Читать интересную книгу Карболитовое Сердце - Алексей Павловский

Старый диггер Рамен хандрил. Ваня высматривал ему электроптичек на пострелять, но помогало ненадолго.

За каждую пташку местные общины платили по двадцать Новороссийских барынек. Филину уже семь выплат на телефон капнуло. Дело доброе: никогда ведь не знаешь, кто там смотрит с той стороны стеклянных глазок. Конвои-то здесь ездили спокойно, местные более-менее, а вот одинокие путешественники — как Алиса в Стране Чудес.

Ну ничего, скоро уже Новороссийск. От Геленджика до города суровых мареманов было каких-то тридцать километров по берегу, но в войну артиллерия в хлам разнесла приморские горные серпантины, и никто не чесался их чинить. В результате конвой тащился аж мимо самого Краснодара, чуть в отдалении от недоброго города, с днёвкой на укреплённой автобазе с певучим названием Тлюстенхабль. Уже третьи сутки тащился, обрастая всё новыми транспортными средствами и путешественниками.

— Эх, Ваня! Что ж ты без меня делать станешь? Пропадёшь ведь. — Вновь завздыхал Рамен. Ваня не стал уточнять, что сколько себя помнит, столько и вытаскивал старого из разных бредовых ситуаций. Вот, ребро за него сломал. Вопрос ещё, кто пропадёт. Но разговор поддержал:

— А что ж сразу без тебя?

— Я из Керчи уже не вернусь — старик сделал похоронное лицо и уставился под обрыв. Ну вот ещё новости.

— Переезжаешь, что ли?

— Я ещё в старые времена часто в Керчь ездил, и дал себе зарок, что вернусь туда умирать. Вот, время пришло.

— Да с чего ты помирать-то собрался? — Не то чтобы Филин страстно желал знания, но пусть уж диггер выговорится, чем сидит и киснет.

— Да потому что помираю! Старый я уже. Ночью, бывает, прихватит — на стенку лезу. Всё, посижу теперь тихонько у моря.

Да, Ваня видел, что диггера регулярно крючит, но не придавал этому особого значения. Думал, это времена просто такие, когда всех крючит. Следовало плотнее заняться здоровьем товарища. Тем более что Рамен, тихонько сидящий на скамеечке у моря, невозможен по определению. Ладно, пусть пока что поумирает, мнительный старец.

По сторонам дороги потянулись заросшие бурьяном каменные груды среди садов — старые окраины Новороссийска. Вскоре сохранных зданий стало больше, появились люди, и вот уже вокруг солидный город, бульвары, базарчики, кафешки, вон даже троллейбус едет. Корабельные реакторы позволяли не экономить на электричестве. Половина публики в бескозырках — и неудивительно.

Разномастные машины конвоя с рёвом и лязгом втянулись за поворот улицы, и открылся вид на Цемесскую бухту. Там был Флот, гордость и беда Новороссийска. Из воды торчали мачты и надстройки, а здоровенный ракетный крейсер лежал на боку, как ржавый кашалот. С его борта мальчишки удили рыбу — они что, есть её будут? Некогда старый флот унёс собой в Вальгаллу всю первую линию застройки: дома разрушило взрывными волнами с маленьким аккуратным цунами после каждой боеголовки, и теперь берег бухты был пуст и зелен.

К дебаркадеру был пришвартован на ладан дышащий БДК «Бэтмен» с чёрно-оранжевой полосой через надстройку. У бочек теснились новые «Нырки», старая «Комета» на подводных крыльях, крепенький тральщик «Хмурый» и всяческие неопознаваемые шаланды. Это новый флот, точнее, как пояснил Рамен, всё то, что не пришлось ко двору в блестящем Севастополе.

В отдалении среди ржавого железа дымил трубой забавный спасательный катамаран с ажурной надстройкой-краном — Ваня с восторгом опознал неистребимую «Парижскую Комунну», которой лет двести уже. Ещё с царских времён кораблик подымал со дна затонувшие корабли, подлодки и даже самолёты, и поднял уйму. Потом с «Коммуны» запускали глубоководные «Миры» и «Колобки». Вот и теперь спасатели, замутив полбухты, увлечённо искали в вонючем иле что-нибудь интересное. По серой воде плыли радужные пятна мазута. С купанием в Новороссийске проблемы были всегда.

В порту выяснилось, что феодосийский паром ещё не подавали. То есть вот он, «Нохчи Борз», качается у причала, мнёт покрышки кранцев, но когда посадка — неизвестно. Скучающие на широченной корме моряки, лузгая семечки, бестрастно наблюдали быстротекущую жизнь. Площадь постепенно заполнялась латаными грузовиками, джихад-мобилями, бронеавтобусами, БТРами. Сбились в отдельную кучу легковушки обывателей, жертвы коррозии. Бронетехника отъехала в сторону, её никто в Крым не повезёт. Большой конвой, хороший, на весь паром.

