Читать интересную книгу Путь к гротеску - Иштван Эркень

Комната уже выстыла, и Прохоцки натянул одеяло до самого подбородка, но даже под одеялом его пробирала, дрожь. «Мы будем счастливы видеть дорогих папу и маму, — писал Миши, — и постараемся обеспечить максимально хорошие условия, хотя здесь, в Австралии, культурная жизнь — скажем, театры, кафе, светское общение — отстает от той, что на родине. При других обстоятельствах нас ничуть не

удивил бы всем известный эгоизм Веры и ее мужа. Но если уж мы предоставляем кров папе и маме, то им приличествовало бы оплатить пароходные билеты, тем более что детей у них нет». Дочь Лилла старалась очернить в глазах родителей сладострастную Гизу, которая в данный момент взяла на свое содержание какого-то португальца-официанта, его мамашу и троих детей и при этом не постыдилась внести в фонд родительских дорожных расходов всего лишь двадцать долларов. Да еще приписала, что если, мол, этого мало, то она готова «последнего куска лишиться», другими словами, опять пытается мученицей прикинуться… А обитающий в Алжире Шандор Прохоцки не преминул упомянуть, что Лилла и Вера сами «в роскоши купаются», зато по поводу родительских нужд переписываются уже не одну неделю и теперь пришли к решению, что старикам сойдет пароходный билет и третьего класса. «Для нас нет большего желания, чем обеспечить им счастливую старость, но после того как они наконец-то выкарабкаются из тамошней нищеты, им даже третий класс покажется райским блаженством».

Кожа на лысой голове зудела так, будто с потолка сыпались комочки сажи. Тиканье часов в тишине слышалось громче, и старика охватила такая тревога, что он зажег лампу. Тиканье вроде бы притихло. Ирма спала ровным, спокойным сном. Прохоцки долго не сводил глаз с ее кроткого — сердечком — лица, на котором, казалось, даже родинки отдыхали. В нем боролись противоречивые чувства: недовольство и жалость, укор и прощение и многие другие невыразимо двойственные чувства. Вся беда в том, думал он, что она вечно спешит. Не задумывается над тем, что делает, настолько сильно в ней желание действовать. Без оглядки доверяется людям, как сейчас этому загребущему доктору, а в прошлый раз — летчику с бородкой под Христа. Ведь и тогда точно так же, впопыхах, ничего не взвесив, не обдумав, пустились они к австрийской границе.

Лилла в одном из писем предупредила их, что к ним зайдет демобилизованный летчик-офицер, ее давнишний поклонник, который уже многим помог переправиться через границу. И на третий день заявился Дики, с его мягкой белокурой бородкой и такой ослепительной улыбкой, точно зубов у него было вдвое больше, чем у всех нормальных людей. «Господи, да я вас на руках через границу перенесу, — разливался он. — Уж вы Лиллочке будете благодарны!… Как только в лондонском аэропорту приземлитесь, так и скажете ей, что, как две белые хризантемы, шлю ей папу и маму и целую ручки…» Этого оказалось достаточно, чтобы вмиг обворожить Ирму. События закрутились так, что у них и времени не оставалось прикинуть да поразмыслить: на другой день, еще затемно, у дома остановился военный грузовик, они наспех, кое-как собрались, сбежали по лестнице и — в путь! А в полночь, когда они в потемках с полчаса прошагали пешком от Шопрона, проводник — крестьянин в полушубке — остановился, ткнул рукой куда-то во мрак и сказал: «Там уже Австрия. Перчатки у вас есть?»

Впереди будет два ряда колючей проволоки, пояснил он, надобно проволоку приподнять малость, пролезть под ней и дуть вперед без оглядки… «Сигарет у вас не найдется?» Он забрал у них сигареты. «А часы имеются?» Часы он прихватил тоже. «Там часы дешевые — нипочем… Идите, стало быть, все прямо», — сказал он на прощание, повернулся и зашлепал обратно по плотной, липнущей к ногам земле.

«Пойдем же, Михай», — подгоняла его Ирма, а он все стоял, смотрел в указанном направлении и размышлял. Значит, вон там, в темноте, уже Австрия. Надо только пролезть под заграждениями, и глядишь, на кого-нибудь и нарвешься. К счастью, Ирма хорошо говорит по-немецки… «Как по-твоему, Ирма, не обманул нас этот проходимец?» — «Уж не думаешь ли ты, будто Дики…» Прохоцки вытащил ногу из грязи, поискал, куда бы ее поставить, и опять плюхнул в вязкую грязь. «Если он даже часами не погнушался, как доверить такому человеку жизнь?.. Что он говорил, где она, эта проволока?»

Они двинулись вслепую, свернули сперва вправо, потом взяли левее. Но всюду упирались в непроглядную темноту и вскоре, утратив ориентировку, удалились друг от друга. «Э-эй!» — перекликались они, бестолково топчась в непролазном месиве, пока поблизости не щелкнул затвор: «Стой, кто идет?»

