер неугомонно метался над Орлиным Гнездом и готов был поднять в воздух самого Егора.

Окопы были отрыты в свое время по всем правилам фортификационного искусства. Но сейчас каменная кладка обвалилась, дождями намыло щебень, на дне рвов густо росла душистая ромашка и серебристая полынь. Среди обрушившихся каменных стен Егор различил группу людей. Некоторые были ему хорошо знакомы. Егор только сейчас узнал, что многие из его товарищей по работе были связаны с большевистским подпольем.