— Что, вам нравятся мои глаза? — спросила Фрайдис. — Вам, который, оживив свои чучела, больше не интересуется женщинами?
Но Мануэль сказал ей, что ее глаза отличаются от всех остальных тем, что они более опасны. А она слушала достаточно охотно, ибо сейчас Фрайдис была обыкновенной женщиной. После этого оказалось, что из — за прелестей Фрайдис Мануэля посетили глубокая печаль и великое смятение души, и он высказал такую жалобу:
— Множество потерь происходит в мире, где люди непрестанно воюют с грустью, а время, словно вор, отнимает у всех людей всю их добычу. Однако, когда император проигрывает битву и теряет свои обширные земли, он, пожав плечами, говорит: «В следующей битве победу одержу я». И когда корабль бородатого купца пропадает без вести, он говорит: «Следующий рейс, быть может, станет успешным». Даже когда жизнь старого бродяги покидает его в канаве, он говорит: «Я верю, что завтра окажусь в раю счастливым юным серафимом». Так надежда поддерживает при любой боли. Но у того, кто узрел красоту Фрайдис, вообще нет надежды…
…Ибо, в сравнении с этой чистой, неземной красотой, в сем мире не существует красоты. Тот, кто узрел красоту Фрайдис, обречен на вечные скитания, на насмешки и зависть своих собратьев. Весь мир обеспокоен его глупостью, зная, что его вера в мощь мира уже не тверда и что он стремится к тому, что находится вне пределов этого мира. В глубине души он снисходителен к сильным и глупым владыкам земли, а они, будучи сильны, замысливают месть, покуда он где — то в углу создает изваяния как напоминание о том, что потеряно. Поэтому у того, кто узрел красоту Фрайдис, вообще нет надежды…
…Того, кто решился взглянуть на королеву Фрайдис, не остановят ни змеи, ни свиньи. Его не смутит зеркало, в котором он увидит себя без обмана. Его не испугает кровь, капающая с его грязных рук, поскольку он знает, что без этого не обойтись. Однако такими испытаниями покупается лишь один час, который пройдет, а с ним покинет его и возвышенная королева Фрайдис. Останется лишь память об этом часе, жалящая безжалостней овода, и бедный влюбленный будет из влажной грязи и воспоминаний лепить себе убежище. Поэтому для того, кто узрел красоту Фрайдис, вообще нет надежды.
Фрайдис внимательно его выслушала.
— Интересно, скольким другим женщинам вы рассказывали подобную ерунду о красоте, отчаянье и вечности, — сказала Фрайдис, — а им, дурочкам, весьма вероятно, нравилось это слушать! Мне интересно, как вы можете ожидать, что я вам поверю, когда вы прикидываетесь, будто думаете обо мне так изысканно, а сами держите меня в этом загоне, словно старую норовистую корову.
— Нет, этого больше не будет. Ибо теперь фигура, которую я создал для этого мира, и все прочее в этом мире, и все, что есть где — либо вне этой ограды из намасленных ивовых прутьев, для меня ничего не значит, и нет никакого смысла ни в чем, кроме красоты Фрайдис.
Дон Мануэль подошел к двери ограды, потом к окнам, вытаскивая позолоченные булавки и сверкающие иголки и снимая с медных гвоздей подковы, некогда принадлежавшие кобылице Магомета, Валаамовой ослице и Пегасу.
— Вы были в моей власти. Теперь я уничтожил эту власть, а с ней и самого себя. Теперь это место не охраняется: все ваши слуги вольны сюда войти, и для всех ваших ужасов дорога открыта. Можете спустить их на меня — мне бояться больше нечего. Ибо я люблю вас такой смертельной любовью, которая не дорожит ничем, кроме предмета своего обожания, а вам на меня наплевать.
Она смотрела на него какое — то время, а потом со вздохом сказала:
— Это дурацкий поступок истинного влюбленного. И вы мне действительно очень нравитесь. Но, Мануэль, я не знаю, как поступить. Ничего подобного прежде не случалось, так что все мои запасы мудрости бесполезны. Еще никто не осмеливался махнуть рукой на беспощадную власть Фрайдис, как делаете вы, да еще строить мне глазки. И, кроме того, я не хочу испепелять вас молниями, а поражать безумием, похоже, нет необходимости.
— Я люблю вас, — сказал Мануэль, — а ваше сердце твердо, ваша красота умопомрачительна, и не в вашей воле освобождать или обязывать. В таком на редкость затруднительном положении как меня может, вообще волновать, что вы выберете?
— Тогда, определенно, я не стану тратить на вас свои прекрасные ужасы! — сказала она, с досадой тряхнув головой. — Да и тратить на вас время уже больше нельзя, ибо вскоре Лунные Дети вернутся на свои места, а до окончания часа, в который луна остается пустой и бессильной, я должна возвратиться в свое королевство, куда вы, чтобы досаждать там мне своей ерундой, последовать не можете. Но, смею сказать, вы меня не забудете, жаль только, что вы станете искать утешение в обычных женщинах, а они — жалкие создания.
Фрайдис вновь подошла к зеркалу и в задумчивости остановилась перед ним.
— Да, вы всегда будете помнить меня с такой прической, а жаль, но все же вы будете меня помнить всегда. И когда вы создадите новые изваяния, они будут изображать меня. Нет, я не могу допустить, чтобы вы понаделали оскорбительных пародий, похожих на изумленные трупы, чтобы люди повсюду насмехались над королевой Фрайдис!
Она взяла волшебное перо, положенное наготове, как велел Гельмас, и начертала что — то этим пером грифона.
— Вот магическая формула заклинаний Туйлы, которые оживят ваши изваяния. Может, хоть эта примитивная магия вас немного утешит. Может, она помешает никчемным распутницам серьезно воспринимать ваше манерничанье по поводу изваяний, которые вы слепите по моему подобию вот с такой неподобающей прической.
— Ничто не сможет меня утешить, прекрасная соперница, раз вы уходите от меня, — сказал Мануэль, но достал мазь.
Глава XV
Перевязка победителя
Они вышли за ограду и подошли к древнему жертвеннику Нановиза, тогда как луна все еще была пуста и бессильна. Слуги Фрайдис толпой неслись к Морвену после часа, приятно проведенного в Пуактесме за буйствами и неистовствами. Они появились в облике спорнов, калькаров и других давно забытых существ безо всякого звука, так что Морвен стал похож на расстроенный рассудок несчастного, умирающего в лихорадке. А со всех сторон Амнеранские ведьмы одобрительно кивали при виде этого зрелища.
Одно за другим эти существа подбегали к огню и кричали: «Грош, грош, два гроша, полтора гроша и полгроша!», входя в огонь, являющийся воротами их дома.
— Прощайте! — сказала Фрайдис, и, говоря это, она вздохнула.
— Не таковым должно быть наше расставанье, — сказал Мануэль. — Послушайте, королева Фрайдис! Именно Гельмас Глубокомысленный открыл мне необходимое. «„Королева“ — то же самое, что „коей — роль — ева“, что означает „женщина“, ни больше и ни меньше, — сказал мудрый король. — Тебе нужно запомнить лишь это».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});