Ушлый командир Шубин поступил с Филином и Раменом точно так же, как с танками — дал расчёт и попытался оставить на берегу. Однако старый диггер был мастер психологического давления и через двадцать минут нытья выдавил из Шубина халявные билеты, как орёл прометееву печень. С тяжёлым вздохом Рамен вернул в оружейку своё калаш-весло, вновь вооружаясь пистолетами. Никакое другое оружие он не ценил так, как старый дубовый АК-47 с деревянным прикладом. Незакрытый гештальт армейского детства. Ну купи ты его уже, или сопри — нет, мы будем страдать, завидовать и пускать слюни.

03. Чеченский мореход.

В ночи Рамена скрутило. Пришлось лекаря искать. Ещё до его прибытия из рубки неожиданно прибежали знакомые люди. Тощего капитана Яницкого Ваня раньше видел только на сайте парома, а вот хозяином гигантского корабля оказался тот самый Махмуд Сатыров, у которого они совсем недавно вписывались в Сатыр-Юрте. Вдали от почвенных суфийских папы с мамой Сатыров снял обрядовый камуфляж, родовые разгрузки и по собственному парому разгуливал в парусиновом костюме с тросточкой — судовладелец, однако. Вместо себя моряки оставили на штурвале копчёного грека Ставракиса.

Ставракис, наверное, молодец и умница, но Филина не оставляло ощущение… Ну, как сказать? Вот несёшься по серпантину, покрышки визжат, и вдруг водитель оборачивается к тебе и начинает рассказывать анекдот, размахивая руками. Примерно вот так.

Теперь Яницкий, поджав губы, глядел в тёмные воды Чорного моря. В лице морехода отчётливо читалось: «Подыхай ты где угодно, только не на моём пароме». Тем более что Рамена поместили в капитанскую каюту. Махмуд же, неплохо знавший старичину ещё по Теплаку, расчувствовался, хватал за пятнистую лапку:

— Держись, старик! Сейчас доктор придёт!

Действительно, доктор пришёл. Полная санитарка аккуратно вдвинула в дверной проём опять же знакомого — небольшого фтизиатра Догвадоржа из Геленджика. Если верить её воркотне, айболита звали Жугдэрдэймидийн Огиевич. Монгол был в ауте: зрачки в точку, луноподобное лицо в испарине.

Неприятно воркуя, медсестра вколола подопечному шприц-тюбик прямо через халат, и через минуту Догвадорж вышел на орбиту. Доктор, раскрыв карие глаза, с удовольствием расчесал жиденькие усы и цапнул стетоскоп. Всё ему стало интересно. Может, айболит и дулся на старого диггера за Геленджикские эскапады, но клятву Гиппократа надо блюсти. По крайней мере, во время прихода.

У Рамена обнаружилось всё. Сверху — гипертония, посередине — ишемия, и далее через гастродуоденит и вялую печень к камням в почках и простатиту. Ну и непременный холецистит, куда же без классики. «Ну, в вашем-то возрасте, батенька, да ещё при злоупотреблении спиртным…». Филин всё ждал, когда дело дойдёт до выпадения матки.

Во всё время осмотра Ваня внимательно слушал санитарку, не забывая сочувственно кивать. Анна Андреевна жаловалась, что медицинское светило по пути в заслуженный керченский отпуск усадили на головы бабкам в автобусе — в их, кстати, конвое! Ну и на пароме не дали отдельной каюты, так что ни поставиться, ни поприходоваться. В прошлую инъекцию напугал третьего помощника в машинном. Фтизиатрия в опасности! Что-то айболитов отпуск подозрительно напоминал ссылку.

Ваня уже привык, что располагает к себе пожилых дам, детей, собак, неформалов, военных… Всю свою цифровую жизнь он чутко всех слушал, и это обыкновение никак не монетизировалось.

Вскоре медик пришёл к общему мнению и исторг из себя пять рецептов тайного синусоидального письма, с красными круглыми и синими треугольными штемпелями, в сумме штуки на полторы барынек. Подъёмно, но всё равно грабёж. Ладно, вон уже видно Феодосию, там разберёмся.

Махмуд продолжал втирать старому:

— Держись, Рамен, ты меня ещё по Пресне поводишь… А я в ущельях ульи электроворобьёв знаю — постреляем!

Ну и в том же духе. Офигенно дружить с нохчи. Плохо не дружить.

Швартовались долго. Тем временем Догвадорж, кривясь и вздыхая, вытребовал у прижимистой санитарки несессерчик, то есть чемодан с ампулами, и прошил Рамена целой очередью всяких целебных конских возбудителей. Старой тихо и безнадёжно орал про ненависть к уколам — всё тщетно. К удивлению Филина, от денег Жугдэрдэймидийн Огиевич отказался, сказав вполне по-человечески: «Да помню я вас, помню. Вы уж простите, что так тогда в Геленджике вышло…» Однако… Похоже, фтизиатр вышел на плато прихода и до завтра пребудет в мире живых. Доктор удалился пружинистым щагом, крутя стетоскоп. За ним поспешала санитарка Анна Андреевна.