буду бороться с вами за душу этого мальчика, в нем самом буду бороться с вами! Через несколько лет…
О к у л и ч (с издевкой). О, через несколько лет… Полчаса тому назад я мог бы еще сомневаться, но сейчас я могу вас уверить, что вы этой битвы не выиграете!
Я г м и н (с внезапной тревогой). А вы… вы уже говорили с ним после того, как он вернулся?
О к у л и ч (неохотно). Говорил. И мы, кажется, пришли к соглашению. (Идет к двери кабинета, язвительно.) Надеюсь, вы мне не запретите уйти из собственного дома…
Слышен шум в передней. Вбегает Л е м а н с к а я с пистолетом в руке.
Л е м а н с к а я (кричит). Сабина! Сабина! Виктор!
Я г м и н. Не кричите так. Что случилось?
Сабина стоит в дверях кабинета.
Л е м а н с к а я (с гордостью). Не случилось, но могло случиться! Если бы не я… в последнюю секунду… Слышите? В последнюю секунду подоспела!
Я г м и н. Ну объясните же…
Л е м а н с к а я. Позавтракала я и думаю: загляну-ка я в мансарду к Юлеку, посмотрю, спит он или нет… Подхожу тихонечко к двери, открываю… А он сидит у стола и что-то пишет, быстро-быстро… Так был занят, что ничего не слышал… Смотрю — в глазах у меня потемнело! На столе около него — вот эта гадость! (Показывает пистолет.) Я его хвать! Юлечек тут только меня заметил и вскочил. Ох, если бы вы видели его глаза!.. (Со страхом и отвращением.) Возьмите! (Отдает Ягмину пистолет.) Боже! Какие ужасные времена!
Сабина, не глядя ни на кого, быстро выходит.
И такие ужасы — в моем доме! (Выбегает вслед за Сабиной.)
Все это время Окулич стоит неподвижно у двери в кабинет.
Я г м и н (подходит к нему). Это вы ему велели?
О к у л и ч. Я. Таков кодекс чести.
Я г м и н. Кодекс банкротов, чья песенка спета? Нет, пан Окулич, это самое обыкновенное преступление! Вы выйдете из этого дома со мной!
О к у л и ч. Как вам угодно.
Я г м и н. Вы — впереди, я — за вами. (Кладет руку с пистолетом в карман.) Прошу!
Оба медленно идут к двери.
З а н а в е с.
Перевод М. Абкиной.
НЕМЦЫ{3}
Пьеса в трех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Профессор Зонненбрух.
Берта, его жена.
Рут, их дочь.
Вилли, их сын.
Лизель, вдова их старшего сына.
Иоахим Петерс.
Гоппе.
Шульц.
Юрысь.
Фру Сёренсен.
Марика.
Туртерелль.
Фаншетта.
Офицер вермахта.
Ефрейтор.
Антоний.
Полицейский чиновник.
Мальчик-еврей.
Гейни.
Время действия — конец сентября 1943 года.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Оккупированная Польша. Канцелярия немецкого жандармского поста в маленьком городке. Стол, стулья, шкаф, портрет Гитлера, карта, какой-то плакат. В стояке одна винтовка. На столе тарелка с яблоками. На стуле большой чемодан, жандарм Г о п п е пыхтит над ним, чемодан так набит, что трудно закрыть.
Дверь открывается, мельник Ш у л ь ц входит, вталкивая мальчика лет десяти-двенадцати, еврея, в лохмотьях, истощенного и не столько испуганного, сколько безучастного ко всему.
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Ш у л ь ц. Хайлитле!
Г о п п е. Хайлитле!
Ш у л ь ц. Что же это, герр Гоппе сегодня один в канцелярии?
Г о п п е (уминает вещи в чемодане). Как видите. Все уехали в район. К вечеру вернутся.
Ш у л ь ц. Командировка? Или, может быть, отпуск?
Г о п п е. Вы только подумайте, отпуск! На целых три дня, не считая дороги.
Ш у л ь ц. Поздравляю. Сегодня этого нелегко добиться.
