Он играл уже пять часов, шла хорошая карта, и выигрыш вырос до солидной суммы. Перед нем лежала высокая стопка цветастых французских купюр. Напротив сидел алжирец – стройный темнокожий араб с карамельными глазами и узкими шелковистыми усиками. Белые зубы выделялись на темной коже лица. Он был одет в тонкий шелковый розовый бадлон и нежно-голубой льняной костюм. Тонкими темными пальцами араб нежно перебирал лежащие перед ним банкноты.
На подлокотнике его кресла сидела девушка в обтягивающем брючном золотистом костюме. У нее были блестящие волосы, спадающие на плечи. Она не сводила с Манфреда темных глаз, и он чувствовал себя неуютно.
– Десять тысяч! – резко, как тевтонский вояка, выкрикнул Манфред. Он делал ставку на четвертую карту, которую ему только что сдали. Они играли вдвоем, все остальные, сложив на груди руки, безучастно наблюдали за происходящим.
Глаза алжирца превратились в узкие щелки, девушка наклонилась и что-то прошептала ему на ухо. Араб раздраженно мотнул головой и глубоко затянулся сигаретой. У него на руках были пара дам и шестерка.
Раздался невозмутимый голос крупье:
– Ставка – десять тысяч франков. На руках четверка, пятерка и семерка треф. Возможен стрит флеш.
– Либо делайте ставку, либо выходите из игры, – заметил один из зрителей. – Даром теряете время.
Араб бросил на него полный злобы взгляд.
– Играю, – наконец сказал он и отсчитал десять тысячефранковых банкнот.
– Carte. – Крупье сдал по одной карте. Алжирец молниеносным движением приподнял у своей карты один угол и быстро закрыл.
Манфред сидел неподвижно, карта лежала всего в нескольких дюймах от его правой руки. Внутри все кипело. У него на руках были четверка, пятерка, семерка треф и восьмерка червей. Спасти его могла только шестерка, причем одна шестерка была на руках у алжирца, таким образом, шансы Манфреда были весьма невысоки.
Нижняя часть живота была напряжена до предела, он с трудом дышал от возбуждения. Он наслаждался этим ощущением, хотел, чтобы оно длилось вечно.
– Ставка со стороны двух дам, – произнес крупье.
– Десять тысяч. – Алжирец передвинул банкноты к центру стола.
«Он получил еще одну даму, – подумал Манфред, – но не уверен, есть ли у меня стрит».
Он легонько прикоснулся к пятой карте, нежно погладил ее, потом поднял.
– Банк, – едва слышно произнес Манфред, и зрители возбужденно заерзали в креслах. Девушка вцепилась в плечо алжирца, ее взгляд, устремленный на Манфреда, сейчас был полон ненависти.
– Господин объявил о том, что ставит на кон все лежащие перед ним деньги, – безучастно произнес крупье. – По правилам так может поступить любой игрок. – Он наклонился и стал пересчитывать банкноты, лежащие перед Манфредом.
Через минуту крупье назвал сумму:
– Двести двенадцать тысяч. – Он взглянул на алжирца: – Ваше слово.
Девушка стала что-то горячо шептать арабу на ухо, но тот произнес одно-единственное слово, и она резко отшатнулась. Араб обвел глазами комнату, как будто искал совета, потом еще раз посмотрел на свои карты.
Его лицо стало суровым, он не спускал с Манфреда глаз.
– Отвечаю! – рявкнул он, и рука Манфреда, до боли сжатая в кулак, расслабилась.
Араб показал свои карты. Три дамы. Все зрители перевели взгляд на Манфреда.
Он перевернул последнюю карту. Двойка бубен. Его карты выиграть не могли.
С триумфальным воплем араб лег грудью на стол и стал собирать с него деньги обеими руками.
Манфред встал, девица произнесла что-то явно оскорбительное по-арабски. Он быстро повернулся и почти бегом спустился по лестнице в туалет. Через двадцать минут расслабленный и испытывающий легкое головокружение Манфред садился в такси.
– «Генрих V», – сказал он водителю.
Как только он вошел в вестибюль, высокий мужчина поднялся из кожаного кресла и направился вслед за ним к лифту.
