– И что ГАБТУ здесь забыло? – перебил мысли лейтенанта странный боец в маске и камуфлированном комбинезоне, похоже, не собирающийся убирать ногу со спины капитана.
«Пожалуй, все-таки второе. Может, отвести этого пятнистого в сторону да и предупредить, какой капитан мерзавец? Бог даст, на этот раз подавится?»
Додумать свои мысли Дмитрий Воронов не успел, на сцене появились сразу несколько новых персонажей. Во-первых, из калитки стремительно вышли три человека: двое в такой же непонятной пятнистой форме, хоть и без масок, а третий, одетый по-уставному, судя по двум шпалам на петлицах и красным звездам на рукавах, политработник, точнее батальонный комиссар. Во-вторых, практически одновременно с этим сзади хлопнула дверца эмки, и лейтенант, скосив взгляд, увидел подполковника, соизволившего наконец-то явить себя людям.
– Это вопрос не ко мне, – быстро сориентировался лейтенант, – вот, товарищ военинженер первого ранга Апсин Иван Карлович. Специалист управления эксплуатации и ремонта автобронетанкового и тракторного парка ГАБТУ Красной армии, а мы так, сбоку припека. Ну, и товарищ капитан, – кивок в сторону лежащего на снегу толстяка, – Геладзе Отар Давидович, тоже служит в центральном аппарате.
– Чего он на снегу-то лежит? Простудиться хочет?
Говоривший, судя по всему, командир части, даже не посмотрел в сторону придавленного сапогом Геладзе, а вот «пятнистый в маске» отскочил от капитана как ужаленный.
– Да уберите вы стволы, в кого стрелять собрались? – чуть поморщился командир и шагнул к подполковнику. – Капитан Октябрьский, командир части.
Барс услышал и прекрасно понял оговорку лейтенанта, назвавшего Апсина не подполковником, а военинженером. Теперь стало понятно, почему он не вышел из автомобиля сразу: даже три шпалы не делают инженера командиром.
– Подполковник Апсин Иван Карлович, лейтенант уже сказал, мы из Главного автобронетанкового управления. Вот мои документы.
Главной чертой характера товарища Апсина, пожалуй, была осторожность. Родился Иван Карлович в семье обрусевшего немца. В 1914 году окончил престижный Рижский политехнический институт, выпускники которого получали особый статус и даже не подлежали призыву в армию.
Очень скоро инженер Апсин, приехавший покорять столицу, понял, что человеку его кровей, без поддержки родни или без высокопоставленного покровителя, отведена ниша низкооплачиваемой и грязной работы. Конечно, его уровень жизни нельзя было сравнивать с уровнем жизни даже высококвалифицированного рабочего, но путь наверх ему был практически закрыт. На этой почве Иван Карлович сблизился с эсерами, но из врожденной осторожности февральскую буржуазную революцию встретил в качестве сочувствующего. Его участие в делах партии ограничилось работой технического консультанта в газете «Дело народа».
Устав от царившей в стране свергнувшей царизм анархии, товарищ Апсин в начале октября 1917 года примкнул к партии большевиков, увидев в них шанс не только для России, но и для себя лично. При том инженерном голоде, что наблюдался в стране, Иван Карлович без труда устроился на хорошую должность в петроградском «Горводоканале». Где и проработал до 1923 года, обеспечивая петроградцев питьевой водой. А потом закончилась Гражданская война, уже можно было не опасаться отправки на фронт, и товарищ Апсин плавненько перешел на военную службу. В чинах из-за своей осторожности рос не быстро, зато в свое время не рискнул примкнуть ни к троцкистам, ни позднее к правому блоку Каменева – Зиновьева – Бухарина. К началу 1941 года рост Красной армии, можно сказать, естественным путем привел инженера Апсина на должность заместителя начальника одного из управлений ГАБТУ в звании подполковника.
Подполковник Апсин был хорошим инженером и администратором, да и в ведомственных интригах чувствовал себя как рыба в воде. Но увидев несколько минут назад невероятно быструю расправу над капитаном Геладзе, он просто впал в ступор.
