Читать интересную книгу Том 5. Произведения разных лет - Казимир Малевич

Я предложил бы тов<арищам> Социалистам, если они хотят действительно вылезти, то немедленно выслать за границу или сжечь в крематории Музей Нового Западного Искусства на Знаменке, там Кубизм, который главным образом и заражает молодое <поколение>, гам собраны кривляки, в особенности Пикассо; вместо него куда приличнее поставить «пролетарского» Аполлона или Венеру Милосскую, или Венеру с лебедем.

Но тов. Устинов вопреки всему вылезанию ставит иной вопрос: вместо «вылезьте» — необходимо предоставить возможность полной свободы всем направлениям устроить дискуссии, и когда скрестят «мечи» противники, то из этого боя будет видно то настоящее, что вполне соответствует идеям коммунизма. А если белогвардейцев в неравной атаке 100 000 против четыр<ех> — <и> рус<ских> новатор<ов> удастся свалить, тогда что?

Да если на то пошло, то я ничего не имею против. — Но теперь <об> уравнении фронта. Новаторов в России пять человек, а один еще до сих пор не может выбраться <из> турецкого фронта, следов<ательно>, в России четыре, четыре меча22; сколько мечей будет поставлено против, вооруженных с ног до головы? Но я иду и на это, все пусть идут с мечами. [Но ведь резолюция будет вынесена большинство<м>, и четыре новаторских меча потонут в мещанском море.] Меч новаторов не поглотит мещанское море даже тогда, когда сядет на его трупе.

Написала Розанова стихотворение, принцип и основы которого создал поэт Крученых — только десяток строк, а что получилось — всколыхнулось море23 эти стихи не «буржуазно-опиумистические» — это шило, заложенное под матрац спящего мещанства, это шило было вложено поэтом Крученым в перины салонной буржуазно-интеллигентской спальни, и оно <мещанство> в большинстве закорчилось; см. «Московский> Листок», «Русские В<едомости>», «Рус<ское> Слово», все «Биржев<ые> ведомости»24.

И когда загремели Вильгельма германского пушки, то воскликнула бур-жуаз<ная> критика, что наконец 42-сантиметр<овые пушки> свернут голову футуристическому безобразию (но шило появилось опять и даже чуть-чуть не <в>стало у руля). [Мне кажется, что что-то неладное в современном Революционном государстве.] То же полагает и Европейское общественное, и литературное, и пушечное, и спекулянтов мнение, что доллар и пушка задушат Революцию, но шило в мешке колется, и уже много <народу> напороло себе рук о Революционный русский мешок. Как бы не случилось такого положения и в Искусстве.

«В царское время…»*

В царское время, во время, когда буржуазная интеллигенция купалась в ваннах из шампанского, когда вереницами из магазинов <приказчики> в коричневых платьях несли за дамами корзины персиков, ананасов, винограда, когда венком хризантем увенч<ив>али головы свои в балах буржуазного раута, когда салоны авторитетных внуков старых Рафаэле<вых> маэстро выставляли свои произведения, куда для поклона яв<ля>лись шумящие шелка дам и за ними скользили черные фраки интеллигентов по паркету выставочного Салона с приколотыми хризантемами, — <в то время> преклонялись перед художниками, вос-певавш<ими> их спальню любви.

Ворвались футуристы с воткнутыми в петлицу деревянными ложками, когда перед алтарем изысканно-утонченного барокко, Ренессанса шептала интеллигенция молитвы. Футуристы плюнули на алтарь молитвенника.

Сорвали завесу святая святых Культуры и изрезали ее на портянки, разбили чашу тайн и причастие растоптали ногами; <футуристами> были сорваны венцы сияний авторитетов Искусства и брошены в ящик лома.

Была призвана на помощь война пушек, чтобы взрывами снарядов сокрушить алтари, и взорваны <были> гробницы музеев греков и Римлян святых <, где покоились> Искусства останки.

С<о> священнейших трибун, откуда в утонченных ритмах возвещали сладкие слова поэты о любви Венеры, неслись громы кощунственные — победные слова футуристов <обрушились> на головы интеллигентских сборищ.

Футуристы с трибуны современности швырнули в бездну старые мощи литературы, живописи и атрибуты греческой архитектуры

Не так ли было<?>

И вот зашелестели (как змея) миллионы листов газет журналов позорной критики Российской, на страницах «Русского слова», «Речи», «Рус<ских> ведомостей» пошла тревога — святотатцы, кощунственники на паперти, в алтаре и всюду. «Гоните эту нечисть из чисто убранных домов» — так кричали представители интеллигенции в буржуазной прессе.