Они вместе вошли в кабину, и, как только дверь закрылась, высокий мужчина произнес:
– Добро пожаловать в Париж, доктор Стайнер.
– Благодарю вас, Эндрю. Полагаю, вы хотите передать мне инструкции.
– Именно так. Он хочет видеть вас завтра в десять. Я заеду за вами.
37
В субботу вечером к стойке бара отеля «Лорд Китченер» в Китченервилле было практически не подойти.
Танцы продолжались уже три часа. За столиками на террасе сидели с важным видом дамы и попивали лимонад, а некоторые – портвейн. Судя по виду, отсутствие мужчин их совершенно не трогало, на самом же деле дверь в мужской бар находилась под неусыпным наблюдением. Некоторые дамы уже отобрали у мужей и положили в свои сумочки ключи от машин.
Из обеденного зала была вынесена мебель, пол был обильно посыпан тальком. Местный ансамбль под дурацким названием «Ветреные псы» разродился очередной зажигательной мелодией, и из бара на призывные звуки потянулись мужчины в разной степени опьянения.
Многие уже сняли пиджаки и ослабили узлы галстуков. Громко говоря, на несколько нетвердых ногах они вели дам к центру зала, и сразу же становилось ясно, к какой школе танцев кто принадлежал.
Мужчины, которых можно было условно назвать кавалеристами, зажимали партнерш под мышкой, как пику, и бросались в атаку. По краю зала продвигались приверженцы другой школы – эти танцоры с мрачным видом смотрели прямо перед собой и не разговаривали ни с кем, даже со своими партнершами. Кроме того, были подчеркнуто общительные типы, свободно передвигающиеся по площадке, двигающиеся совершенно независимо от музыки, постоянно что-то кричащие знакомым и незнакомым и норовящие ущипнуть за задницу любую женщину, неосторожно к ним приблизившуюся. Их непредсказуемые действия мешали истинным ценителям танцев.
Истинные ценители прочно занимали самый центр зала и танцевали твист. Несколько лет назад этот танец захватил планету, словно эпидемия гриппа, потом исчез отовсюду, кроме городков, подобных Китченервиллю. Здесь этот танец приняли и сделали неотъемлемой частью культурной жизни общества.
Но даже здесь был один общепризнанный и непревзойденный мастер.
– Джонни Деланж? Черт, как он танцует твист! – говорили все благоговейно.
Извиваясь, как кобра, только с большим эротизмом, Джонни танцевал твист с Хетти. Его костюм из искусственного шелка блестел в свете люстр, кружевной воротник трепетал на горле, украшенные камнями пряжки на туфлях посылали лучи света во все стороны, на горбоносом лице застыла довольная улыбка.
Хетти очень легко двигалась по площадке, несмотря на свои внушительные размеры. У нее была тонкая талия и обтянутая зеленой юбкой сногсшибательная задница. Она смеялась в танце, и смех был громким и здоровым, как и ее тело.
По их слаженным движениям было видно, что они часто танцевали вместе. Хетти предугадывала каждое движение Джонни, а он одобрительно улыбался в ответ.
С террасы за ними наблюдал Дэйви Деланж. Он стоял в тени, сжимая в руке высокую кружку с пивом, недовольно бурчал что-то каждый раз, когда другая пара заслоняла бешено вращающиеся ягодицы Хетти, и переходил на другое место.
Музыка смолкла, и пары потянулись на террасу, смеясь и вытирая потные лица. Мужчины подводили раскрасневшихся дам к столикам, а сами исчезали за дверью бара.
– Скоро буду. – Джонни не хотелось уходить от Хетти, он с удовольствием остался бы с ней, но в то же время он понимал, что скажут ребята, если он проведет весь вечер только со своей женой.
Он влился в мужскую толпу и сразу же включился в разговор. Когда подошел Дэйви, он с серьезным видом обсуждал достоинства и недостатки нового «форда-мустанга», который подумывал купить.
– Константин, – прошептал Дэйви, и Джонни резко поднял голову. Константин был греческим эмигрантом, забойщиком с шахты «Блаауберг». Он был мощным черноволосым мужчиной со сломанным носом. Нос сломал ему Джонни десять месяцев назад. Будучи холостяком, Джонни дрался с ним в среднем раз в месяц. Ничего особенно серьезного, обычные дружеские потасовки.