— Может, Витька кого найдет? — неуверенно взялся за телефон Матвей. Ксюша покачала головой, оглядывая бутылки:
— Этот мужик — твой горячий поклонник! Знает даже марку твоего любимого виски…
— Толку-то, — пожал плечами Матвей. — Вот уже два года как не пью.
— Сын мой, — отозвался в трубке молодой жизнерадостный голос, — давно ты мне не звонил!
— Отец Никодим, мне нужна твоя помощь. И не говори Бог поможет, — усмехнулся Матвей.
— Бог тебя направил ко мне, значит, в моих силах помочь тебе, — серьезно ответил бывший однополчанин. — Говори, что за дело.
— Есть ли у тебя кто-нибудь, кто фурычит по-сербски?
Отец Никодим замялся, потом ответил, словно и нехотя, но по долгу перед Богом:
— Есть у меня одна прихожанка… Йована, вдова. Она из Косова, по-русски говорит достаточно хорошо… А что требуется от нее?
— Да письмо перевести, из Сербии пришла посылка — а кто, что и зачем, мы не поняли!
— Сын мой, приехал бы сейчас же с Йованой… — церковник снова замялся. — Да, понимаешь… Машина моя уже пятый день в гараже, а на перекладных к вам как-то… Далеко…
— Не мямли, Витька! — строго оборвал друга Матвей. — Сказал же, если что — обращайся ко мне! Че не позвонил сразу? Я бы тебе «Форда» дал, стоит в гараже, пыль собирает…
— Да я сам, сын мой, — спокойно ответил отец Никодим. — Подъедем завтра мы.
— Слушай, я за вами пришлю мою агентшу, ждите ее в церкви, через час устроит?
— Как скажешь, Матвей, — покладисто согласился отец Никодим. — Бог тебе в помощь.
Разговор с Викой получился, как всегда, короткий и полный точек. Через час подъехать к Троицкому собору, забрать ожидающих там мужчину в рясе и женщину в мирском и привезти на дачу, спасибо, до скорого. Вика не сопротивлялась, хотя в самом конце разговора Матвей уловил невнятное бормотание склочного характера.
Полтора часа прошли в домашней суете. Ксюша получила-таки свой йогурт с фисташками и соленым огурчиком, а Матвей постарался накрыть какой-никакой стол из припасов, привезенных из города. В Косове его всегда принимали за скатертью-самобранкой, и ударить в грязь лицом перед сербкой не хотелось. Заключительным аккордом стала открытая бутылка желтоватого алкоголя, обычной жгучей сербской ракии.
Гости появились точно вовремя. Отец Никодим, высокий, широкоплечий и улыбающийся, словно сошедший с русского лубка, добрый молодец, за последние годы отрастил аккуратную бородку и слегка поправился. Глаза его, прозрачно-голубые, к которым так шла когда-то бесшабашная десантская тельняшка, светились теперь особым благостным светом, а ладонь то и дело касалась большого витиеватого серебяного креста на груди.
Спутница его, молоденькая и просто одетая женщина, робко жалась к дверям, держа объемистый сверток у груди. Скромный темный платок, обнимающий тонкое изящное лицо, завязанный концами на шее, придавал ей вид монашки. Когда Ксюша подошла чмокнуть ее в щеку, женщина смущенно протянула ей пакет:
— Вот… Примите маленькое угощение.
— Спасибо, — откликнулась Ксюша, принимая пакет. — Как вкусно пахнет!
— Пита! — подмигнул отец Никодим Матвею. — Йована делает лучшую в мире питу!
Его спутница густо покраснела, глядя на священника преданными глазами. Матвей усмехнулся, ничего не сказав, и жестом пригласил всех на террасу.
Когда они сели за стол, Матвей протянул другу письмо:
— Вот из-за чего я вас позвал.
Отец Никодим, мельком глянув на крупные буквы, передал бумагу Йоване. Та внимательно прочитала первые строчки:
— Это ваш брат?
— Нет у меня брата! — открестился Матвей. — Тем более в Сербии!