Самый яркий из представителей — Мережковский, который в «Русском слове» 29 июня 1914 г. предостерегает интеллигенцию: «Идет Грядущий Хам, футуризм-скандал, встречайте же его, Господа Культурники, академики, вам от него не уйти и не спасет никакая культура, для кого Хам, а для кого царь, что он захочет, то с вами сделает, наплюет вам в глаза, а вы скажете „Божья роса“.

Кидайтесь же под ноги Грядущему Хаму; что такое Хам — раб на царстве. Без царя [Христа] не победить Хама, только с царем истинным можно сказать рабу на царстве: „Ты не царь, а Хам“»25.

В этом духе продолжал свое повествование представитель интеллигенции, доказывал, что с футуризмом непростая игра, что с ним шутить нельзя, и победить, пожалуй, нельзя какими-либо средствами второго или третьего разряда, его можно победить толь<ко> разрядом 1-го класса, с Царем, да еще истинным.

Так, пожалуй, Трепов26 тоже думал, что с Революцией шутить нельзя, и тоже какими-либо средствами с нею не справиться, и только Истинный Царь может обезглавить ее.

Но как раз Истинного Царя не было, и Революция вошла победными шагами и опрокинула политические алтари, и сорвала священнейшие ордена, и мантия была разорвана.

То же случилось и в Искусстве. Царь Искусства где-то запутался среди греческих атрибутов в архитектуре, мозги его были заняты прекрасной Венерой.

И пришел футуризм с громом, свистом; громыхая пальцами в таз солнца, опрокинул святая святых, выбросил окорока Венеры, а на греческих колонках храмов развешал лапти.

И мне думается, что слова Мережковского «спасти от футуризма» — слова пророческие; действительно, <от футуризма> не спасет никакая культура, и действительно, что то, что он захочет, то сделает.

И от революции тоже уже ничто не спасет, даже Истинный Царь.

Другой представитель Царя Искусства, Александр Бенуа, восклицает в «Речи» (изд<ание> Милюкова): «О, где бы, где бы достать слова заклятия, после которых это наваждение и беснование переселится в стадо свиней и исчезнет в пучине морской»27.

У одного не хватает царя истинного, без которого нельзя спасти Культуру от поругания, другой не может найти слов заклятий, следовательно, тоже ничего не сделаешь.

В этих словах вся Интеллигенция, которая ничего не может найти и ничего сделать.

А между тем Венере и колонкам разных ордеров угрожает опасность. А тут случилась истинная Революция и разогнала всех сподвижников

«Русского слова», «Ведомостей» и другие ульи.

Долго-долго не было слыхать о футуризме ни слова. Это затишье началось с начала войны, и в прессе появились заметки о том, что пушки 42<-дюймового калибра> наконец победят футуризм.

Приходилось встречаться с некоторыми представителями «Русского слова» в стенах Советов28. Но это были редкие случаи.

Но когда гул победного звона унес Революцию за горизонт, представители Буржуазной идеи примкнули <к> ряд<ам> тыла ее и, конечно, начали свое дело.

Какое же им дело знакомое, в котором они компетентны и могут считаться мастерами своего дела<?> Да, конечно, футуризм и всякое левое Искусство, ведь зубы съели на нем еще при царском режиме.

А так как а нынешнем режиме специалисты все-таки имеют перевес, то им и книги в руки. И стражники гробов, историки умершего, <в>стали у врат.

Дело было устроено прекрасно, все готово, только нужна планомерная организация, Революция одумается, и не сегодня, так завтра будут призваны люди науки, Историки Искусств, знатоки Греческой архитектуры. И тогда мы поведем организованное дело против футуристов, внедрившихся в самое сердце пролетариата, угощая его «Буржуазной отрыжкой» («Вечер<ние> Изв<естия>»29).

Но если сличить рецензии Буржуазных газет с рецензиями Пролетарских, то увидим:

«Вечерние Изв<естия>»: «Подчиняться директивам людей умных и авторитетных дело не просто приятное, а приятное во всех отношениях, но подчиняться людям, которые обнаруживают признаки, но как бы это деликатнее выразиться, ну, словом, признаки» (товарищ Фриче не может подыскать слова, деликатность мешает ему выразиться как следует, по подобию своего единомышленника Ал. Бенуа, и он воздерживается)30.