§ 3. ГУЛАГ и процветание воровского сообщества
Конец 20-х гг. связан с коренным переломом в деятельности всей исправительно-трудовой системы, что, безусловно, напрямую зависело от изменений, произошедших в государстве. Пришел конец нэпу – началось «развернутое по всему фронту наступление на капиталистические элементы – кулаков, оппортунистов, вредителей». И естественно, что в этот период происходит увеличение численности заключенных, резко меняется их состав. Центральное место в карательной политике заняла система Главного управления лагерями (ГУЛАГ).
Формирование и деятельность исправительно-трудовых лагерей, как правило, связываются с кормчим социализма – И. Сталиным. Однако у истоков «архипелага» стояли иные лица. Впервые идея об усилении репрессивной роли лишения свободы была высказана Ф. Э. Дзержинским. «Необходимо будет, – писал он, – заняться действительной организацией принудительного труда (каторжных работ – лагерей с колонизацией незаселенных мест и с железной дисциплиной). Места и пространства у нас достаточно»[124].
Указание было подхвачено видными теоретиками уголовного и уголовно-исполнительного права того времени.
Советские ученые Е. Г. Ширвиндт, Б. С. Утевский вполне оправданно, с одной стороны, вводят в отечественную пенитенциарную науку давно утвердившееся в Западной Европе понятие «привычного преступника», с другой – их трактовка данного феномена являлась небесспорной. Так, они утверждали: «Не их виновность, а их опасность представляет интерес для судебного и тюремного работника, точно так же, как не их конкретное деяние, а их личность представляет собою опасность для общества… Главной задачей в отношении их является не исправление, а изоляция их от общества»[125]. По сути, названные авторы отодвинули на задний план утвердившиеся в уголовном и уголовно-исполнительном праве принципы виновности и исправимости лица, совершившего преступление, и ввели понятие общественно опасной личности.
В судебной и уголовно-исполнительной практике данная трактовка получила свое дальнейшее развитие. В обиходе правоприменительной деятельности стали широко употреблять термины типа: «социально опасная личность», «враг строительства коммунизма», «деклассированный преступник», «враг трудового народа» и др.
Параллельно формировалась и теоретическая модель социальной защиты от «деклассированных элементов». «Меры социальной защиты в отношении преступников-профессионалов могут мыслиться исключительно в формах лишения свободы, – подчеркивал А. И. Швей, – причем места лишения свободы должны по возможности находиться в отдаленных местностях, естественно изолированных по своему географическому положению. Устройство мест лишения свободы для профессиональных преступников в подобных местностях будет одновременно удовлетворять и целям общего предупреждения, которого наше уголовное законодательство отнюдь не теряет из виду»[126].
Практика же исполнения наказаний в отдаленных местах – это практика дальнейшего отвержения людей. Она мало сочеталась с задачей ресоциализации правонарушителей. Кроме того, в числе отвергнутых обществом оказались по долгу службы и работники пенитенциарных учреждений (данная проблема весьма масштабна и, бесспорно, требует своего самостоятельного осмысления).
Вместе с тем в рассматриваемый период широкое распространение получила и теория «перековки преступников трудом». Учеными и практиками, обосновавшими ее в условиях исправительно-трудовых лагерей, являлись: Лазарь Иосифович Коган (бывший анархист, руководитель строительства Беломорско-Балтийского канала), Матвей Давидович Берман (бывший уполномоченный ОШУ в г. Шахты, инициатор знаменитого Шахтинского дела), Яков Давидович Раппорт, Ида Авербах и др. Главный тезис, положенный в основу трансформации пенитенциарной политики – это идея исправления осужденных, прежде всего – на основе труда. Такая ориентация имела идеологическую подоплеку и базировалась на традиционных представлениях марксизма о безграничных возможностях трудового воздействия при формировании и перевоспитании личности.
Перечисленные выше теоретические воззрения полностью соответствовали политике «великого перелома». Созданная теоретическая модель исправительно-трудового лагеря начинает активно воплощаться в жизнь в период индустриализации и ликвидации безработицы.
«В ряде публикаций (Рыков и др.), – пишет С. И. Кузьмин, – указывалось на наличие на территории Союза огромных областей, пригодных для переселения туда избыточного населения. Проведение же такой кампании потребует настолько больших средств, что на протяжении пяти лет не позволит приступить к решению этой задачи. Но если нет средств для переселения избыточного населения, то следует направить туда осужденных, тем более, что в таком случае государство, не имевшее от них экономической выгоды и несущее крупные расходы на содержание, получит не только прибыль, но и существенно сократит расходы»[127]. И уже в 1928 г. Нарком РКИ РСФСР Н. Янсон в письме И. Сталину внес предложение использовать труд заключенных на земляных работах крупных строек, заготовке леса в отдаленных местностях.
