незнакомая женщина.
– У нас в Бринморе говорят: своя ноша не тянет, – хрипящим от натуги голосом произносит Чонса.
Потом – запах. Так пахнут еловые ветки, которые бросают, провожая карету с мертвецом – чтобы отбить трупную вонь, и чтобы явившийся с того света дух не нашел путь домой. Джо шевельнулся. В его планы не входило становиться призраком, но, открыв глаза, он увидел лишь великое тёмное ничто и испугался, что ослеп. Губы не слушались. Руки не слушались. Ноги – тоже. Он парализован? Околдован?
Все-таки мертв?
– Чшшш-сааа, – прошипел он.
Шорох стих. Тишину разбивал звук капель. Судя по головной боли, череп Джо проходил пытку водой и сдал в крепости. Когда перед ним появилось бледное лицо в окружении светлых прядей, Джо подумал, что это лик святой. Он с трудом сфокусировался на тонких чертах и тёмных отметинах на коже, потянул носом запах пота, вполне человеческий и земной. Чонса прижала к его губам фляжку, вода была ледяной и потекла по подбородку и шее за шиворот, лишь капля попала в сжатое горло. Она что-то говорила, но он не мог расслышать за грохотом в своей голове. Он и себя-то едва слышал. Джо заскулил, прокусывая губу насквозь. Вкус крови наполнил рот, в сильном спазме скрутило желудок, но Джо не мог пошевелиться, не то что блевануть.
– Бр-р-рк? – спросил ключник.
Чонса покачала головой.
Плохо. Очень плохо.
И ему плохо. Почему так больно? Словно после первых тренировок, когда его ребра ломались с той же легкостью, что лопается струна в руках неумелого лютниста.
Удивительно, но, когда пришла боль, стало лучше. Словно небо очистилось от туч.
Небо… Почему при мысли о небе ему становится дурно?
Джо тихо замычал. Получился жалобный стон.
– Мы идем на юг, – услышал он тихий голос Чонсы. Ему всегда казалось, что она говорит со странным акцентом, хотя откуда тому взяться? Джолант знал её биографию наизусть, каждую строчку в досье, каждый доклад ключников о ней. Она выросла в золотом сердце королевства, в Дормсмуте, но сейчас ему пришлось напрячь слух, чтобы разобрать её речь. Кажется, он сильно ударился головой. Его ударили? – Нам досталось. Тебе больше, чем мне.
– Как… плохо?
– Сломаны ребра, мы стянули их, но потребуется время. Вывих плеча. Ты ударился головой и потерял много крови. И… ногу.
Мы?
Ногу?
Что за бред. Он же чувствует, как она болит. Вот одна и вот…
С губ сорвалось звериное, неразумное:
– У-у-у!
Мы. Потерял ногу. Брок мертв? Что с небом? Где они? Юг?
Джо сжимает ладонь Чонсы так крепко, что в неё впечатываются кровавые полукружья ногтей. Потом рука опадает.
Чертовы бабы. Двигаются во тьме, как дикие кошки. Чонса длинноногая и ловкая, она иногда оборачивалась на Джо, проверяя, что он не потерял их из виду. Беспокойная – то в сторону отойдет, любуясь светящимися грибами, то прогуляется по краю обрыва, поглядывая в лицо Танной. Вторая, шорка, шла впереди, согнувшись, как ежиха. В какой-то момент Джо показалось, что она на ходу зачерпывает каменистую крошку под их ногами и пробует её на вкус, и сразу после этого девица поменяла направление их движения.
Дрянная ситуация. Невыносимо было видеть сочувствующий мягкий взгляд егозы-малефики, когда она помогала ему идти. Лежать, и чтобы его тащили, как мертвого? Ну уж нет. Хоть одна нога, но была ведь она у него! Кое-как все втроем смастерили из найденной палки подобие костыля, обмотав верх отрезом плаща, и Джо едва мог ковылять самостоятельно.
Болело адски. Они часто делали привалы. В некоторые из них Джо тихо и слабовольно молился, чтобы Шестипалая и её новая подруга забыли про него.
Все потеряло смысл. Всему конец. Столько смертей, и Брок… Брок мертв. Джо не представлял, как у Чонсы получается вот так запросто идти вперед, переговариваясь с ведьмой, и делать вид, что…
Джо сник. Чесались пустые мочки ушей. Чонса продала серьги этой язычнице, хотя на взгляд ключника, той должно было хватить и его ноги. Неужели мало? Теперь ему приходилось быть начеку. Спасало только то, что Чонса не торопилась сходить с ума… А может, её спокойствие и было проявлением безумия? Так много вопросов. Такая длинная и темная дорога. Малефика шла, не спотыкаясь, зоркая и чуткая, шорка знала это место наизусть, и только Джо плелся в хвосте, ругался, спотыкался и радовался лишь когда в расщелины над их головами попадались ошметки горящих небес. Потом спохватился: да что он за человек, если радуется такой мелочи, как видимость тропы под ногами? И что освещают ему путь кровоточащие небеса?
Всё это казалось нереальным. Здесь, в пещерах, были свои порядки и свои проблемы. Он все еще изумленно поглядывал на обрубок своей ноги и осторожно трогал уцелевшее бедро, проверяя границы боли. Чонса не переставала за ним наблюдать: так, будто это он, а не малефика, здесь опасный зверь. Пфф. Такая чувствительная! Ну и что, что он пытался, едва придя в себя, убить её? Ну и что, что кричал про то, что теперь у него есть все основания сдать малефику в тюрьму как преступницу? При этом и Джолант, и шорка, и Шестипалая, все понимали, что теперь у мира есть дела посерьезнее потери ключа и поводьев от одной-единственной малефики.
– Нам нужно вернуться в Дормсмут. – Когда от боли побелело в глазах, Джолант опустил руку со своего исхудавшего бедра и наконец опал на лежанку. Шорка держалась стороны, с интересом на него поглядывая и подслушивая разговор. – Нам нужно пойти в малефикорум. Нужно найти в столице прелата… Доложить, что мы видели…
– Мы видели то же, что и все. Краски в небе, чудовищ, мясорубку.
– Пусть так. Но нам надо доложить о Броке. Брок…
Джо запнулся и разозлился на себя из-за дрогнувшего голоса. Отвернулся к огню, с непривычки щурясь, и краем глаза заметил выражение лица Чонсы: потемневшее, уставшее, печальное. А ведь она была знакома с наставником немногим меньше, чем он сам. Наверняка ей тоже непросто.
– Мне жаль, – тихо сказал он. – Ты давно знала Брока, верно? Его потеря…
– Да положить я хотела на Брока, – тихо процедила она. – За это «давно» я ни разу не услышала от старика доброго слова. Он обращался со мной, как со скотиной! Почему я должна горевать о нем?
Её слова звучали жестко, они ранили ключника. Не исключено, что они знали двух разных Броков. Джо свел брови, но не стал вступать с ней в спор. Только добавил сквозь зубы:
– Ты совсем его не знаешь.
И он был прав.
Шорка, в темноте