Через две недели их выпустили из грязной камеры и разрешили вернуться домой. Они прибрали раскиданные второпях вещи и, не теряя времени, уселись за ткацкий станок. В другой раз, решили они, надо будет наперед все хорошенько обдумать. Но вот ведь, судя по всему, бывают поступки, которые несовместимы с предварительным обдумыванием.

Раздался тихий стук, и медленно отворилась дверь докторшиной комнаты. Молодая женщина в халате до пят и с незажженной сигаретой в зубах гибким движением проскользнула в дверь.

— Вам тоже не спится, дядя Михай? — шепотом спросила она.

Прохоцки учтиво приподнялся в постели и поднес ей огонька. В поведении старика можно было подметить некую перемену. Движения его, даже в этой неудобной, полулежачей позе, сделались изящнее, глаза заблестели, а кожа на лысом черепе засверкала ярче обычного.

— Как сердце чуяло, что явится ко мне сегодня ночью красавица…

Докторша не улыбнулась в ответ, лишь строго застывшие черты лица ее чуть смягчились.

— Ну, а по правде?.. Из-за отъезда волнуетесь?

— О нет, красавица моя! Путешествия для меня не внове. А вот дети из головы не выходят…

— Наверняка ждут вас с распростертыми объятиями, — решительно заявила докторша.

Прохоцки на это ничего не ответил. Некоторое время он сидел неподвижно, с натянутым на плечи одеялом, казалось весь уйдя в собственные мысли. Затем на губах его вновь мелькнула учтивая улыбка.

— Хорош из меня кавалер, ничего не скажешь! Даже не догадался поинтересоваться, что же нарушило ваш сон…

Надеюсь, не я вас потревожил, когда лампу зажег?

— Я вообще не могла уснуть, дядя Михай.

Прохоцки кокетливо прищурил глаз и, послюнив указательные пальцы, пригладил свои тщательно подстриженные усы.

— Оно и не мудрено — по соседству с этаким юным ухажером…

Однако тяжелый докторшин вздох пресек его дальнейшие попытки любезничать.

— Беда в том, дядя Михай, что я не могу жить без него.

— Вы имеете в виду господина доктора?

Наступило молчание. Ирма дышала глубоко и ровно, тихие вдохи ее можно было принять за едва слышные воздыхания. Часы, словно только и дожидались этих пауз, опять вылезли на первый план со своим громким тиканьем; каждое очередное «тик-так» пробегало по нервам подобно слабому удару током.

— А мы уж решили было, что все у вас окончательно наладилось, — проговорил старик, чтобы прервать молчание.

— Месяц назад мы ужинали вместе. Он взял меня за руку и сказал: «Доктор Пирошка Чика, клянусь всем, что есть для меня святого, не брать с собой маму. Клянусь, что хочу начать новую жизнь и стать другим человеком. Тебе нечего бояться, дорогая Пирошка!»

— Ну вот и прекрасно, — сказал Прохоцки.

— И что бы он ни говорил, дядя Михай, я всему верю, — докторша уставилась куда-то вдаль. — У меня даже ноги слабеют, стоит только мне услышать его голос. По-моему, я совершенно безвольный человек.

Прохоцки промолчал.

— Он всю мою жизнь озаряет, дядя Михай… — мечтательно сказала докторша, а потом неожиданно заговорила о свекрови. Мало того, что один раз старуха уже разбила ее счастье, так вот сегодня, когда она пришла к мужу, чтобы помочь ему уложить вещи, свекровь опять принялась шпынять ее. «Это не так делается, дорогая. Не клади туда, милая. Вазу лучше не бери, а то уронишь». И Каци во всем ей подпевает: «И верно, Пирошка, пусть лучше мама сама сделает».

Докторша встала, подошла к кровати и облокотилась о спинку.

— И вдруг я вижу, что старуха тоже укладывает свои вещи… Спрашиваю: «Куда это вы собираетесь переезжать, мама Ольга?» «А где, по-твоему, мое место, милочка?» — это она мне говорит. «Уж не к нам ли?» — спрашиваю. «Именно, золотце, куда же еще!» А Каци на это — ни слова. Ох! — вырвался у нее тихий стон. — Неужели любовь только такая и бывает, дядя Михай?

— Затрудняюсь сказать, — раздумчиво ответил старик. — По-моему, нет.

Он протянул руку и погладил докторшины длинные, спадающие на грудь волосы. Но тут Ирма, чувствующая любое движение на соседней, стоящей впритык, кровати, мигом открыла глаза и села в постели. Докторша, как призрак, выскользнула из комнаты. Прохоцки же моментально улегся навзничь и натянул на себя одеяло.

— Что случилось? Здесь кто-то был? — спросила Ирма, не зная, отнести ли эти мимолетные шорохи на счет сна или яви. — Не спится тебе, мой Михай?