Все просто: пособие по безработице – на индустриализацию страны, а преступников, «врагов народа», позднее и безработных – за решетку. Пусть работают.
Законодатель себя долго ждать не заставил.
Постановлением ВЦИК и СНК СССР от 6 ноября 1929 г. «Об изменении статей 13, 18, 22, 38 Основных начал Уголовного законодательства СССР и союзных республик» вводится дополнительная мера социальной защиты – лишение свободы в исправительнотрудовых лагерях в отдаленных местностях Союза ССР.
Постановление СНК СССР от 7 апреля 1930 г., объявившее «Положение об исправительно-трудовых лагерях», предписывало направлять в исправительно-трудовые лагеря системы ГУИТЛ ОГПУ[128] осужденных судом на срок не ниже 3 лет и всех осужденных Коллегией ОГПУ; классифицировать заключенных по трем категориям: из трудящихся, пользовавшихся избирательным правом; осужденные впервые, на срок до 5 лет; все нетрудовые элементы и лица, осужденные за контрреволюционные преступления.
Независимо от ГУИТЛ ОГПУ существовали исправительно-трудовые лагеря НКВД и НКЮ РСФСР и других союзных республик.
Из трех названных лагерных систем, система ГУИТЛ ОГПУ (начальник Г. М. Ягода) являлась самой репрессивной. Развивая соловецкий опыт, ГУИТЛ ОГПУ осваивает северные регионы страны и ведет гигантские стройки коммунизма.
Первая группа лагерей создается в 1929 г. на севере страны в бассейнах рек Печора, Воркута, в Ухте. Перед этими лагерями ставилась задача освоить силами заключенных природные богатства северного края – добычу угля в бассейнах рек Печоры и Воркуты, нефти в Ухте, разработку лесных массивов. Отсутствие механизации на производственных объектах компенсировалось мускульной силой сотен тысяч голодных заключенных. ОГПУ широко рекламирует свое умение «перековать» рецидивистов и контрреволюционеров в энтузиастов строительства коммунизма». В рассматриваемый период происходит увеличение численности заключенных, резко меняется их состав. Доля лишенных свободы «классово чуждых элементов», не превышавшая в 1929 г. 3–4%, выросла в 1931 г. до 35 %[129].
В 1934 г., в связи с упразднением ОГПУ и принятием его функций НКВД СССР, ГУИТЛ передается новому наркомату (см. постановление ЦИК и СНК СССР от 11 июля 1934 г. «Об образовании общесоюзного НКВД»). В этом же году ГУЛАГУ были подчинены также и тюрьмы.
Начальником ГУЛАГа назначается И. Берман, один из виднейших чекистов. Все важнейшие посты замещаются его соратниками. ГУЛАГ превращается в своеобразное государство внутри государства. Его функционирование обеспечивают: Политуправление, Управление кадров, Оперчекистское управление, Прокуратура ГУЛАГа, Суд (лагерный суд), Финуправление и др.
В 30-е гг. сформировалась обширная сеть исправительно-трудовых лагерей общесоюзного значения. К таковым относились: Северная группа лагерей (начальник – Шейрон), Беломорско-Балтийский (Коган), Сибирский (Бискон), Казитлаг (Израилев), Карагандинский (Шаверский), Дальжелдорстрой (Мартинелли), Темниковский (Сенкевич), Дмитровский (Фирин). Но бурное развитие ГУЛАГа не останавливалось. Продолжали создаваться и новые, печально известные лагеря: Ивдельлаг, Севураллаг, Севжелдорлаг – 1937 г., Печорский – 1938 г., Северодвинский – 1940 г., Березняковский – 1942 г. и др.
Нередко в отдельных районах страны численность пенитенциарного населения лагерного комплекса превышала численность местного.
Законодательство (Исправительно-трудовой кодекс 1933 г.) на деятельность лагерей не распространялось, вся нормотворческая инициатива перешла к НКВД. Однако ни в «Положении об исправительно-трудовых лагерях», ни в одном из последующих актов ведомства не было указаний на необходимость полной изоляции впервые осужденных от рецидивистов, «классово-чуждых элементов» от уголовно-бандитствующих лиц.