Капитан был злопамятным и мстительным человеком. Имел множество непонятных знакомств и несколько племянников, непонятно где работающих, но которые не стеснялись постоянно приходить к нему на службу и подолгу что-то обсуждать на своем языке.
Иван Карлович доподлинно знал как минимум о двух случаях, когда Геладзе «съел» сотрудников управления. И самое главное, почему с молодым капитаном старались «дружить», ходили слухи, что он родственник товарища Сталина по материнской линии.
И сейчас подполковник, а по сути военспец 1-го ранга Апсин не собирался ни спорить, ни тем более высказывать какие-либо претензии. Все-таки он был и умнее, и значительно опытнее заносчивого грузина. Ругаться с людьми, один из которых без раздумий высадил пулеметную очередь по капитану РККА, это будет даже не глупость, а форменное безумие.
А вот когда они отсюда вырвутся и вернутся в Москву, тогда и покажет Иван Карлович этим солдафонам стоеросовым, как под стволами товарища подполковника держать. Да и Геладзе это так не оставит, этому в маске уж точно трибунал гарантирован. Хотя, чего уж себя обманывать, смотреть, как этот боров на земле лежит, в снег мордой уткнувшись, одно удовольствие, аж самому пнуть захотелось. Жаль, нельзя.
– И что вы тут делаете, товарищ подполковник? – Барс протянул документы, одновременно с легкой брезгливостью посмотрев на старающегося встать капитана.
– Инспекционная поездка. К нам поступили сведения, что тут бронетехнику ремонтируют.
– Ясно. Ну, так-то мы не против, согласовывайте с нашим командованием и приезжайте. А то у нас тут склады вещевого довольствия. Сами понимаете, материальные ценности требуют строгого учета и контроля.
– Понимаю.
«Понимаю, что ты меня послал и отговорку придумал, даже не заботясь о том, чтобы она звучала правдоподобно».
– Конечно, понимаю.
Взгляд капитана Геладзе, вставшего наконец-то на ноги, сфокусировался на своем подполковнике, спокойно разговаривающем с командиром чужаков. Тонкая плотина страха, удерживающая Геладзе от необдуманных поступков, рухнула, и только что пережитое унижение, помноженное на привычку к вседозволенности, затопило его сознание, смывая остатки здравого смысла.
– Суки! Бараны безмозглые! Ты знаешь, кого ты тронул, ишак тебя нюхал! Всех в лагерях сгною! Все, суки, сдохнете!
Барс чуть повел рукой, останавливая Казака, и с недоумением посмотрел на подполковника, как бы спрашивая: он действительно слышит то, что слышит?
В ответ Апсин только скривился, злясь про себя на тупость сослуживца и не представляя, как он должен реагировать, если капитана сейчас начнут бить.
– Что молчишь, язык в жопу засунул, набичвари![42] – от злости Геладзе частично перешел на родной язык. – Сдохнешь в лагере, а я на твоей обоссанной могиле, – толстяк заколыхал бедрами, – шени дэда мутели шевеци![43]
Последнюю фразу Апсин не понял, зато, можно сказать, седалищным нервом ощутил опасность. Губы стоящего перед ним командира, казалось, сами собой раздвинулись, отчего на лице появилось какое-то гротескное подобие улыбки, а сам он переступил с ноги на ногу. И от этого совсем незначительного движения спина подполковника почему-то покрылась липким потом.
«Жопа», – подытожил ситуацию Иван Карлович.
«Жопа», – понял лейтенант Воронов и испугался.
Если до этого караульные, можно сказать, демонстрировали решительность в ответ на хамство капитана и ни в кого стрелять на поражение не собирались, то сейчас все изменилось.
В отличие от подполковника, лейтенант, успевший повоевать в Испании и потерявший шпалы из-за банальной любви к алкоголю, увидел и то, что все без исключения вышедшие из ворот чуть сместились, чтобы не перекрывать друг другу сектора обстрела, и чуть расслабленные позы, говорящие о немалом опыте. Но главное, он увидел, как изменились, закаменели лица. Группа, а за исключением, пожалуй, политработника, это была именно слаженная группа, приготовилась к боестолкновению, да и не особо-то это скрывала.