Читать интересную книгу Роман женщины - Александр Дюма-сын

Граф видел все и молчал; он имел, или показывал вид, что имеет, какую-то простую идею и наблюдал за всеми верным и светлым взглядом человека, который ни в радостях, ни в печалях других не принимает никакого участия.

Один барон не переставал раскаиваться; он принимал серьезно прогулки графини с его другом и боялся, чтобы Клотильда не увидела существующего между ним и Эмануилом различия. Де Бэ страшился более всего, как нам известно, расстаться с привычкою, которую усвоил годами, и потому-то двадцать раз он готов был спросить Эмануила о важности его отношений к графине и, если еще не было поздно, решился мешать ему идти далее.

Впрочем, решительность его была бы совершенно лишнею, ибо Эмануил угадал и любовь графини, и равнодушие графа, и испытующие и завистливые взгляды барона. Он предоставил каждому свое и только спокойно наслаждался так неожиданно пришедшим к нему счастьем.

В таком положении были дела, когда однажды, после обеда, все общество отправилось в сад, чтобы, по обыкновению, наслаждаться вечерней прогулкой. Барон предложил руку графине, граф взял Эмануила, подруги остались вдвоем.

Казалось, все имели что-то сказать друг другу, но, как бы не зная с чего начать, прогуливались несколько минут молча. Наконец каждая пара, случайно или преднамеренно, разошлась в разные стороны и заговорила. Нет надобности подслушивать барона и графиню, каждый легко поймет, что они говорили: барон выражал свой страх, свои сомнения, графиня старалась его успокоить.

— А ну, — сказал граф Эмануилу, — как идет ваше леченье?

— С большей и скорейшей пользой, чем я мог надеяться.

— Я вам это предсказывал.

— К несчастью, я боюсь, чтобы болезнь моя не возвратилась; мы скоро должны отсюда уехать.

— Разве вы отправляетесь не в Париж, не с нами?

— Но в Париже иные требования, иные условия. Там мне невозможно будет жить у вас безвыходно. То, что кажется здесь так естественно — там неприлично; а оставшись опять наедине с собою, я опять начну скучать по-прежнему…

— Однако есть средство избежать этого — женитесь.

Эмануил посмотрел на графа.

— Вы сказали, что это уже последнее средство, — проговорил он.

— Я не вижу другого, тем более, что теперь, если вы захотите выбрать себе супругу, — вы можете это сделать тотчас же.

— О ком вы хотите сказать?

— Послушайте, будем откровенны, разве вы бываете здесь не именно для кого-нибудь? — И, сказав это, граф пристально взглянул на Эмануила.

— Нет, граф, я бываю здесь для всех… но особенно для вас.

— Хорошо, хорошо, вы скрытны, но я все вижу.

— В таком случае, скажите мне, что вы заметили.

— Кто здесь мог развеселить вас? Кто мог заставить вас, человека серьезного, бегать за мотыльками и играть?..

— Мадемуазель Клементина…

— С кем чаще всего вы прогуливаетесь в саду?..

— С нею.

— Так что же! Женитесь на ней; хоть это будет и не блестящая партия, но вы сделаете доброе дело; Клементина вас любит или будет любить; она прекрасная девушка — и, по крайней мере, вы не будете одни.

Эмануил посмотрел на графа, желая прочесть в выражении его лица ту скрытую мысль, вследствие которой он подавал ему такой совет.

— Мне жениться! И вы не шутите? — спросил он.

— Отчего же нет? Клянусь честью, эта девушка стоит вас.

— Вы думаете? — повторял бессознательно Эмануил, уже отдавшись своей мысли и почти не слушая графа.

— Характер ее, — продолжал г-н д’Ерми, — совершенно противоположен вашему: вы человек ученый и мечтательный — она весела; вы поделитесь с нею задумчивостью, она даст вам взамен немного беспечности, вы будете счастливы, я убежден в этом. Впрочем, к чему вам говорить о том, что вы и сами знаете лучше меня. Судя по тому, как вы целуете ее руку, прощаясь с нею, и по вашей улыбке при встрече с нею, ясно, что ее влиянию мы обязаны вашей перемене, и по чувству благодарности или любви — вы бываете здесь только для нее.