— Ну не знаю, — Йована снова покраснела. — Начинается так: здравствуй, мой брат! Пишу тебе, потому что хочу рассказать, что со мной случилось…
Незнакомый косовар Станко был в армии в девяносто девятом году, оставив дома младшую сестру и беременную жену. Во время бомбежки его контузило, и он потерял ссознание. Очнулся много дней спустя и понял, что не помнит ничегошеньки из своей жизни. По странному стечению обстоятельств никто его не узнал, не опознал и не искал. После окончания войны он был вынужден уехать в Сербию и устроиться на работу. Строил дома, копил деньги, был женат, но жена бросила его — не выдержала частые кризисы головной боли, из-за которых он напивался и буянил. Станко не стал алкоголиком, более того — вылечил голову и поставил собственный дом, завел хозяйство. Однажды вечером он увидел по телевизору репортаж с русской выставки, где показывали серию картин посвященных войне в Косово. При виде одной из картин его мозг словно пронзило электрическим разрядом, и он вспомнил все — войну, жену, сестру… «Ангел» вернул ему память. Станко долго искал, но все же нашел свою семью, оказалось, что жена так и не устроила свою жизнь и одна воспитывала сына-подростка, а сестра погибла в одной из последних бомбардировок Приштины.
Восстановленная семья теперь жила в мире и согласии и желала отблагодарить художника, излечившего амнезию бывшего солдата. Смышленный парнишка нашел все данные на Матвея в интернете, в том числе и адрес в Питере. А почему картина произвела такое впечатление на потерявшего память косовара? Потому что душа убитой девушки имела черты его сестры Милены…
Когда Йована дочитала до этого места, Матвей издал сдавленный стон и схватился за голову:
— Станко! Миленин брат… Как я мог его забыть!
— Неисповедимы пути Господни! — провозгласил молчавший до этого отец Никодим и опрокинул в себя рюмку ракии. — Эх, братишка, хороша сербская самогонка!
— Как это прекрасно! — сложив руки на груди, мечтательным тоном протянула Йована. — Благодаря погибшей сестре вы нашли брата!
— Санта-Барбара, — пробормотала Ксюша, прижимаясь к плечу Матвея. Тот обнял жену:
— Если бы ты меня не заперла тогда…
— Если бы ты меня не снял в Ростове… — усмехнулась Ксюша, пряча глаза.
— Если бы да кабы, — подмигнул им отец Никодим.
— Тут в конце еще! — вспомнила Йована, краснея. — В общем, он зовет вас в гости в любое время, на столько, на сколько захотите, и говорит, что его дом — ваш дом!
— Это он еще не в курсе, что вы с Миленой были влюблены, — тихо добавила Ксюша. — А что? Езжай, развейся!
Матвей взглянул на священника. Тот молча налил себе ракии и кивнул. Матвей обнял Ксюшу крепче:
— Вот принцесса родится и поедем вместе. Возьмем Йовану переводчицей… Если, конечно, наш попик не сделает ей предложение!
Отец Никодим поперхнулся ракией, а Йована чуть не рухнула в обморок от смущения. Матвей засмеялся:
— Да ладно, попались, голубки! На свадьбу хоть пригласите?
— Пригласим, — прокашлявшись, басом ответил отец Никодим. — Если у нас покрестишь дитя. А нет — шуганем поганой метлой!
— Смотри, я ведь хотел тебе пол посылки подарить! — предупредил его Матвей. — Ничего теперь не дам!
— И слава Богу! — перекрестилась Йована. — Не надо Никодиму этого…
Матвей вдруг встал, ушел в комнату и вскоре вернулся со снятой со стены картиной. Ангел, печальный и прекрасный, словно наполнил маленькую веранду умиротворением и покоем. Матвей прислонил картину к незаконченному рисунку на мольберте и решительно сказал:
— Подарю ему. Пусть Милена вернется в семью.
Ксюша тяжело встала, поддерживая рукой большой живот, и подошла к нему, взглянула в глаза:
— Тем более, что у нас будет наша Милена…
Эпилог
Маленькая пухленькая девочка весело засмеялась, схватив мужчину за пышные жесткие усы. Тот аккуратно взял ее за ручку, освобождаясь, и вытер одинокую слезу с ресниц, сказал что-то по-сербски. Йована со смехом перевела:
— Маленький ангел!
Ксюша прижалась к Матвею, с умилением глядя на семимесячную дочку. Матвей обнял жену, погладил ее по плечу и сказал мужчине:
— Я рад, что мы все собрались здесь. Спасибо за приглашение!
Йована перевела, взявшись за руку мужа. Отец Никодим кивнул, с вожделением оглядывая заставленный разносолами стол. Маленькая хлопотливая женщина быстро заговорила на своем языке, то с любовью касаясь плеча высокого сухопарого хозяина, то показывая на стол. Йована снова засмеялась: