ужас.
Из немыслимого мрака темнее пещерных сводов выползло это существо, которое Чонса не хотела видеть, но не могла отвести глаз. Крылатое создание поразило её гибридностью своих форм, сложившихся в отвратное уродство. На вытянутой шее крепко сидела короткая, но подобная собачьему черепу морда, грудная клетка смутно походила на человеческую, но неправильной формы, слишком крупная и изломанная, рук у существа не было – взамен них некие членистые, суставчатые лапы. Толстый хвост – средний между змеиной гибкостью и бабочкиным подрагивающим брюшком – волнами волочился за ней, а крылья упирались зазубренными когтями в землю, помогая толкать массивное тело вперед. Чонса прокляла своё зрение, возжелала выцарапать себе глаза, и если бы шорка не держала её рот на замке, она бы заорала снова – как тогда, в Йорфе.
Как может человек стоять с этой тварью, не впадая в первобытный ужас? От неё воняло нестерпимой аурой кошмара, что отравляла рассудок, как воздух портит аммиак. Краски иных сфер цвели там, где оно оставляло за собой склизкий след.
Самое страшное – тварь повернула голову и посмотрела четко в их сторону. Чонса ощутила прикосновение, присутствие, словно чувство взгляда невидимого хищника в лесу, и её пробрал мороз. Не зная, что делает, она потянулась навстречу, в Извне, и тварь дернулась и отвернулась. Она не доползла до погасшего костра полторы дюжины шагов, не более.
– Здесь никого нет, – одними губами прошептала держащая её девушка. Существо издало скрежет и поволокло свои кошмарные телеса прочь. Когти его крыльев громко цокали, выбивая искры в каменной породе.
Прошло добрых полчаса с тех пор, как она скрылась во тьме, и только тогда шорка отпустила Чонсу. Шестипалую всё еще колотило. Хотелось стошнить, но было нечем, и она склонилась в сухих спазмах позывов. Едва не откусила себе язык, так сильно стучали у неё зубы.
– Что это за хрень? – выдала она писклявым голосом, когда немного пришла в себя. Девушка в углу её зрения сдернула ворох тканей с недвижимо лежащего у стены Джо и проверила, дышит ли он. Кажется, несчастный был накачан «цветком веселья» под завязку. Чонса чувствовала сладкий-сладкий маковый запах, он был почти осязаем, ощущался в воздухе томительным обещанием отдыха.
– Чудовища, – ответила шорка, как отхаркнула. – Монстры. Твари из другого мира. Ты помнишь, что до лавины?
– Страшный сон, – прохрипела Чонса. Шорка подняла на неё глаза. В них отразился затеплившийся огонь – янтарный, как её радужки. Она наклонилась, раздувая трещащее от сырости полено, чередовала глубокие вдохи со свистящими выдохами и словами.
– Это не сон, леле. Я думала, они не смочь сюда, но… Скоро будет уходить. Скорее, чем у него вырасти нога.
«Леле». Малыш.
Она шутит. Мир рушится, твари – реальные ужасные твари из страшных сказаний прошлого! – заполоняют небеса и землю, а она шутит. Чонса обхватила голову руками, пытаясь собрать рвущееся в клочья сознание. Задержала дыхание. Заставила своё сердце замедлиться прежде, чем оно сломает ей солнечное сплетение, и начала думать. Отставить эмоции в сторону, уйти в Извне, не покидая тело – то, чему учили её в малефикоруме почти что с рождения, и сейчас эти знания наконец пригодились.
– Лукас спятил. Это точно. Эти твари не могут… Какая мерзость. Лукас…
– М? Белый, как ты?
Чонса не ожидала, что она её услышит и вступит в диалог.
– Ты его видела?! – подняла голову Чонса. – Где он?
– Я видеть, как монахи несли его в Йорф. Монастырь… Рядом. Одни корни с моей пещеры. Ты хотеть туда?
– Я? В монастырь? Нет уж! Если Лукаса уволокли в Йорф, он уже труп.
И это было хорошо. Чонса испытала мрачное и неприятное чувство удовлетворения от мысли, что Лукас умрет – и это было странно. Как глубоко в её костях поселилась церковная выучка! Она ведь сама нет-нет, да и думала о чем-то подобном. Вспороть горло Броку и сбежать. Почему нет? Но теперь, когда она увидела самих демонов, ей хотелось чувствовать себя в безопасности. Хотелось не бояться. И распри между ключниками и малефиками показались такими мелкими в сравнении с раскрывшимся над головой адом и его крылатыми небожителями…
– Я думала, ты решишь спасти всех сирых и убогих, – почему-то сказала малефика неприятным язвительным тоном.
Шорка рассмеялась, ставя котелок на огонь. Против воли Шестипалая всмотрелась в её лицо, в ворох спутанных грязных волос до пояса, в быстрые движения рук. Шорка была спокойна, не дрожала, и её бесстрашие было заразительным.
– Нет, только ты. Ну и этого леле, и потому, что ты не отпускать его руку.
– Почему только меня?
Южане – странный народ с нездешней красотой: смуглые, черноволосые, круглоглазые, хрупкие. Смотреть на них было приятно, но они ненавидели бринморцев так же, как луна завидует солнцу. На войне они творили страшные вещи, а после неё продолжили – с пленниками и местными. Больше всего южане не любили тех, кто делил веру в Доброго бога или язык с бринморцами. Правители Шора уверяли, что это исключительные происшествия, и виновных судят по закону, но чем ближе было окончание перемирия, тем более тревожные слухи достигали Канноне. Пятилетнее перемирие подходило к концу. И без того натянутые отношения с Бринмором трещали по швам; там, где швы расходились, наружу лезла злобная и кровавая человеческая порода.
Если что и погубит этот мир, то гордыня и алчность, а не угроза черного безумия, подумала Чонса.
В общем, у неё были поводы не верить добрым намерениям шорки, пусть и такой чудаковатой, как эта змееглазая. Шестипалая не любила шорцев, а шорцы настолько отвечали ей взаимностью, что во время войны дали ей прозвище одной из своих то ли богинь, то ли демониц, Тамту. Насылающей кошмары людоедкой, если Чонса все правильно помнила.
Впрочем, теперь всё это не имело значения. Если хотя бы часть её видений была истиной, миру пришел конец. Всему миру, а не только тому, что едва установился между их державами. Забавно, что они оказались одинаково хрупкими.
Шорка не отвечала. Чонса поднялась на слабые ноги и подошла к огню.
– Ты слишком гостеприимна для незнакомки.
– Так я незнакомка? Я, леле, твоя лучшая подруга, сестра и мать. Как твоя головешка? Не болит?
Чонса припомнила боль, с которой она проснулась впервые. Воспоминания казались подернутыми красным туманом, сейчас почти полностью рассеявшимся. По сравнению с той болью текущий зуд в костях и тошноту можно было игнорировать. Что бы ни сделала с ней эта ведьма, оно помогло.
Дрожа, малефика подползла и заглянула в лицо своего спутника. Капли пота на лбу Джо казались потекшим белым