Мы уверены, что Эмануил менее всего ожидал от графа подобной откровенности и такого совета. При словах графа «женитесь» сердце молодого человека забилось, но не имя Клементины произвело эту тревогу; когда же он увидел, что граф не шутя предлагает ему жениться на Клементине, то он, не зная что отвечать, усомнился даже в своих чувствах к Мари. Ему казалось, что граф с умыслом говорил это, чтобы вызвать его на откровенность, и он внимательно следил за выражением лица графа, надеясь разгадать его намерение, но лицо графа не противоречило словам; так что можно было подумать, что граф был точно убежден в том, что высказывал. Если бы д’Ерми не вызвал Эмануила на это объяснение, легко могло бы быть, что молодой человек еще долго оставался бы в сомнении и даже самая мысль о возможности жениться на Мари не пришла бы ему в голову; но когда он вообразил, что все, в нем происходившее, угадано графом, то надежда жениться на его дочери впервые представилась ему возможною; потом эта надежда исчезла так же быстро, как и явилась. Он и граф замолчали и пошли дальше в глубь аллеи.

Послушаем теперь, что говорили подруги.

— Мари, что ты думаешь о де Брионе? — спросила Клементина.

— Отчего ты меня спрашиваешь об этом?

— Отчего ты мне не отвечаешь?

— Оттого, что тон, с каким ты предложила мне этот вопрос, кажется мне не совсем обыкновенным; но изволь. Я думаю… это премилый человек, и мне кажется… что я его люблю… как друга, и, разумеется, гораздо менее тебя.

— Ты лжешь, — возразила, смеясь, Клементина.

— Какая же выгода мне лгать?

— Неужели же и передо мной ты должна скрывать свои мысли?

— Но я не понимаю тебя, милая Клементина.

— О чем ты грустишь?

— Весьма естественно, мы скоро расстанемся.

— Притворщица! Точно ли ты только обо мне печалишься? Послушай, Мари, ты секретничаешь со мною — это нехорошо. С кем ты разговариваешь целые дни; возле кого и для кого ты занимаешься музыкой? Кому ты открываешь впечатления сердца, которые ты открывала некогда мне, и с кем я заставала тебя часто со слезами на глазах?

— С де Брионом, это правда.

— Итак, ты любишь его — вот и все.

— Уверяю тебя… я люблю де Бриона как брата. Не знаю отчего, но мое сердце сочувствует его грусти; я нахожу удовольствие видеть его и утешать, когда мне кажется, что он страдает. Он тоже любит меня как сестру, но из этого еще не следует заключать, что я влюблена в него…

— Говори за себя, но не за него; потому что он тоже тебя любит; я даже уверена, что если он бывает здесь, так только для одной тебя…

— Разве де Брион не одинаков для нас обеих? Разве ты не пользуешься его вниманием, угождением и дружбою, как и я? Решительно, ты не права; да и кто скажет, что он не влюблен в тебя?

— Я положительно убеждена в противном, потому что со мною он только смеется, когда как ты всегда плачешь с ним; а говорят, что грусть играет важную роль в деле любви, да что тут говорить! Признайся, ты всегда радуешься его приходу, сознайся, наконец, что мысль не видеться с ним часто тебя тревожит.

— Это правда…

— И после этого — ты не любишь его?

— Ты или дурачишься, или ревнуешь. Может быть, ты сама влюблена в него?

— Я? Да, я его люблю, как люблю всех.

— Тем хуже; было бы лучше, если бы ты любила его; в таком случае ты бы вышла за него замуж; о, если б он сделался твоим мужем, ты была бы счастлива.

— Ну, этого нельзя знать.

— Но нетрудно предвидеть; он один из тех людей, который может составить счастье женщины: он добр, благороден, богат, великодушен, молод… что касается меня, то я не требовала бы даже стольких достоинств.

— В таком случае, отчего же ты не хочешь за него выйти?

— Это мило, как будто я могу пойти к нему и сказать: я думаю, что вы будете прекрасным мужем… женитесь на мне.

— Ну, а если б он сам сделал тебе предложение?

— Я приняла бы его, не думая.

— И ты любила бы его?

— Всю жизнь.

— Тогда жаль, что он проходит мимо своего счастья.

— Нет, я не гожусь ему, я слишком обыкновенное создание, а ему нужна любовь восторженная, идеальная; я не говорю, что он будет ненавидеть меня, нет; но я надоем ему, и скоро он сделается ко мне совершенно равнодушен.

Мари думала и думала всю ночь о том, что говорила ей Клементина.

III

Эти размышления привели Мари к решимости переменить свое обращение с Эмануилом на более холодное и строгое, чтобы не дать повода ее подруге к каким бы то ни было предположениям, которые, может быть, уже давно шевелились в уме графа. И на другой же день, когда Эмануил, занятый еще вчерашним разговором с д’Ерми, явился в замок, то немало удивился, заметя, что Мари ответила на его обычную улыбку холодным и церемонным поклоном. Он спрашивал себя о причине такой внезапной холодности — и как только остался наедине с молодой девушкой, он тотчас спросил ее об этом; но Мари отвечала ему, что это ему так кажется, что так было всегда и что так должно быть и на будущее время.