Читать интересную книгу История изнутри. Мемуары британского агента. - Робин Локкарт

Затем я отправился вниз к цепному мосту, чтобы посмотреть на город с равнины. Как это ни странно, вокруг Киева, выстроенного на группе холмов, прости рается такая же плоская равнина, как и вокруг Москвы. Пароходы с белыми крышами уже ходили по Днепру. Деревья только что распустились. Сирень цвела, и по сторонам дороги пестрели лютики. Расположенный на высоком берегу реки Киев напомнил мне Квебек, и если Квебек красивей по своему расположению, то Киев пре восходит его красотой своих строений.

Вечером я пришел в святую Софию ко всенощной. В Москве мои посещения церквей имели место только по таким официальным случаям, как рождение или тезоиме нитство императора. Я всегда бывал в форме и стоял среди избранных на отгороженном месте, достаточнс далеко от более незаметных мoлJUциxcя. Здесь, в Киеве, был в такой густой толпе, что некоторые люди падали обморок. Несмотря на это я остался до конца, npj участие в крестном ходе и был вовлечен в волнукн подъем духа обширных масс крестьян и паломников.

Паломников, замечательно красочных издали, было1 огромное количество, и в пасхальный понедельник я пошел посмотреть на них в знаменитую Киево Печерскую лавру, которая наряду с ТроицеСергиевой лаврой под Москвой, является наиболее чтимым из свя тых мест России. Солнце грело так сильно, что я был вынужден вернуться обратно и снять пиджак. Когда я прибыл в собор, служба уже началась, и на монастыр ском дворе стояли тысячи солдат. Паломники, старые бородатые мужчины с бесцветными глазами и совершен но ссохшиеся старые женщины, закусывали во дворе .в самой церкви я нашел пожилого мудреца, с удовлетворе

нием жевавшего в углу корку черного хлеба. Он казался в высшей степени счастливым. Из церкви я отправился в подземелья, холодные и не производящие впечатления подземные ходы, где лежали кости забытых святых. Перед каждым гробом находилась кружка для сбора пожертвований, около которой сидел священник, и когда хромающие паломники неловко засовывали туда свои копейки, священник наклонялся над мощами умершего святого и пел «Молись Богу за нас». Дрожа от холода, вышел я на солнечный свет и сел на траву над обрывом! Там три слепых нищих, сидя в трех шагах друг от друга, с большим или меньшим успехом читали вслух Евангелие. Один молодой человек, не старше 25 лет, был одет в солдатскую форму. Если он потерял зрение на войне, каким образом он столь скоро усвоил брайлевскую азбу ку. Если нет, то почему на нем солдатская форма? Я не решился нарушить его душевный покой, задав не тактичный вопрос, и предпочел смотреть на него как на живого представителя той святой России, которая в эти великие дни войны вызвала волнующие симпатии моих сограждан.

Немного дальше, на берегу, цыган с попугаем пред сказывал солдатам судьбу. Попутай был хорошо выдрес сирован и мог сосчитать сдачу до 30 копеек. Предсказате лей и священников было так много, что, неудивительно, многие солдаты и паломники уходили с пустыми карма нами. То, что оставалось, перепадало старому арфисту, I который под собственный аккомпанемент распевал гну I савым голосом кавказские народные песни. Все было J очень мирно, очень безобидно и очень благонравно. И паломники, и солдаты стояли удовлетворенные, возна гражденные полностью за свои издержки.

В Киеве у меня не было приключений: однако об этой неделе у меня осталось более живое воспоминание, чем о какомлибо другом эпизоде за время войны. Может быть, благодаря чарам солнечного света, контрасту с напряженностью моей московской жизни, пребывание в Киеве оставило во мне столь яркое воспоминание. Разу меется, продолжительное возбуждение может стать та ким же монотонным, как самое спокойное прозябание, и в последующие три года только самые яркие моменты оставались в моей памяти. s.

Погода изменилась, и дождь лил как из ведра, когда я уезжал из Киева. Вокзал был унылой пустыней, я посмо

трел назад через железнодорожный мост и был благо™ рея городу, который блистал своими самы*Гве£пым« красками специально для меня. Однако мне былТтя^ от мысли, что я покидаю юг, солнечный свет и улыбаю щнхся, веселых украинцев для холодного и жестоко™ севера. Я был несправедлив к Москве и великороссам После переворота Киев стал центром самых крайних жестокостей революции, а украинцы выполнителями наиболее грубых жестокостей.

На обратном пути я имел незначительное приключе ние, которым обязан беспечности русских или их равно душию к принятым на западе условностям. Со мной в купе ехала дама. Она была очаровательна и в течение первого же часа рассказала мне всю свою жизнь. Она была известной певицей и, собрав значительное состоя ние, вышла замуж за гвардейского офицера. После шести лет супружеской жизни, он выстрелил в нее в припадке ревности. Пуля попала ей в шею. После этого она лиши лась возможности петь. В ее обществе часы шли незамет но, и было поздно, когда я лег спать. Ничего романтиче ского, однако, в нашей поездке не было. Хотя она прекрас но выглядела для своего возраста, ей было уже за шестьдесят.

