Вайолет прикоснулась ладонью к его щеке. Этот жест допускал двоякое толкование: в нем была и грусть тоски, и приглашение.
— Кит, поцелуй меня еще раз, и я уйду.
Он опустил голову, касаясь губами ее губ. Он почувствовал, как губы ее стали мягче, и впервые он пожалел о том, что стал прислушиваться к голосу совести. Лучше бы он никогда этому не научился. Он почувствовал, как раскрылись его губы, и забыл обо всем, кроме сладости ее рта. Вайолет горячила его кровь, словно зажженный камин зимой или хорошее вино.
Он чувствовал себя так, словно вкушал запретный плод. Она целовала его с неискушенной, пленительной страстностью.
— Кит, — прошептала Вайолет.
— Это наш первый поцелуй или еще одно прощание?
Она покачала головой, провела пальцами по его губам, чтобы остановить его вопросы или прекратить их поцелуй — он не знал точно. Ему слишком сильно хотелось продлить контакт, чтобы попытаться это понять.
— Я думала о тебе, Кит.
— Не уходи!
Кит слышал, как она затаила дыхание, и почувствовал дрожь раскаяния, пробравшую его до самой глубины души. Ценой невероятных усилий он отвел ее затянутую в перчатку руку от своих губ, поцеловал ладонь и помог Вайолет подняться на ноги.
Он смотрел на нее так, словно она была его противником на дуэли и жизнь его зависела от точности следующего движения. Он пристально вглядывался в ее лицо, подмечая нюансы. Он прислушивался к ритму ее дыхания, ища подсказку. Смертельно опасный противник. Самый опасный. Что видел он в ее глазах?
Оскорбленную невинность? Нет. Вайолет была выше этого. Она никогда не тратила времени попусту, пытаясь вызвать в ком-то сочувствие. Приглашение? Кит не стал бы унижать ее такими вот предположениями, как не стал бы обманываться на этот счет.
То, что увидел он в ее глазах, было глубже и ранило глубже. Он никогда бы не решился даже представить, что ее краткий отклик будет таким, но, что бы ни скрывалось там, в глубине, за мучительным смирением перед неизбежным, она не подвигла бы его на поступок, который он бы себе не простил.
Она защищала его тогда, когда он был ничтожным, беспардонным юнцом. Теперь настал его черед ее защитить. Может, он и не был джентльменом по рождению, но он пытался стать им по духу, и, кажется, ему это удалось.
Он подошел к двери, выглянул и, убедившись, что коридор пуст, отпустил ее.
В прошлом он тайно наблюдал за ней, скрываясь за надгробиями на заброшенном кладбище. Он уходил лишь тогда, когда она, забравшись наверх по склону, оказывалась в безопасности. И теперь он, прячась в сумраке коридора, наблюдал за ней, пока она не свернула в ярко освещенный холл.
Кит сглотнул комок, когда Вайолет задержалась перед тем, как свернуть, и оглянулась, словно до конца не могла поверить в то, что произошло сегодня.
Он выдохнул. Он чувствовал себя так, словно все силы покинули его.
Та их последняя встреча в Манкс-Хантли оставила у нее омерзительный осадок — он знал об этом и ненавидел себя за это. За то, каким она его увидела. Беспомощным, униженным. Хуже скотины, которую продают на рынке.
В нем словно жили два человека. Один из них не хотел ее видеть. Никогда больше. Другой отчаянно хотел увидеть ее и узнать, какой она стала.
Когда он заснет этой ночью, уснет он не в карцере с гудящей от боли головой. Он не станет карабкаться по подземному туннелю, чтобы попасть в комнату, где спали еще двадцать его товарищей по несчастью. Он был состоявшимся человеком. Он был свободен. И если он захочет не ложиться до утра, думая о той женщине, которую целовал, он так и поступит.
Но при всех его достижениях он оставался вором. Если она ему нужна, то ему придется выкрасть ее у другого мужчины.
Глава 8
Тетя Франческа, эта упрямая сумасшедшая старуха, уверила Вайолет в том, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы остаться с другими матронами и полакомиться выпечкой, а после чаепития поехать домой.
Сэр Годфри смотрел на свою нареченную и учителя фехтования на танцевальной площадке и не верил своим глазам. Комплименты неслись со всех сторон. Гости, похоже, сравнивали этот быстрый ирландский танец — рил — с чем только можно, от венгерского танца до диких плясок Шотландского нагорья. Он бы не удивился, если бы кто-то вздумал передать Фентону шпагу, чтобы сходство с языческим танцем горцев стало более полным. Впрочем, сам Годфри затруднился бы дать этому танцу какое-то определение или даже описать, что он собой представляет.
Неприлично игнорировать музыку или изобретать новые па на балу у таких важных персон. Только простолюдины могли позволить себе танцевать, как… Он от изумления открыл рот, глядя на Вайолет, которая смеялась, запрокинув голову. Похоже, ей решительно не было дела до того, какое впечатление она производит. Темные кудри ее не смог удержать жемчужный гребень, и завитки, выбившись из прически, ласкали белую шею. Как вызывающе!
Поведение Вайолет вызывало у сэра Годфри много вопросов. Ни в один из которых ему не хотелось углубляться. Вайолет была воплощенной невинностью.
А Фентон? Насколько Годфри было известно, Фентон вел жизнь вполне добропорядочную и требовал от своих учеников старательности и осмотрительности. А те, кто нарушал неписаный закон, отчислялись из академии. Фентон был тайным кумиром Годфри — сильным и благородным. Он был для Годфри вроде старшего брата, которого ему всегда так не хватало.
Откуда Фентон брал силы, чтобы так танцевать?
Пройдет примерно полчаса, и он, Годфри, будет успокаивать Вайолет, встревоженную нездоровьем тети, и строить планы относительно усадьбы в Манкс-Хантли, которая скоро станет принадлежать ему. Годфри не мог представить, что станет жить в старой развалюхе с видом на кладбище, но для Вайолет и их будущих детей это место вполне подойдет, чтобы время от времени наслаждаться природой. Платить за него не надо, а Вайолет, похоже, питает странную привязанность к этому месту.
— Мы не можем продать дом, Годфри, — неоднократно повторяла она ему. — По крайней мере ты должен его хотя бы увидеть.
Он питал к Вайолет слабость и даже немного стыдился этого. Многие, как и он, ею восхищались. Он заметил, как на нее и Фентона наставляли лорнеты. «Да благослови тебя Бог, — думал он, глядя на нее. — Вайолет лишь использует свои таланты, чтобы помочь нам продвинуться. Она слишком хорошо воспитана, чтобы завести интрижку с простым фехтовальщиком». Но она не считала ниже своего достоинства танцевать для пользы дела.
А Фентон был простолюдином, хотя Годфри не исключал возможности того, что он получит почетный пост или даже титул в будущем. Маркиз хотел сделать его семейным учителем фехтования. И Годфри не удивился бы, если бы Фентон принял это предложение.