Читать интересную книгу Карболитовое Сердце - Алексей Павловский

— Так точно, товарищ полковник. — чётко и обтекаемо отозвался Бахтияр, сияя зубами из шерстяной чащи хайров и бороды. — Прошу к столу!

На столе не было привычной нямки, однако некоторая еда всё же присутствовала. Полковник сел на стул, наклонился над едой и безо всякого выражения на лице вдохнул пар. Несколько секунд ничего не происходило, потом дедовы ноздри вздрогнули, и даже веки чуть приподнялись. Напряжение на проце ещё подросло. В сторонке князь, обливаясь потом, следил на своём планшете за Святогоровой телеметрией. Аккуратно отправив в рот пельмешку, Святогор вдумчиво её разжевал. Затем, оценив обстановку и даже не вспоминая о майонезике, воин быстро смолотил полную миску, да со сметаной, промедлив миг лишь перед последним воином пельменьего племени. Им он уважительно закусил возникшую невзначай под рукой стопку Николаевской янтарной самогонки. Тотчас Бахтияр выдал в зубы Святогору прикуренную самокрутку и поставил рядом пепельницу. Полковничий процессор теперь кушал все свои старомодные шесть вольт. И вот ещё кофий с лимоном. На плитке уже томились вторые пельмени.

Полковник Аркадий Святошин от души затянулся, выпрямился, и, гулко закашлявшись, открыл серые глаза.

Вода Митридата

01. Санаторно-курортный режим

Что за дрянь этот ваш Геленджик! Стоят себе на скучном черноморском берегу руины Минздрава. Санатории, дома отдыха, лагеря — всё либо обшарпано, либо разрушено, а вокруг них всё заточено под отдыхающих. На каждом клочке первой линии торчит сарайчик, а в нём — четыре спальных места. Частный сектор, однако.

Дороги — дрянь. Люди — тоже дрянь. Днём здесь можно жариться да отмокать, вечером — конвульсировать на танцах. Больше делать нечего. Да, можно ещё напиться и подраться. Дебил Рамен претворил в жизнь всё, кроме купания. Пьяная скотина. Нечего здесь делать. Как-то так.

А что ещё можно сказать о месте, где тебя казнят? «Беларусь» тянул железную телегу через весь унылый город, звеня по жаркой мостовой цепями заземления, чтобы все видели и могли покуражиться над приговорёнными. Например, кинуть гнилым абрикосом. На счастье, трактор ездил тут всё время, казней на неделе бывало штук по пять, и жителям надоело. Бередящее душу мрачное действо превратилось просто в вонючий синий трактор, который всегда в этот час пердит под окном. В три часа дня на раскалённой улице не было никого…

Филин и Рамен потели на телеге в клетке Фарадея. Под глазом старичины зеленел спелый фингал. За пять дней следствия, тупки и суда синяк успел налиться красным, синим, фиолетовым и уже начинал подвядать.

Синяк Рамену поставил сам Филин, чем гордился. А вот нечего в ДК пьяным ходить на старости лет. И друзей нечего впутывать. И совсем не стоит включать стрелковый комплекс, если сдал пистолет на таможне. Так их и загребли медбратья с вечерним обходом: маленький пьяный киборг бушевал, паля с двух рук из пальцев, а усталый протрезвевший Ваня оттаскивал старого от трёх опешивших кубаноидов по кубометру каждый.

Слава Богу, гопники не стали встречать медиков с цветами, а просто исчезли. Потому строгий участковый психиатор в пуловере поначалу пришил теплостанцам всего-навсего пьяное хождение. Хуже вышло с незаконным включением киборг-модулей.

С обычным усердным отдыхом северян здесь давно смирились, но вот пьяных отмороженных киборгов с Москвы ненавидели люто. Городской консилиум считал, что они подрывают санаторно-курортный режим. С чего бы это вдруг?

В результате Особая Коллегия Совета психической гигиены приговорила обоих красавцев к публичной дефенестрации. Филин до хрипоты доказывал, что не включал в себе никакой электроники, так что в конце концов обвинение сняли за отсутствием улик.

Зато обоим накинули за неуважение к медицине и троллинг должностного лица при исполнении, и даже целого стада должностных лиц. Троллинг, не троллинг, но Рамен на пару с Филином изнурили психиаторов. Вместо красивого показательного утреннего процесса судьи получили дотошное обсуждение тончайших деталей и оттенков похмельного марафона — и это вместо обеда! Конечно же, многих айболитов одолели корчи. Толстенький профессор Догвадорж зашёлся в истерике, смеясь и рыдая на грудь санитарки, пока не обрёл аж три куба метаморфина в мышцу. Фтизиатр плотно сидел на этой дряни. Хорошо быть врачом в законе.