Вскоре после моего возвращения в Москву Бейли уехал в Англию в отпуск по болезни, и в возрасте 27 лет я вступил в должность, которая вскоре приобрела значение одного из самых важных заграничных постов.

Его отъезд меня не обрадовал и не огорчил. Я зам нял его и раньше, когда он отлучался для инспекторси поездок. Я думал, что он вернется обратно примерн через месяц. В его отсутствие дела шли как всегда.

События, однако, должны были продлить время моей ответственной работы. Я вернулся из Киева в Москву, полную слухов и разочарований. Дела на германском фронте шли плохо. Русское наступление на австрийцев было сломлено. Недавно начались мощные контратаки, и беженцы стали стекаться в города, до крайности перепол няя их. От моих знакомых (социалистов) я получилтре вожные донесения относительно недовольства и беспо рядков в деревнях среди призывников. Раненые не желали возвращаться обратно. Крестьяне возмущались тем, что их сыновей отрывали от полей. Мои друзья — англичане в провинциальных текстильных предприятиях все более и более беспокоились по поводу социалистической

юз

агитации среди рабочих. Она была в такой же мере направлена против войны, как и против правительства. В Москве произошел голодный бунт, и помощник градона чальника был избит. Сандецкий, командующий москов ским военным округом, суровый старый патриот, ненави девший немцев, был снят со своей должности и на его место был назначен генералгубернатором князь Юсупов, отец молодого князя, впоследствии принимавшего уча стие в убийстве Распутина. Единственной причиной увольнения Сандецкого был, по слухам, его излишний патриотизм. Императрица, которая была неутомима в своих попечениях о раненых, дарила русским солдатам иконы, а австрийским и германским пленным деньги. Не знаю, насколько это верно, но мне передавали, что Сан децкий протестовал в высших сферах против поблажек военнопленным и впал в немилость. Атмосфера стала нездоровой. Уверенность в русском оружии уступила ме сто уверенности в непобедимости немцев, и в различных слоях московского населения стала проявляться резкая злоба против германофильской политики, приписывав шейся русскому правительству. Пресловутый русский «паровой каток», выдуманный англичанами (кстати ска зать, одно из самых неудачных сравнений) испортился.

Ясно, положение требовало действия, и я поставил перед собой и выполнил две задачи, над которыми я работал еще до отъезда Бейли. Одна состояла в длинном докладе о беспорядках на фабриках, с изложением из первоисточника целей социалистов. Вторая — политиче ский доклад о положении в Москве. Он был выдержан в пессимистическом тоне и указывал на возможность серь езных волнений в ближайшем будущем. Затем с некото рым страхом я послал их послу. Я получил личное благодарственное письмо с просьбой, чтобы политиче ские доклады превратились в регулярную часть моей работы.

Мои предсказания о беспорядках получили полное подтверждение в ближайшие две недели. 10 июня боль шой антигерманский бунт вспыхнул в Москве, и в течение четырех дней город был во власти толпы. Каждый мага зин, каждая фабрика, каждый частный дом, принадлежа щий немцу или лицу, имеющему германскую фамилию, были разграблены и опустошены. Загородный дом Кноп па, крупного русскогерманского миллионера, который больше всех содействовал созданию в России хлопчато

бумажной промышленности, импортируя англнйсг» шины и привлекая английских директоров, былсо™ до основания. Толпа, обезумевшая от вина, «оторое^

раздобыла при разгроме винных магазинов, np£^n^ жавших лицам, имевшим германские фамилии, немала пошады. Я получил сведения, что среди жертв были и русские подданные, а в некоторых случаях лица, которые несмотря на немецкие фамилии не знали ни слова по немецки. На фабрике Цинделя, в наихудшем промышлен ном районе, директор, говоривший понемецки, стрелял в толпу и был убит на месте. Я вышел на улицу, чтобы видеть бунт своими глазами. В течение первых 24 часов полиция не могла или не желала чтолибо предприни мать. Пожары возникли во многих частях города, и, если бы был ветер, мог бы повториться пожар 1812 года. Я остановился на Кузнецком Мосту и стал наблюдать, как хулиганы грабили самый большой московский магазин роялей. Бехштейны, Блютнеры, большие и маленькие рояли, пианино летели одно за другим из различных этажей на землю, где огромный костер довершал разру шение. Треск падающих деревянных предметов, свирепые языки пламени и хриплый вой толпы сливались в оглу шительный грохот, который прекратился не сразу даже после того, как вызвали войска.