Г о п п е (выпрямляясь). Особый случай, герр Шульц! Вы знаете, кто такой Зонненбрух, профессор Зонненбрух? Знаменитый ученый, гордость немецкой биологии. Послезавтра празднует тридцатилетие своей научной деятельности. Это большой праздник у нас в Геттингене. А я, да будет вам известно, курьер в институте профессора Зонненбруха, двадцать лет служу у него. И профессор выхлопотал мне отпуск на три дня, не считая дороги… Вы только подумайте, что за человек! У него большие связи, вот и сделал мне сюрприз. Хочет, чтобы и я принял участие в торжестве. Вы не представляете, себе, герр Шульц, что это за человек!
Ш у л ь ц. Кстати и с собой удастся что-нибудь захватить. Чемодан прямо-таки стонет, так он набит. (Толкает жандарма в бок.) И с женой герр Гоппе кстати переспит. А?
Г о п п е. Да уж… И от здешней пакости хоть на пару дней подальше. Тоже кой-чего стоит.
Ш у л ь ц. Не нравится, а? Воняет служба? Хотелось бы в Геттингене, с учеными, на чистой работе? Так, так! Вот для того мы и пришли сюда, на Восток, чтобы навести чистоту и порядок. Правильно я говорю, герр Гоппе?
Г о п п е. Так-то оно так, да что толку? Живешь здесь как среди волков, куда ни пойдешь, смотрят на тебя исподлобья. Партизаны становятся все нахальнее… На ночь приходится запираться, как в крепости… Подумать тошно.
Ш у л ь ц. Утешайтесь тем, что дальше на Восток еще хуже.
Г о п п е. Ясное дело. Здесь мы все-таки близко к нашему рейху, в случае чего…
Ш у л ь ц. В случае чего? Вы что имеете в виду?
Г о п п е. Ничего особенного. (Другим тоном.) У вас какое-нибудь дело к нам, герр Шульц?
Ш у л ь ц. А как же. Вы меня знаете, ради пустой болтовни я не прихожу. Есть дело, хоть и небольшое. Вон оно, там стоит. (Показывает на мальчика.)
Гоппе только теперь его замечает.
Еврейский щенок. Нашел под кустом, в лесочке около мельницы. Привел вот, чтобы герр Гоппе сделал с ним что полагается. (Мальчику.) Чего глазеешь по сторонам, паршивец? Отвернись к стене!
Мальчик выполняет приказание.
Я мог бы и сам прикончить его на месте, но подумал (с ударением): пусть и герр Гоппе немного развлечется. В нашем городке так скучно… Надо же и вам… А кроме того, согласно предписанию…
Г о п п е. Согласно предписанию, говорите?
Ш у л ь ц. Собственно, я уже все сказал. Оставляю вам этого чертенка и советую в два счета покончить с ним, чтобы, чего доброго, не выскользнул у вас из рук. (Идет к двери, задерживается на пороге, пристально смотрит на Гоппе.) Да, грязно здесь, на Востоке, и здорово воняет. Желаю хорошо провести отпуск в Геттингене, герр Гоппе. Хайлитле! (Уходит.)
Г о п п е (смотрит на дверь, за которой исчез Шульц, потом медленно переводит глаза на мальчика, стоящего лицом к стене. Жестко). Что стоишь как пень? Повернись ко мне.
Мальчик поворачивается лицом.
(Подходит к нему ближе.) Еврей?
Мальчик утвердительно кивает головой.
И зачем тебя только земля носит?
М а л ь ч и к. Не знаю.
Г о п п е. Что мне теперь с тобой делать?
М а л ь ч и к. Не знаю.
Г о п п е. Не знаешь, ничего ты не знаешь! (Кричит.) А я должен знать, понимаешь? Должен! (Успокаиваясь.) Ну а все-таки ты знаешь, что дело твое плохо?
М а л ь ч и к. Плохо, пан… Всех уже убили. Маму, дедушку, маленькую Эстерку… Остался только я… (Давно с жадностью смотрит на тарелку с яблоками,