Ржавая телега со скрежетом встала напротив высоченного недостроя в центре старинного санатория. Санитары отвели приговорённых наверх, каждого на свой этаж сообразно приговору. Чорные проёмы окон, где-то давно, судя по запаху, нагажено, завязанные бантиком перила на лестничной клетке… А из трубы хозблока валит жирный дым. Место казни. Вон вообще кость лежит. И абрикосовыми косточками всё заплёвано.

Несмотря на жару, публика присутствовала. За кустами тихарились несколько кучек северян, прекрасно видимые сверху, мешали настойку боярышника с пепсиколой. Зашли поглазеть на варварские обычаи, не иначе. В серёдке площади косой шеренгой топтался пикет юродивых из «Союза жертв румынского смеха». Очень даже жертвы. Бабки жарились на самом солнцепёке с нехорошим огоньком в глазах, вцепившись коготками в длиннющий транспарант «нет включенью заключённых». Филин прикинул, кому они демонстрируют надпись — вышло, что увечному гипсовомупионеру, что выглядывал из цветника в центре площади.

Ещё по площади перед зданием катались три роллера. В тени туи экскурсия цветущих барышень из Меда облепляла тётку с сувенирами. Баянист на скамейке, бодрясь из последних сил, распевал классику: «Здесь любить мне довелося развесёлого врача» Всё разом увидел Иван с высоты, и понял, что никому, вообще никому нет до него никакого дела. Это было печально.

Худой человек в маске и белом халате, поддёрнув синие перчатки, снял с Вани наручники.

— Ну что, вы сами или помочь? — спросил он с такой теплотой, что Филин тут же пулей выскочил в окно. Невдалеке с геройской песней спикировал старый диггер Рамен.

Клумба больно ударила по ногам, а затем и по всему Ване. Синие перчатки потыкали, проверили пульс и тяжко вздохнули. Несколько полежав, киборг тихонько, не палясь, запустил диагностику, узнав о треснутом ребре и ушибе плеча. Дефенестрация с третьего этажа — дело нешуточное.

Рамен отделался легче: ему прописали седьмой, почитай что высшую меру, но ушлый диггерище вытребовал себе смягчающие обстоятельства по старости, близорукости, врождённому кретинизму и фиг знает по чему ещё. По совокупности потянуло на десятикубовый стог без вил. Даже не ушибся, зараза.

Филин вдруг заподозрил, что старой всегда так в Геленджике расслабляется. Во всяком случае, с пистолетом в кобуре диггер вёл себя гораздо пристойнее. В Тёплом Стане, правда, тоже не особо дурковал, но там Князь, с которым и не подуркуешь особо.

Что ж тогда будет в Керчи, где вообще Заповедник? Хаживал Филин в один заповедник птицу бить, хорошо помнит тамошние порядочки…

Охая и страдая, казнённые забрали с телеги свои вещи, станковый рюкзак да старый жёлтый транс. Поплелись обедать да валить уже из проклятого города.

02. Электроворона и флот

Рамен привстал в тряском кузове и от бедра пальнул из Калаш-весла куда-то вправо. С телеграфного столба разлетелись чорные пластиковые перья. Ваня позавидовал: хорошо, когда у тебя стрелковый комплекс цейссовский, а не тагильское убоище. На проводах повисли колышущиеся в пыльном мареве лохмотья. Старик скучал.

— Что за шум? — захрипел из зелло-говорилки командир конвоя — Опять Рамен?

— Так точно, товарищ Шубин. — лениво отрапортовал старичина. — Электроворона на столбе притаилась. Видеофайлик Филин сейчас скинет.

— Задолбал уже. У меня бабки в автобусе от каждого выстрела на дерьмо исходят. — Прокуренная командирская каюта находилась в заду скрипучего бронеавтобуса, рядом с горячим мотором, через хилую фанерную стеночку от не менее горячих пассажиров. Из своего мобильного чистилища товарищ Шубин источал ценные указания, лучи смерти и вайфай. Им-то в кузове «Урала» куда как посвежее.

— Так точно! — подтвердил Рамен и, откинувшись на прыгающие мешки с секонд-хендом, вновь уставился в выгоревшее небо. Из окружающего шмотья диггер подрезал себе лыжные очки, берет, тельняшку и тактичные штаны, но по-прежнему напоминал истощённого военрука.

Сам Ваня как был в майке, бермудах да сланцах, так и остался. Казённого оружия он не брал, остался при своём ТТ на пузе. Стрелковый комплекс и с этим-то с трудом справлялся. В Геленджике перед наймом в симферопольский конвой Филин провёл много колов времени в Аду. Сидя в вонючем вокзальном сортире, он одиннадцать раз перезагружался, пока глючная стрелковка не распозналась. Отстрелялся по баночкам пред светлыми очами командира Шубина, был нанят и с облегчением выключился, пока руки не отвалились.